Письмо прочитали на Москве, но отнеслись к нему как к извету, а сам Мазепа назвал его лукавым, плевельным и злоумышленным. Однако когда посланный из Москвы подьячий попросил гетмана вернуть письмо для сохранения его в Посольском приказе, Мазепа переменился в лице и отвечал, что не мыслит сего и станет опасаться, как бы в Москве не переменились к нему.

Но смутьянство не унималось. Вторым лицом поели

Мазепы был генеральный писарь Василий Кочубей, на племяннице которой был женат канцелярист Петрик. Сей Петрик, покрав важные бумаги, бежал на Сечь. Там он принялся уличать Мазепу в сношениях с Ордою по велению Москвы, а потом стал рассевать слух о том, что Москва в согласии с гетманом хочет Сечь разорить, а казаков всех порубить. Но вскоре Петрик скрылся из Запорожья и оказался у крымцев в услужении. Оттуда он написал казакам прелестную грамоту: «Кто хочет, добывай себе рыбу, соль, зверя, а кто хочет добычи московской, пусть идёт с нами, потому что мы скоро с Войском Запорожским пойдём отбирать у Москвы свою Украину».

Вскоре татары под водительством калги-султана явились у Каменного Затона. И с ними тысячи три казаков. Мазепа со своим ополчением окопался у города Гадяча и отправил гонца в Москву с просьбой о помощи. Сам он-де далее не пойдёт, потому что не так ордынцев боится, как внутренних распрей в Малороссии.

Со всех сторон стекались к нему вести о подкопах под его гетманство. То Петрик якобы из Орды грозился его низвергнуть, то Семён Палей, удачливый воин, снискавший уважение казачества. Но более всего с некоторых пор стал он опасаться генерального писаря Василия Кочубея. Кочубей был разумен и принят в Москве. И будто вёл подкопы под его гетманство, твердя, что он получил булаву, бунчук и знамя из рук князя Василья Васильевича Голицына, со всем семейством обретающегося ныне в жестокой опале.

Верно, так оно и было. Но ведь сам Кочубей со всею старшиной голосовал тогда за его избрание. Но то было тогда, когда князь Голицын был в великой силе, и пришлось Мазепе за своё избрание выложить князю Василию десять тысяч рублей. А ныне преданный Мазепе человек Егор Рутковский доносит, что будто Петрик говорил своему конфиденту: «Знаю, что гетман не будет жив, от моего пана писаря, писарь хотел, усмотря время, его заколоть, и я жду каждый день о том ведомости».

Мазепа насторожился и известил о происках Кочубея царя. Повод, конечно, он дал: юная Кочубеева дочь Матрёна, пригожая чернушка, ему, старому, предалася, вызвав безудержный гнев отца. Может, в этом главная причина? Но нет, языки упорно мелют, что Кочубей ведёт интригу против Мазепы, метя на его место. И его беглый племянник Петрик, объявившийся теперь в Орде, грозился: «Стану промышлять и сделаю лучше... гетман Мазепа прислал за мною, чтоб меня выдали, а я теперь сам к нему поеду».

Угроза была нешуточной. Петрик разослал универсалы в Запорожье, в которых извещал, что заключил с ханом договор.

И Рутковский доносил: бегут под Петриково знамя казаки, и надобно принять меры, чтобы их удержать.

А как? На вражий роток не накинешь платок. Отовсюду слышны возгласы недовольства. Недовольные жалованьем, которые присылает Москва. Сечь давно уже бунтует, и казаки грозят отложиться от Москвы либо к хану, либо к полякам.

Мазепа отправил в Сечь своего доверенного Сидора Горбаченку. Да не с пустыми руками, а с подарками кошевому, есаулу, судье и писарю. Кошевой Иван Петрович Гусак доверительно говорил ему: пусть его милость господин гетман во мне не сомневается, а вот главные его враги при нём же и обретаются. Это Василий Кочубей, генеральный бунчужный Леонтий Нолуботок да полковник Михаила Гадяцкий... Многие хотят с Пет риком идти, а потому-де кошевой просил прислать тысяч пятнадцать войска для острастки и промысла над Петриком, буде тот объявится.

