— Дитя должно знать, почём фунт солдатского лиха, — говаривал Пётр, с любовью глядя на сына. — Чрез войну должен пройти всякий, не исключая и мальчонок. Она всякого смелет: кого в муку, кого в крупу, а кого и в полову.

Сменялись часто — с царём было сверх четырёх тысяч человек. Когда встречались речки и озерца, наступало облегчение. Кабы не мошка, забивавшаяся в нос и уши, ослеплявшая, поедом евшая, всё бы ничего. Но она стала поперёк пути, и спасения от неё не было. Стояла стеною под водительством комаров да оводов — напасть.

Доволоклись до Повенца, поплыли Онегою, потом вошли в Свирь-реку, из неё в Ладогу, на простор. Пётр отправил Шереметеву гонца с наказом: «Изволь, ваша милость, немедля быть сам неотложно к нам в Ладогу, зело нужно и без того инако быть не может». Расправили плечи у островка в городе Невы, не пропускавшем далее. На островке — крепость. Нотебург, обнесённая каменной стеною в две сажени, ощерившейся 142 пушками.

Гарнизон был невелик — всего-то около полутысячи. Но к крепости было не подступиться. Пришлось окопаться на берегах Невы. Подоспел и Борис Петрович Шереметев со своим воинством.

Близок локоть, да не укусишь. Двенадцать с половиною тысяч нависли над полутысячей, укрывшейся за стенами. А к ним сухого подхода нет. Как тут быть? Капитан бомбардирский рассудил: бомбардировать. Стены, однако, стоят, как стояли. Тогда начали бросать брандкугели[45], и в крепости занялись пожары. Так продолжалось целую неделю.

Стали выкликать охотников на штурм. Заготовлены были лодки, штурмовые лестницы. Одиннадцатого сентября пустились вплавь. Осада — досада! Солдаты гибли, не достигнув верха, — лестницы оказались коротки. Защитники крепости без труда разили их со стен.

— Экая досада! — Пётр глядел в трубу и негодовал. На кого? На Шереметева, на себя самого. И наконец скомандовал ретираду.

Но надо же такому случиться: подполковник князь Михайла Михайлович Голицын, командовавший семёновцами, будущий фельдмаршал, между прочим, загодя оттолкнул лодки, дабы пресечь отступление, а поручик Александр Меншиков, тоже будущий фельдмаршал да и светлейший князь, подоспел к нему с подкреплением.

Так судьба осады была решена. Гарнизон капитулировал на почётных условиях: вышел из крепости со всем добром при знамёнах, музыке и четырёх пушках. За Нотебург — новгородский Орешек — заплатили дорогой ценой: жизнями 538 солдат и офицеров да и сотнями раненых. Но Орешек был-таки разгрызен: ключ к Неве и её устью, будущий Шлиссельбург. Его комендантом и был назначен Меншиков.

То был первый шаг. Младшего Шлиппенбаха заставили ретироваться. Стало известно, что он во главе гарнизона удалился в Ниеншанц. И войско Шереметева а он оставался главнокомандующим, царь же по-прежнему капитаном бомбардирским, — стронулось тудаже. Меж тем комендант Меншиков тоже не дремал: со своими гарнизонными сделал вылазку к Ниеншанцу, прослышал, что возле крепости кучкуются два шведских полка.

Показал Алексаша свою резвость. Полегло двести шведов, отбито много скота, взято в полон множество народу из нотебургских выходцев. Сообщая об этом, Меншиков жаловался государю, что Виниус чинит препоны в снабжении припасом и пушками, а также лекарствами из Аптекарского приказа, коим он тоже ведал.

Пётр разгневался, и Виниус был отставлен от былой доверенности. Нева во всём её коротком течении представлялась царю важной артерией. Со взятием Ниеншанца она была вся в русских руках.

В отличие от Нотебурга Ниеншанц был всего лишь земляной крепостью, а не каменной твердыней. Шереметев не торопился. Послал вперёд два полка: попытать гарнизон, попытать-прощупать. А уж после с главными силами стать под стенами крепости и начать осаду. Полки же шведа изрядно пощекотали, сбили драгун, и смельчаки взобрались на бастион.

Стало ясно: Ниеншанц в отличие от Нотебурга станет лёгкой добычей. Так оно и вышло. После первой же канонады гарнизон капитулировал. На этот раз обошлось без потерь.

