– Томас Джефферсон.

– Именно. Великий человек. Великий мыслитель. Разве ты не восхищалась им?

– Я не испытываю восхищения перед человеком, который считает решением кровопролитие.

– Свобода восстанет из крови, – ответил Мэтью. – Ты просто боишься признать это. Боишься собственной силы, Маргарет.

– Я боюсь того, как все это закончится, – прошептала она. – Боюсь за всех, кто погибнет.

– Это случится. Война. – Стук сердца Мэтью отдавался у него в ушах. Как это случилось? Откуда вообще возник этот разговор? Он резко вдохнул и продолжил: – И вопрос в том, на какой стороне ты? На стороне патриотов или тиранов?

– Ты не можешь видеть мир только черным и белым.

– Могу и делаю это. Есть мы, и есть они.

– Я выйду за него замуж, – произнесла она ровно.

– За тирана.

Маргарет сощурилась.

– Этот тиран спасет твою жизнь.

– Я скорее умру.

Глаза Маргарет наполнились слезами, но лицо оставалось непреклонным.

– Ты говоришь, как глупый ребенок.

– Невинный и чистый, хочешь сказать. – Ему хотелось схватить ее, заставить понять. Но он этого не сделал. Если Маргарет приняла решение… Он проглотил слезы.

– Чистый? – Она горько усмехнулась. – Ты совершил убийство, Мэтью.

– Но ты же мне все равно помогаешь. Кем это делает тебя?

– Твоей сестрой.

Мэтью сглотнул. Он был в ужасе от того, что собирался сказать.

– Если выйдешь за него, ты для меня умерла.

– Это ты сейчас так говоришь, Мэтью. Но когда ты окажешься загнанным, в одиночестве, в темном углу, и твои дружки бросят тебя, тебе понадобится этот тиран.

– Не сейчас, – произнес он тихо.

– Ты хоть представляешь скольким я смогу помочь, имея состояние Карлайла? Я могу прекратить смерть! Голод! Невежество!

– А-а. Ну и кто теперь наивен, дорогая сестрица?

– Я выбрала правильный путь.

Он покачал головой.

– Ты выбрала легкий путь.

– Легкий? – повторила она глухим голосом. – Выходя за человека, которого не люблю?

– Ради денег, – добавил Мэтью. – Знаешь, кем это тебя делает?

– Это делает меня твоей спасительницей.

У Мэтью упало сердце, внутри было так тяжело, что он едва мог говорить, но он был должен.

– Чувствуешь себя праведницей, так, Маргарет? Приносишь себя в жертву англичанам? Ты об этом мечтала с тех пор, как умер Па. Помнишь, что стало с ним? Он играл по их правилам. Потворствовал им. Умолял их. Почему ты думаешь, что с тобой будет иначе?

Маргарет побледнела.

– Они раздавят тебя своим английским превосходством. Вот что случится.

– Ты ошибаешься.

Его плечи поникли.

– Ну и ладно. Выходи за него. Спаси нас всех. Твоя жертва, без сомнения, войдет в анналы ирландской борьбы.

Взгляд Мэгги потемнел от смирения.

– Ты стал жестоким.

– Я был выкован на углях страданий нашей страны.

– Это должно быть чудесно, – тихо сказала она, – быть так уверенным.

– Это чудесно, – ответил он просто. – И я Бога молю, чтобы ты присоединилась ко мне, Сорока.

– Нет. Я не поведу мальчишек на смерть.

– Тысячи мальчишек уже мертвы. Умерли на полях без всякой надежды, без уважения. По крайней мере, теперь они умрут за что-то.

– Я больше не стану с тобой спорить. – Маргарет опустила руки на юбки и двинулась к двери. Потом обернулась через плечо. – Я делаю это для тебя. Для Ирландии.

– Нет. – Мэтью опустился на узкую кровать. – Ты делаешь это для себя, чтобы думать, что осталась с чистыми руками, пока англичане мучают нашу землю.

– Когда я понадоблюсь тебе, Мэтью, я буду рядом. Со своими английскими деньгами и английской властью. И тогда увидим, кто выбрал правильный путь.

С этими словами она выскользнула за дверь, далеко от него и от всего, на что он надеялся.

