Лиза с Темирболотом будто бы беззаботно сидят, веселятся.

Лиза волнуется больше, но и она сдерживает себя изо всех сил…

Момун смотрел на них с дерева и был готов сразу проглотить обоих. Они очень мешали ему!

— О дорогой аллах! Дорогие духи моего отца, сколько раз вы поддерживали меня, поддержите и сейчас! — Момун схватил себя за ворот. Он прочел молитву в честь святых пророков, обращался к святому праху своего отца, вспомнил всех известных вокруг Иссык-Куля манапов и священных мулл.

Момун решил, что придется уйти ни с чем. Стало ясно, что больше оставаться неопознанным он не сможет.

Но пока не было возможности уйти. Какой-то человек в сером плаще все ходил здесь, срубил рябину, ушел… А потом пришли эти двое.

Сквозь густые ветви ели Момун не мог их хорошо рассмотреть, спустившись вниз, увидел получше. А когда он заметил пищу, разложенную на скатерти, ему так захотелось есть, что у него потекли слюнки. Желудок заныл, все тело сотрясал озноб.

И вдруг ему пришла на память мать, когда она, горбясь, подавала ему жареные блины и пареное просо, вспомнились ее слова: «Ешь, дорогой мой, ненаглядный».

Момун, конечно, не мог знать, что корова и теленок в хозяйстве его матери подохли, что черная собака давно поглодала их кости, ветер разрушил маленькую ветхую кибитку, толкнув мать в горячую золу и придавив горячим казаном жену брата… Ничего этого он не знал.

А прошло уже несколько дней, как погибли обе женщины. Так они и не дождались желанных «светлых» дней, о которых просили аллаха… Не дождались они и возвращения Момуна и Урбая, отправившихся за горы, чтобы вернуть далекое утерянное прошлое. Кибиткой, которая должна была стоять на берегу Иссык-Куля, забавлялся ветер. На седле, валявшемся поодаль, сидела стрекочущая сорока. Над головой старухи, мечтавшей обрести прежнюю беззаботную жизнь, выла черная голодная собака.

Момун не мог всего этого знать.

Он решил, что запутал тех, кто его преследовал, и ночью выйдет к границе…

«Сделано! Аллах к своему сыну всегда бывает щедр. Другого такого случая никогда не представится. Не надо упускать!» — Момун ощупал кинжал, потрогал пистолет в правом кармане. Прочел молитву… Он решил прикончить двух наивных чудаков, расположившихся прямо на снегу, взять еду и бежать…

Он еще раз огляделся вокруг…

— Пора возвращаться, солнце закатывается, я замерзла, — проговорила Лиза, вставая.

— Подожди, дорогая! Если солнцу пора закатиться, пусть! Пусть появятся звезды и замигают, — откликнулся Темирболот.

Момун тихо спустился на землю. Лиза, смотревшая на ель, увидела Момуна и, стараясь скрыть испуг, крикнула:

— Кто вы? Идите сюда!

— Приглашай, кто бы там ни был! — сказал Темирболот, весело глядя на подходившего Момуна. — Садитесь с нами!

— Пожалуйста, — растерянно вымолвила Лиза, обеими руками протягивая полный стакан вина Момуну.

«Не спеши, Момун… — сдерживал себя злоумышленник. — Сядь. Пусть они ничего не заподозрят, сперва прикончу девушку, а потом и этого…»

Он занял место на краю шубы Темирболота, протянул руку к стакану.

Темирболот, подобно барсу, прыгнул на Момуна, сдавив изо всех сил его шею, и уселся верхом врагу на спину…

Момун неожиданно перевернулся и всей тяжестью тела вдавил Темирболота в снег. Лиза схватила лежавший на шубе пистолет мужа и, крикнув: «Руки вверх!» — трижды выстрелила в воздух.

Растерявшийся было Момун понял, что это именно ему была устроена ловушка. Он не знал, что Темирболот и Лиза пили чистую воду и чай. Стараясь, чтобы его жест остался незамеченным, он потянулся рукой к правому карману.

— Держи его руку! — крикнул Лизе Темирболот, пытаясь сбросить врага.

Она вцепилась в руку Момуна, но тот сумел достать пистолет и выстрелил. Однако усилия Лизы привели к тому, что пуля задела только шапку Темирболота.