«...Господь Бог заключительное сие место нам даровал, — писал Пётр князю-кесарю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому. И наказывал: — Извольте сие торжество отправить хорошенько, и чтоб после соборнго молебна из пушек, что на площади, было по обычаю стрелено».

В самом деле: Нева была вся отвоёвана. Не подозревая об этом, два корабля из эскадры шведского адмирала Нуммерса приблизились к крепости и дали о себе знать двумя пушечными выстрелами. Крепость отвечала тем же, и они бросили якоря.

Пётр высунул трубку в амбразуру, и глаза у него загорелись.

   — Славный будет трофей. Они и паруса опустили. По лодкам! Отрежем им выход!

Бросились, поплыли, окружили ничего не подозревавших шведов. Пётр писал: «...по нарочитом бою взяли два фрегата, один Гедан о десяти, а другой Астрил о восьми пушках... Понеже неприятели пардон зело поздно закричали, того для солдат унять трудно было, которые ворвались, едва не всех покололи, только осталось 13 живых. Смею и то писать, что истинно с восемь лодок только в самом деле было». И прибавлял: «Хоть и недостойны, однако ж от господ фельдмаршала и адмирала мы с господином поручиком учинены кавалерами Святого Андрея».

Церемония награждения царя и Меншикова, отличившимся в захвате кораблей, прошла торжественно. Головин и Шереметев возложили на храбрецов орденские цепи и звёзды. И конечно, гремели пушки, и конечно, капитан бомбардирский запускал ракеты. Радость была непомерная: то была первая победа на море!

Теперь надлежало разведать, где на отвоёванных берегах возвести фортецию. Одну ли?

Пётр собрал военный совет.

   — Господа генералитет! — воззвал он. — Сей Ниеншанц, то бишь Невская крепость, как ведомо вам, швед возвёл для остережения Невы. Для той же нужды он и нам достался. Стало быть, должно его укрепить, ибо он ненадёжную земляную основу имеет. Чаю, вы сие местоположение уясняли. Надобно ль укреплять либо отыскать место более удобное для строения крепости? Я в сумнении пребываю и отдаю сие решение на ваше усмотрение, что скажет господин генерал-фельдмаршал?

   — Я, государь, в рассуждении удобства охранения Ниеншанц отвергаю. Швед его заложил при поселении чухон, за неимением работных людей. Сыскать надобно новое место.

   — Жду от тебя, Фёдор Алексеевич, мнения.

   — Я так мыслю, государь. Нам не только фортеция надобна, но и порт при входе в море Балтийское. Из сего, полагаю, следует исходить при выборе места. И на том выбранном месте надёжно укрепиться.

   — Ия так мыслю, — кивнул Пётр. — Кто ещё имеет суждения?

   — Господи генерал-адмирал молвил разумно, — сказал князь Репнин, — противу его суждения, чаю, никто ничего не имеет.

   — Быть по сему, — подытожил Пётр. — Завтра отправимся на рекогносцировку. Со мною ты, Фёдор Алексеич, и ты, Яков Вилимыч, и ты Александр Данилыч, и ты, Шафирыч...

Места были многоводные. Нева не теснилась, а разлилась широко. Её щедро питали реки, речушки в ручьи, а на широкой груди упокоились острова и островки.

   — Экое раздолье! — радовался Пётр. — Глаза разбегаются. Леса глядятся в воду, собою любуются.

Брюс с вервием в руке брал промеры.

   — И сколь?

   — Двенадцать футов, государь.

   — Ого! Тут и тяжёлый корабль на мель не сядет. Меряй далее, и все места нанесём на чертёж.

   — Я так мыслю, государь, что отсель наши предки плыли из варяг в греки, — предположил Головин. — Река в реку входит, ровно руки друг другу подают.

   — Обживём, обследуем места эти и до всего дознаемся, — отозвался царь. — Может, не токмо реки, но и моря отсель друг другу руки подают.

Шведская шнява[46] — трофей недавней победы — сновала из протока в проток. Высадились на небольшом острове. Он располагался против того места, где Нева раздваивалась на главный фарватер и его ответвление, названное Малой Невой.

   — Да здесь заячье царство! — воскликнул Пётр, когда у него из-под ног вырвались две русака. — Видно, некому их здесь промысливать.