Оказалось, что Петрик заключил с ханом договор, по которому княжествам Киевскому и Черниговскому со всем Войском Запорожским жалованы их былые вольности под покровительством и защитою Крыма. А когда княжество Малороссийское избавится от власти Москвы, то установит у себя тот порядок, который похочет, и учредит своего резидента в Крыму, а в Малороссии будет резидент крымский.

Всё это возбудило в Мазепе крайнее негодование. Он бил челом царю, чтобы послал своё войско для острастки смутьянов и сбережения его гетманства. Но Москва по обыкновению своему медлила. Руки Петра были связаны. Не хватало ещё войны с казаками.

Казаки — лихой народ. Они показали себя при взятии Азова, должны показать и в других кампаниях. Правда, за всё требуют награждения, а ежели что не по ним — бунтуют. Вольница! Прежде надо управиться со шведом, а потом и до казаков дело дойдёт.

На Мазепу то и дело приходят изветы, но и Пётр, и Головин их отвергают. Головин держится того мнения, что гетман, конечно, себе на уме, но человек умный и предусмотрительный и сторону Москвы держит твёрдо. Хотя...

Хотя доносят, что гетман не только получает прелестные письма из Орды и даже от шведов, но никому в ответах не отказывает. И в тех ответах будто бы изъявляет готовность служить и хану, и королю. Да проверить истинность этих доношений нет возможности. А потом, время неподходящее: со всех сторон наседают, заботы одолевают, недостаёт артиллерии, припаса, провианта — до гетмана. Объявляет он себя слугой верным и надёжным, стало быть, до времени надо тому верить. А буде явится случай — и проверить.

Гетман Москвы опасался, хоть она и выказывала ему знаки полного доверия и вроде бы изветам не внимала. Тяжела ему была её рука. И потому на душе было смутно. Понимал: рано или поздно, а непременно откроется то, что он облёк тайной и о чём знали только два-три самых доверенных, самых преданных ему человека.

Помнились ему дни при дворе польского короля Яна Казимира, когда он был не Мазепой, а паном Колединским, королевским любимцем. Давно это было. Король послал его во Францию, затем в Италию — выучиться. Он и при дворе короля, и при дворах европейских владык выучился не только этикету, но и интрижеству тонкому, дипломатическому. И Ян Казимир вполне оценил способности своего придворного, поручив ему обделать кое-какие делишки щекотливого свойства.

А потом его сманил гетман Правобережной Украины Пётр Дорофеевич Дорошенко. Однако гетман держал руку турок, и это его сгубило.

И тогда Иван Мазепа перекинулся к гетману Левобережной Украины Ивану Самойловичу. Уже обученный интрижеству, он внедрился к нему в доверие и был назначен генеральный есаулом — правой рукою гетмана.

Это было в 1682 году. Мало-помалу он стал одним из приближённых гетмана. Самойлович оказывал ему милость за милостью, Мазепа стал у него своим человеком. И всё это время червь честолюбия точил и точил его. Он же прост, этот Самойлович, он же недалёк и необразован. Что он по сравнению с ним, Мазепою, вышколенным при дворах королей и герцогов?!..

И Мазепа задумал сам стать гетманом и стал помаленьку сколачивать заговор против Самойловича. Недовольные среди старшины, конечно же, нашлись, и он, Мазепа, к ним подольстился и, не поспешая, осторожно их противу Самойловича настраивал. Не грубо, нет, а с придворным изяществом, коему выучился превосходно, и свалили-таки старика, обвинив его в измене, в сговоре с турками и ещё бог знает в чём. К тому же в Москве были им недовольны, а потому охотно поверили всем обвинениям. Самойловича и его приспешников сослали в Сибирь. А для Мазепы наступил час торжества: он был избран гетманом и получил булаву, бунчук и знамя — знаки гетманской власти — из рук самого князя Василья Голицына, находившегося тогда в зените славы.

Впрочем, как только Мазепа почуял, что над головой князя сгущаются тучи, он тотчас отрёкся от него и выразил полную покорность молодому царю Петру, за коим нюхом искушённого человека почуял силу. Но и Петру приглянулся умный и льстивый гетман, истинный царедворец, убелённый ранними сединами и готовый преданно служить...

К тому времени он обрастал имениями и мало-помалу стал едва ли не самым богатым землевладельцем во всей Украине: за ним было около ста тысяч крестьян в Малороссии и ещё двадцать тысяч в Великороссии. И демон богатства и славы стал искушать его денно и нощно.