Момун, поняв, что дело его плохо, решил достать яд из воротника шубы. Он пытался укусить Темирболота, но ничего не выходило! Тогда он попытался застрелиться. Но Лизе, наконец, удалось выбить из рук врага пистолет…

Кто-то рывком схватил Момуна сзади и приподнял…

Темирболот не знал, как скоро придет подмога, и так напрягся, что, почувствовав свободу, с трудом разжал руки.

Один из пограничников крепко зажал рот Момуна… Его обыскали.

Собаки сердито лаяли на Момуна, как бы говоря: «Это ты, которого мы так долго ищем».

Чернов молча прижал к себе сначала Лизу, потом Темирболота и по-отцовски поцеловал, остальные дружно зааплодировали молодым героям.

Когда человек радуется — он смеется, веселится, поет, говорит хорошие слова и мечтает о счастье.

Когда человек печалится — он плачет, говорит горькие слова, неспособен мечтать и бессилен даже приблизительно представить свое будущее…

Все это понятно и известно каждому.

Ну, а как перестроить человеческую жизнь?

Загвоздка состоит в этом.

Человеку дано радовать другого, но помочь ему изменить жизнь он может далеко не всегда. Каждый человек прежде всего сам строит свою жизнь, и она бывает радостной или печальной — как он пожелает этого сам.

Советский народ прошел через великий перевал Октябрьской революции, освоил неизведанные пути, а теперь шагает по дорогам строительства коммунизма. Кто же не мечтает о таких днях, когда его жизнь станет краше, веселее, радостнее…

Так рассуждал Темирболот.

К нему тихо подошла Лиза и закрыла ладонями ему глаза. Он не старался освободиться, радостно и громко сказал:

— Эх, Эркинтай!.. Когда кончишь эти детские шутки?

Эркингюл, стоявшая за Лизой, рассмеялась.

— Не узнал меня, стыдно, — весело укорила его Лиза и тоже засмеялась.

Темирболот, вывернувшись из рук жены, виновато посмотрел на нее.

— Братец мой Темирболот, — сказала Эркингюл, — а слышите ли вы, как бьются наши сердца: Лизы и мое? Гагарин и Титов взлетали в космос по одному, Николаев с Поповичем взлетали вместе. А мне кажется, что мы с Лизой также летим в космос на ракете наших общих достижений…

Темирболот ласково поглядывал то на Лизу, то на Эркингюл. Слова Эркингюл так взволновали Темирболота, что он не смог сразу найти что ответить, по очереди ласково прижал к себе Лизу и Эркингюл, а затем, взяв их под руки, повел к матери.

— Вы больно уж не задавайтесь, — наконец сказал он. — Эти успехи — только первые шаги наши.

Темирболот не смог докончить, его прервали:

— Ассалом алейкум, ученые чабаны!

Это были гости, приезжавшие в колхоз прошлой зимой, — председатели колхозов — чернобородый и черноусый. Их сопровождал Кенешбек. Они пожали руки Лизе и Эркингюл, дружески обняли Темирболота.

— Здравствуй, Темиш. Слышали про твои новые дела и захотели опять все своими глазами посмотреть. Явились бы раньше, да вот чернобородый, твой старший брат, затерял сапог, искали-искали и запоздали, — посмеиваясь, заговорил черноусый.

— Врет он, — чернобородый хлопнул по груди черноусого.

По аилу сразу разнеслась весть, что приехали гости, и колхозники дружно собрались у дома Айкан.

Солнце щедро посылало земле свои золотистые лучи. Ни на небе, ни над вершинами не было ни одного облачка. Горное многоцветье дарило свои ароматы людям. А легкий душистый ветер, словно сдувая все тяжелое с души, ласково гладил лица старших, игриво и весело трепал кудри молодых ребят и локоны девушек.

Когда человек радостен и весел, и природа видится ему по-иному. Так и сейчас. Люди видели природу преображенной. И ближние скалы и далекие белоснежные вершины, казалось, перешептывались с чабанами, а ивы, тополя, березки и ели рукоплескали ветвями успехам Темирболота.

Мирно паслись отары ягнят и взрослых овец. Зеленое поле было словно вышито бисером и жемчугами.

У людей для радости была причина.

С прошлой зимы не было потерь в отаре Темирболота, все овцы и ягнята здоровы. С каждой овцы было настрижено по четыре килограмма двести граммов шерсти, а по качеству эта шерсть была лучше, чем в других отарах колхоза.