Фёдор наказал воеводе поступать милостиво с туземцами, дать им вещей железных и топоров сверх просимого. Насельники нерчинские, из казаков да беглых, прощёных туземцев и за людей не считали, называли их дикарями, равняли их со скотом и при случае грабили, отнимали жёнок, ибо своих православных взять было негде.

А Кантемир, как стал на Нерче, так и пас там табуны своих полудиких низкорослых лошадок, обросших шерстью, что твои медведи.

Такою была вся сибирская сторона. И отовсюду притекали вести о непокорстве туземных племён, с севера и с юга, с востока и запада. Расправа следовала жестокая, разоряли и сжигали стойбища, убивали и топили людей. Но казна от всего этого драконства не получала никакой прибыли, а напротив, тощала. Грозные грамоты не достигали цели: бесчинства творились по-прежнему.

Фёдор жаловался государю:

— Нет моей мочи, господин мой. Сколь много грозных цидул[21] от твоего имени рассылал я воеводам, они же по-старому бесчинствуют и мягкой рухляди доставляют нам всё менее.

Пётр отвечал, как всегда, решительно. Он мужал и мудрел на глазах у Фёдора, бывшего старее его на двадцать два года. Разошлём с гонцами указ. Ослушникам погрозим смертию, дабы устрашились. Да и казним двух-трёх уличённых.

Указ был в самом деле грозен:

«Прежние воеводы воровали, многих людей пытали и смертию казнили и ясачные сборщики у ясачных людей и у иноземцев жён и детей их отнимали силою, и по их иноземному челобитью суда и управы у воевод не было; так впредь воеводам, кроме дел, подлежащих по уложению пытке, никаких русских людей и ясачных иноземцев ни в каких делах, не списавшись с великим государем, не пытать и не казнить; для ясачного сбора посылать людей добрых за выбором гражданских людей. Ежели же воеводы станут красть или умалять государеву казну или станут кого казнить смертию, то будут сами казнены смертию, и вотчины их все, и дворы, и поместья, и имение будут взяты на великого государя бесповоротно».

   — Как думаешь, Фёдор Алексеич, сдействует?

   — Погодим, государь, авось окажет, — уклончиво отвечал Фёдор. — Должно оказать.

И в самом деле оказало. Стала казна помаленьку полниться. Мягкая рухлядь всюду в Европе ценилась высоко и была разменною монетою, заменяя золото, которое в Московском государстве не добывалось, а было привозным. Как молодой царь ни старался поощрить золотоискателей, куда только ни направлял он их: и на юг, к персиянам и хивинцам, и на север к городам Уральского камня, ни песку золотого, ни руд нигде не находилось.

С докладами по сибирским делам Фёдор являлся к царю дважды в неделю. Просил казать не только кнут, но и пряник. Пётр ему внимал. По просьбе Фёдора отправил грамоту воеводе Иркутска Ивану Николаеву, весьма милостивое:

«По Нашему указу отпущен в Сибирь в Нерчинск стольник Наш воеводою, а брат твой Самойла Николаев и будучи в Нерчиниску нам служил со всякою верностию и радетельной своею правою службою перед нижними нерчинскими воеводами собрал в нашу казну многую прибыль, и тамошних жителей русских и сибирских городов различных торговых людей свидетелями своего христианского благочестия учинил и никакой жалобы ни от кого на себя не оставил, и тамошней нашей дальней стране для таких своих добрых плодов нам, великому государю, зело был надобен и прибыточен. И в нынешнем годе явился в Сибирском приказе брата твоего Самойлы человек и сказал: в прошлом годе брат твой Самойла Николаев в Нерчинске помер, а после него остались дети стольники Иван да Михайла. И мы, великий государь, пожаловали племянника твоего Ивана Самойлова сына Николаева за службы отца его, невзирая на его несовершенные лета, велели ему быть на месте отца своего в Нерчинском воеводою; а для его молодых лет с ним быть с приписью подьячим нерчинскому сыну боярскому Луке Корчмареву, для того что брат твой об нём, Луке, что он человек доброй и радетельной, свидетельствовал.

Пётр».

   — Ну, ублажил я тебя, Фёдор, грамотою сей?

   — Премного благодарен, государь милостивый, — отвечал с поклоном Головин. — А теперь ослобони меня от сего приказу, как было говорено. Повороту добился с твоею помощию. А долее мне быть приказным головою невмочь. Я за тобой пойду, куда прикажешь.

   — Корабельному строению быть в Воронеже. Туда и отправляюсь со своими верными. И тебя прихвачу, коли желаешь.

   — Как не желать, государь. Я слуга твой верный. С тобою куда повелишь.

   — На твоё место полагаю думного дьяка Андрея сына Андреева Виниуса.

Фёдор знавал Виниуса. Его батюшка был голландец в русской службе ещё при первом Романове царе Михаиле и в 1632 году близ Тулы устроил первый на Руси чугунолитейный и железоделательный завод. А сын со знанием языков и просвещённостью успешно управлял Аптекарским приказом и Почтовым ведомством. Царь Пётр его ценил.

   — Достойный муж, — отозвался Головин.

   — Во-ро-неж! Ведомый вор Стенька Разин подступал к нему со своей шайкой. Так его посадские предались вору: вор вора узрил со двора, — и Пётр заливисто рассмеялся. — Насилу батюшка мой — да святится имя его в веках — унял их: сколь пороху да свинцу из казны продали Стеньке за награбленное рухлядишко. Худой городишко, вор у него в корне. Но отсель сподручней на Азов идтить. Кабы только турок не заподозрил.

   — Изобразим марш на Крым, — предложил Лефорт. — Князь Василий на Орду ходил...

   — Ходил, да не дошёл, — пробурчал Пётр. — Только казну извёл да народу множество погубил занапрасно. Коли мы состроим стругов с полтыщи да ходки они будут, сплаваем под самого турка тишком.

   — И быть ему биту, — вставил Фёдор. — Однако же лес ладом не просушен; я штабеля те прошёл да прощупал. Малый срок даден.

   — Э, да когда начнём сколачивать суда, ветром их обвеет. Ништо! — тряхнул головой Пётр. — Плотники правду говорят: дерево водою кормится.

   — То живое дерево, государь, — заметил Фёдор, — Живое без воды помрёт. Как человек.

   — Сам знаю, — оборвал его Пётр. — Плотники ли все прибыли?

   — С Великого Устюга да с Пскова ждём. Сказывают, в дороге они.

   — Добрей было бы не лес сюда сплавлять, а струги. Не столь было бы мороки, — обронил Пётр. — В летописях писано, как царь Иван Васильевич Грозный приуготовлялся ко взятию Казани. Близ неё на острове малый град Свияжск ставлен. Тем Свияжском он завладел да оттоль замыслил Казань брать. И приказал царь по рекам Оке да Волге сплавлять лес да готовые суда и копить их на том острове. Татары про то не проведали, всё творилось в тайности. А когда суда да войско скопились, прянули они нежданно на Казань, и она пала. Нам бы так!

   — Сколь ни скрытно двигаться войску, оно всё едино будет опознано, — вставил Лефорт.

   — Авось подберёмся без шуму. Потехи наши минули, да и сами потешные усами обзавелись. Ныне начнём с азов — отымем Азов. А буде у нас ключ к морю Азовскому окажется, подберём и к морю Чёрному. — Пётр был воодушевлён.