У Джеймса не хватало духу позвать на помощь лакея. Он и думать не желал о том, чтобы зависеть от других – неважно, слуг или нет.
– Мне и так слишком жарко.
– Я знаю. – Маргарет наклонилась к нему и, медленно вытянув пальцы, взяла его за подбородок. С блестящими беспокойством глазами она очень осторожно повернула его лицо справа налево. – Скоро вас начнет трясти намного сильнее, чем сейчас. Дальше последует стремительное ухудшение.
На языке вертелся колкий ответ, но Джеймс не мог ничего выдавить, пока ее нежные, но твердые пальцы держали его горевшее тело. Если бы он мог заставить ее положить эту прохладную ладонь ему на лоб.
– Я сильно сомневаюсь, что мне станет намного хуже. У меня просто жар. Потрогайте.
Ирландка немного замедленно провела пальцами и тут же снова выпрямилась.
– Мне не надо трогать. Я знаю. И мне очень жаль, но станет намного, намного хуже.
Джеймс недоверчиво фыркнул. Может, его и трясет немного, но хуже точно не будет. Мужчины вроде него быстро оправляются от своих опрометчивых поступков. Хотя он не мог вспомнить, когда в последний раз ему удавалось заснуть без настойки опия.
Маргарет прищурилась.
– Вы примите ванну.
– Я думал, вы моя жена, а не гувернантка. – Хотя Джеймсу было очень любопытно, как сильно она попытается на него надавить, сколько власти, по ее мнению, она в самом деле над ним имеет.
– Я, прежде всего, ваша сиделка. – Ее щеки слегка загорелись, словно она подумала о своей роли в качестве его жены и возможных опасностях, которые за собой эта роль влечет. – И вам хорошо известна моя цель. Перестаньте сопротивляться и делайте, что говорят.
Виконт не смог удержаться, чтобы не подразнить ее. Это было слишком приятно. Возможно, единственная приятная вещь в его текущем состоянии.
– Господи, женщина, разве вы не знаете, что в сопротивлении половина веселья.
– Только для мужчин.
Пауэрзу удалось сдержаться, чтобы не сказать чего-либо крайне непристойного, но он сомневался, что причиной этому была деликатность, а не усталость и медленно нарастающее помутнение в голове. Но он был точно уверен в своих дальнейших планах заставить эту ирландку понервничать. Сказать пошлость было бы слишком легко, а он никогда не выбирал легких путей.
Почувствовав, что ее супруг сдается, Маргарет весело предложила:
– Хотите, я помогу вам подняться?
– Не говорите глупостей, – нахмурился Джеймс. Он не какой-то там инвалид.
Маргарет ничего не ответила и скрестила руки на груди – жест, который, как Джеймс начинал понимать, был ее запасной позой. Позой, которую она принимала, когда дела шли не так, как ей хотелось. В этом своем невозмутимом положении она, скорее всего, обдумывала новый способ атаки. Что ж, несмотря на свои прошлые опасения, он докажет, что в этом нет необходимости. Отец просчитался, и Пауэрз отправит ее в какое бы там ни было поместье, которое она, без сомнения, себе выторговала в этом брачном соглашении.
Прочь все сомнения! Он может и докажет, что в состоянии за себя отвечать.
Сдвинувшись к краю кровати, виконт подавил тошноту, которая улетучилась во время отвлекающего диалога и теперь нарастала с новой силой. Он попытался сделать успокаивающий вдох, и в глазах тут же поплыли пятна. Он заморгал, схватился за перину и одним резким движением переместился на самый край, опустив ноги на пол.
– Вы там в порядке?
Джеймс бросил раздраженный взгляд в сторону сиделки. Черт, он пытается сконцентрироваться, и ему вовсе не нужно, чтобы она над ним блеяла. Виконт коротко кивнул. Распрямив руки, он вытолкнул себя наверх. Его шатало. Воздух со свистом двигался вокруг, мозги словно бросились к ногам.
– Милорд? Милорд!
Он как-то удержался и, раскачиваясь из стороны в сторону, цеплялся пальцами босых ног за волокна густого ковра. Обретя равновесие, он с неудовольствием заметил болтающуюся у колен ночную сорочку и уныло уставился на белье.
– Ненавижу ночные сорочки.