Джеймс вертел в ладони миниатюрный портрет Софии, сжимая его облаченной в белую перчатку рукой. Он поклялся себе, что никогда больше не женится. Но теперь, стоя под портиком одной из церквей Кристофера Рена[8] со шпилем цвета слоновой кости, он понял, что сделает что угодно, чтобы не вернуться в высасывающую человеческую душу лечебницу.

В конце концов, цена была не такой уж большой.

Стенхоуп видел психиатрические больницы и раньше. Он помог вытащить из одной жену своего друга. То, что он испытал, было скорее раем, по сравнению с опытом пленников в том месте, где содержали Мэри. Но все же он чувствовал, как медленно исчезает, лишенный возможности контролировать собственные повседневные действия. Повседневные дела? Он погладил оправленный в золото портрет. Ему не давали самостоятельно мыться, и доктора изучали цвет его мочи и экскрементов.

Только ирландка поняла, что ему там не место.

Все же эта женщина действовала вовсе не из благородных побуждений. Она что-то от него скрывает, какую-то важную причину вступления в этот союз, и он собирается выяснить какую. Со временем. Маргарет Кассиди – настоящая дура, если полагает, что сможет его контролировать. Никто больше не отберет у него жизнь, и он не позволит собой манипулировать.

Джеймс запрокинул голову, стараясь поймать холодный утренний ветер, пропитанный влагой разбивающегося о площадь дождя. Он давно не испытывал ничего столь чудесного. Если бы он мог, то стоял бы под этим дождем, позволив промочить себя насквозь и смыть всю отраву того места и воспоминания, которые эта леди в нем пробудила.

Он никогда ей этого не простит: того, что вернула его жену и ребенка и их гибель в его мысли.

Один из экипажей отца подкатил к ступенькам, черные колеса постукивали, белые кони вскидывали промокшие гривы.

Протокол предполагал, что теперь Джеймс должен укрыться в церковном нефе и проследовать к алтарю. Поступить так было бы наиболее разумно, но мисс Мэгги полагала, что над ним еще следует поработать. Поэтому он не станет этого делать. В действительности, он собирается заставить ее поработать над его выздоровлением. Если она полагает, что он облегчит ей участь этого брака, то будет удивлена.

На этот раз на его сердце не было вины; дверь кареты откинулась, плечи ливрейного лакея были идеально прямыми, несмотря на усиливающийся шквал. Маргарет толкнула Джеймса на этот брак ради собственных капризов. Брак или жизнь в настоящем аду. Наверное, она не слишком тщательно оценила его характер, прежде чем решила осуществить свой опрометчивый план. Потому что совсем не учла, что признанный вменяемым, как ее муж он будет обладать властью над ней.

Лакей подошел к экипажу, и появилась тонкая рука невесты, опущенная на предплечье слуги.

У Джеймса вырвалась невольная усмешка. По крайней мере, у этой дамы подходящее чувство юмора.

Потоки черного бомбазина изверглись из кареты с ее появлением. Благодаря современной моде, Маргарет с трудом могла протиснуться в небольшую дверцу в своих юбках. И когда показалось ее лицо, оно было прикрыто, как и полагается невесте… его закрывала черная кружевная вуаль.

Она была в трауре.

По своей жизни, надо полагать. Ах, было бы превосходно, если бы Джеймс смог раздобыть траурную ленту. Они проследовали бы к алтарю в супружеской скорби.

Капли дождя падали на нее, шлифуя, словно мокрый обсидиан. Прежде чем его отец успел выбраться вслед за Маргарет, она уже направлялась вверх по ступеням уверенными шагами; огромный колокол ее юбок создавал странное впечатление, что она парит в воздухе. Потусторонний призрак из дождя и тумана, который явился забрать Джеймса.

Когда Мэгги добралась до вершины ступеней, лорд только вышел из экипажа; он слегка кивнул.

Маргарет протянула облаченные в черные кружевные перчатки руки, кончики пальцев проглядывали сквозь ткань.

– Вам нравится? – спросила она.

– Необычайно соответствует такому событию.

– Благодарю вас. – Лица не было видно, но тон казался необычайно шутливым. – Это мое единственное приличное платье.