— У меня кусочек шелка есть — хочешь, Зоя, я ему шелковую рубашечку сошью? — предложила Эмма.
— Хочу, — сказала удивленная Зоя.
Сорока уже вязала шапочку.
Софрончик тоже притащила свою шкатулочку и подарила голышку кусочек кружев.
Они сидели около Зои, пока Феня не потушила свет.
Глава девятая
Весна пришла сразу. Лес зашумел, заговорил весело и звонко. Потекли говорливые вздувшиеся ручьи, и по волнам запрыгали спичечные кораблики. Уже на обсохших проталинах в перелесках завозились прилетевшие грачи. А через несколько дней все просохло. Ребятам позволили гулять без калош и дали легкие пальто и береты.
Зоя, расстегнувшись, бродила по парку и собирала первые подснежники, нежные, бледные. В чаще пахло гнилым, трухлявым пнем.
Здесь попадались коричневые упругие сочные сморчки. Есть их не разрешали, но Зоя все-таки набила полный карман и крошила на кусочки. На лужайке в ямках голубели подснежники. Зоя присела на корточки, выбирая самые крупные. Ветер принес запах тополевых почек и божью коровку. Она уселась Зое на руку и завозилась, расправляя крылышки. Зоя вытянула руку и забормотала:
Иванушка, Иванок,
Полети на небо.
Там блины пекут
И тебе дадут.
Божья коровка оставила клейкую капельку, раскрыла крылышки и взвилась черной точкой.
Над Зоей закружились две лимонно-желтые бабочки, гоняясь друг за другом. Хорошо на лужайке под весенним солнышком! Рядом молодая березка налилась соком. Зоя сорвала веточку. У веточки был горьковатый острый запах. Зоя задумчиво погрызла коричневую почечку.
— Зоя, Зоя! — донесся звонкий голос Сороки.
— Ау! — откликнулась Зоя.
Сорока прибежала оживленная.
— Пойдем скорее, тебя Тонечка зовет.
— Зоечка, — сказала вожатая, — я слышала, ты рисовать умеешь. Помоги мне альбом оформить.
Зоя покраснела от удовольствия и смущения.
— Я только цветы умею.
— Вот мне цветы как раз и нужно.
В пионерскую комнату вбегали и выбегали ребята.
— Голубиха-то рисует.
— «Еж»-то, «еж»-то! Альбом делает!
— Наляпает там чего-нибудь.
— Такая ежиха только драться умеет.
Но Зоя не наляпала. Цветы получились очень красивыми.
— Ну, прямо как живые! — призналась Ида.
Сбоку на обложке Зоя нарисовала большие маки, в уголках — букеты из роз. Над розами вились пестрые бабочки.
Альбом приходили смотреть ребята из других отрядов. Они откровенно завидовали:
— Вот это да!
Только мальчики, хотя им тоже нравились цветы, презрительно морщили носы:
— Подумаешь! Вот Занька, он и красноармейцев умеет рисовать, и пушку, и даже очень похоже нарисовал товарища Сталина, а Голубиха только и умеет что какие-то там незабудки.
Зою окружили девочки. Все протягивали ей листочки и просили нарисовать кто розу, кто незабудки, кто маки, и первой из них была Сорока.
— Мне, Зоя, нарисуй.
— Я за Мартышкой очередь заняла.
— Ты за Мартышкой? Я за тобой.
— Кто последний?
Потная и раскрасневшаяся, Зоя рисовала без конца. Теперь девочки хватились:
— Видали, как у нас Зоя Голубева рисует? В нашем классе теперь три художника: Занин, Ивин и Голубева.
Зою выбрали в редколлегию стенной газеты.
За это Тонечка похвалила ребят и сказала при всем отряде:
— Вы еще не знаете Зои.
Все посмотрели на Зою, и ее бледное лицо зарумянилось.
Теперь вечерами она не слонялась тоскливо по коридорам, а разбирала заметки, стихотворения, делала рисунки для стенгазеты.
Однажды Тонечка попросила Зою срисовать маленького пионера, вырезать и наклеить на картон. Зоя шмыгала носом и боялась сделать плохо, потому что не умела рисовать мальчиков. Но оказалось вовсе не трудно. Скоро маленький пионерчик в зеленой рубашечке, румяный, с двумя точечками вместо носа, ходил по рукам, весело поглядывая на всех круглыми глазками.