– Это единственное, что вашим людям удалось натянуть. – Она нахмурилась, взгляд заскользил вверх и вниз по обтягивающей его тело ткани. Потрясающие, побуждающие к греху глаза округлились. – А что вы обычно надеваете?
Джеймс грубо усмехнулся и уставился на Маргарет. Она вспыхнула. Ее было легко рассердить. Даже в таком состоянии.
Смахнув смятение быстрым взмахом вытянутой в его направлении руки, она спросила:
– Вы уверены, что вам не нужна помощь?
Виконт издал иронический звук, о чем немедленно пожалел, начиная думать, что тишина является единственным разумным средством борьбы с нарастающей головной болью и общим состоянием непослушного тела.
– Я смеюсь в лицо помощи.
Эта ее раздражающая бровь снова взмыла вверх, и роскошные розовые пухлые губы сжались.
– Только смотрите, как бы помощи не пришлось смеяться последней, если вы меня понимаете.
– Не смею… и м-мечтать. – Было крайне соблазнительно вообще прекратить разговор и сфокусироваться только на ее губах. На том, что собирается с ними сделать. Как он осторожно соблазнит их нежными поцелуями, прикосновениями языка и словами, красивыми и грязными словами, предназначенными шокировать ее и подчеркнуть удовольствие, которое он ей подарит. И на других вещах, которые Мэгги сможет сделать этим ртом, вроде тех, что он собирается сделать с ней.
Джеймс рассматривал лицо Маргарет, самую удивительную ее часть, пытаясь скрыть свое любопытство. Она была очень необычной. И хотя ее было легко заставить покраснеть, она его не боялась. «И не должна, – думалось ему. – Не при ее работе». Она имела дело с грубиянами каждый день. Было сложно поверить в то, что деньги являются достаточной причиной для нее оставить такую жизнь.
– П-почему…? Почему вы… мне помогаете?
Куда, черт подери, подевалась способность к артикуляции? Да. Это происходит опять. Рот не слушается его, и это тревожит.
– Католикам нравятся страдания. Разве по слову Божьему не так попадают на небеса? А теперь давайте помедленнее.
Джеймс ощетинился и почувствовал, что начинает злиться.
– Вам обязательно, – он напряг язык и заставил себя аккуратно произнести: – так меня раздражать?
– Конечно, обязательно.
Он кивнул, удивляясь, зачем вообще это спросил.
– Ну конечно.
– За это мне и платят.
– Никакого жалованья… не может быть достаточно. Кроме того… вы не получаете жалованья. Вы… моя… Боже… Я совсем не хочу этого говорить…
– Жена. Я знаю. Я бы сказала, это скорее неудобство, чем преимущество.
– Неужели?
– Угу. А теперь отправляйтесь в ванную. Воду уже должны были налить, я велела держать ее на огне к вашему бодрому пробуждению. Она остынет, и я не стану слушать, как вы ноете…
– Ною, мадам?
– Как младенец, – решительно отрезала она.
Джеймс открыл рот и приготовился поставить ее на место, но мозги, казалось, сжались, и он опасался, что то, что он собирается сказать, покажется полным бредом. А этого Пауэрз не допустит. Удовлетворившись вместо этого испепеляющим взглядом, виконт отвернулся и сфокусировался на распахнутой высокой двери красного дерева в дальнем конце комнаты.
У него получится.
С геркулесовым усилием он оторвал ногу от пола и поволок… поволок… ее вперед. Джеймс был самым сильным человеком из всех, кого знал, он занимался ежедневными спортивными тренировками. Но никто не может себе даже представить, чего ему стоило сделать этот шаг.
– Осталось сделать еще двадцать или около того, – подтолкнула Маргарет.
Он бросил ей озлобленный взгляд, от чего голова начала раскалываться, а ноги затряслись.
– Ваше… молчание будет как нельзя б-более кстати.
– Уверена, это так. Большинству мужчин нравится, когда их женщины молчат, но я не слишком сговорчива.
Джеймс хмыкнул и сделал еще шаг вперед. Если бы у него только хватило сил.
– Вот так, – промурлыкала она. – Вы быстры, как резвый скакун.
Это что, мотивация от противного? Если своими воплями она доведет его до ручки, то он согласится на ее помощь? Ну так она может болтать сколько вздумается. Сильно сглотнув, Стенхоуп сосредоточился на двери, собрался с силами, которые столько лет служили ему верой и правдой, и двинулся вперед.