А утром в зале вывесили большой фанерный щит. Щит был похож на картину. На фоне голубого неба возвышалась гора из пластелина со множеством уступов. Гора кончалась острой верхушкой, на которой алел игрушечный флажок. Это был пик Сталина. По уступам на пик карабкались пять картонных пионеров. Каждый пионер изображал отряд, а каждый уступ — один день соревнования.
Теперь впереди всех шел пионер в зеленой рубашке — Зоин пионер. Он держал флажок, на котором виднелась надпись: «3-й пионерский отряд», и уверенно прыгал с уступа на уступ. Перед пиком толпились ребята и педагоги.
— Все время третий «А» впереди, — с завистью говорили ребята.
А педагоги добавляли:
— Берите с них пример.
Торжественная комиссия, в ночных фланелевых халатиках, из-под которых торчали кальсоны или голые ноги в тапочках, с мокрыми после душа волосами, но деловитая и серьезная, вместе с Тонечкой обходила по вечерам классы и спальни. Прихода ее ждали с трепетом.
— Идут! — громким шопотом сообщал сторожевой.
И все тотчас же бросались в постели.
Как-то вечером ребята разделись, поплескались в душевой, наговорились и улеглись. И тут только спохватились, что одна кровать пустая. Не было Лермашки!
— Что делать? — заволновались ребята. — Бежим отыскивать.
Девочки высунулись из спальни с мокрыми волосами, запахивая халатики.
— Что случилось? Чего вы разбегались? — спрашивали они в тревоге пробегавших ребят.
— Лермашка пропал! Комиссия идет!
— Куда? Как? Почему?
Но Занька безнадежно махнул рукой, и они помчались. Обежали душевую, дежурку, заглянули даже в мастерскую.
— Да, может, он уже в спальне? Бежим наверх!
Комиссия уже входила в соседнюю спальню.
Зоя выглянула в дверь:
— Нашли?
— Нет!
Прыгая через две ступеньки, она побежала в класс. Толстый Лерман стоял у своего шкафчика и чистил апельсин. Рот у него был набит шоколадом, щеки смешно раздулись.
— Иди скорей, — крикнула Зоя, — комиссия!
— У-гу, — откликнулся Лерман, не спеша сдирая апельсиновую корку.
Зоя топнула ногой и выбежала из класса.
— Сюда, сюда! — замахала она ребятам.
Через минуту по коридору мимо изумленной тети Сони молнией мелькнула четверка.
Толстого Лермана мчали по воздуху. Он задыхался, спешно прожевывал шоколад и заплетающимся языком умолял:
— Да тифе вы, тифе! Не могу я быстро.
— Можешь, — сурово сказал Подколзин.
— Да я упаду.
— Не упадешь!
Они пролетели лестницу и втолкнули его в спальню. Бедняга Лерман не успел опомниться, как на него налетели все четырнадцать ребят.
Один стаскивал ботинок, другой чулок. Кто развязывал галстук, на рубашке оборвали пуговицы.
— Да тифе вы, тифе! — умолял перепуганный Лерман.
Но ребята умирали со смеху и рвали его на части.
Санитар поспешно свертывал его вещи. Ошеломленного Лермана раздели, толкнули на кровать и укрыли одеялом.
— Тише вы! Идут, идут.
Комиссия была уже на пороге, когда Лерман, отдышавшись, поднял голову и, дожевывая конфету, вдруг заявил:
— Мне еще попить надо!
Но на него зашикали, замахали.
— Поздно вспомнил, голубчик! — сурово сказал председатель, и Лерман покорно нырнул под одеяло.
Все было в порядке, если не считать того, что Лерман не успел умыться.
— Ка-а-ак меня вчера тащили, — рассказывал он утром Тонечке, — прямо на части разорвали.
И долго потом, вспоминая о чем-нибудь, говорили: «Это было тогда, когда Лермана на части рвали».
Пионер в зеленой рубашечке был самый ловкий — он обогнал товарищей и шел первым. Зоя озабоченно следила за ним.
Глава десятая
В выходной день Тонечка отыскала Зою. Она была какая-то серьезная, обняла Зою и сказала:
— Ты сегодня побудь со мной, поможешь мне вырезки сделать.
