Он наклонился к ней и взял ее руки в свои:

— Давай начистоту — мне не по силам занять место отца. Боюсь, кишка тонка. Я ему в подметки не гожусь. Да и на Брайтстоуне свет клином не сошелся. Нас могли бы направить и в другой приход…

— Ну конечно, скажем, теплое местечко в свите архиепископа или, еще того лучше — в кафедральном соборе, так что ли? — Клер безумно любила Роберта, но это не мешало видеть его насквозь. Кому как не ей знать, сколь важно для ее мужа, чтобы его способности были оценены и вознаграждены по заслугам.

Роберт вспыхнул от негодования и нетерпения.

— Разве желание проявить себя — грех? А ты, Клер, лучше других знаешь, сколько пользы я могу принести! Но Брайтстоун… Какое угодно место на земле, но только не это, ты же понимаешь…

Клер ответила ему долгим пристальным взглядом, который всегда потрясал Роберта до глубины души.

— Я знаю, что ты до сих пор казнишь себя за то, что произошло.

Роберт понял жену раньше, чем она закончила. Глаза ее загорелись, как будто ему вдруг явилась какая-то новая мысль.

— Так ты думаешь — ну конечно! — ты думаешь, что, может быть, нас посылают назад в Брайтстоун, чтобы я раз и навсегда покончил с призраками прошлого?

Призраки… Он знал, он хорошо знал, что духи неупокоенных мертвецов должны пройти свой путь, пока не обретут мир и покой. Опустив голову на руки, Роберт погрузился в тяжелые думы. Рядом на столе лежала старинная Библия его отца, довольно потрепанная от постоянного употребления. Он взял ее и раскрыл наугад. „Если сотворишь сие, и будет на то Божия воля, — читал он, — то сподобишься претерпеть все, и весь народ Его отойдет с миром“.

С миром. Да. Мир Божий, превосходящий всякое разумение, низойдет в сердце твое и в разум твой…

— Роберт!

О Господи, ниспошли нам мир Твой…

— Роберт!

Ибо Господь дарует, Господь и отнимает…

— Ты где, Роберт?

Всему свое время, и время всякой вещи под небом… время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать…

— Роберт! — в дверях кабинета показалось сияющее от счастья лицо Клер. — Джоан приготовила завтрак, дорогой, — настоящий пир. Ты идешь?

— Господи, до чего же славно вернуться домой!

— А я что говорила!

Взявшись за руки, Клер и Роберт бродили по саду. Джоан отослала их туда сразу после завтрака, как только Поль предложил ей помочь помыть посуду.

— Это настоящий эдемский сад — сущий рай! — не переставала восхищаться Клер.

— Жаль только мы не можем поиграть в Адама и Еву, — сжав ей руку, шепнул Роберт с видом змея-искусителя.

— Что, что?

Проследив за взглядом мужа, Клер увидела высокую стройную фигуру Джоан, направляющуюся к ним. Вид у нее был серьезный, будто она хотела сообщить что-то важное.

— Все в порядке, — с деланно виноватым видом окликнул ее Роберт, — я здесь не прохлаждаюсь, а обдумываю план кампании по завоеванию Брайтстоуна! Сегодня уж куда ни шло, а дальше обещаю ни на йоту не отступать от своих обязанностей!

— Приятно это слышать! — всегда чуткая к быстрой смене настроений брата, Джоан сейчас с трудом попадала в тон, — тем более что тебе, очевидно, придется тянуть этот воз на себе — от воскресной службы до причащения!

— М-м-м, — пробормотал Роберт. — Но, похоже, сначала надо все же создать приход и наладить приходскую жизнь.

— Все это делал папа, — возразила, не задумываясь, Джоан, и Роберт не мог сдержать улыбки, услышав знакомые поучающие интонации старшей сестры.

— Слава Богу, у меня теперь есть его стол и книги, и все прочее.

— Джоан и говорит, что слава Богу, — вмешалась Клер, — не вернись мы сюда, Роберт, все старые книги и вещи пришлось бы выбросить на помойку.

Роберт бросил на Джоан вопрошающий взгляд. Выражение лица сестры сначала удивило его, но потом он стал узнавать эту суровость, настороженность и даже горечь.

— Мне пришлось все упаковать в коробки и хранить в чулане за домом, где я поселилась. Там, где старая аптека, ты знаешь это место? Сырость ужасная и тараканы — но ничего другого не было, и до библиотеки рукой подать — всего два шага, да и что еще я могла снимать на заработок библиотекарши!

Роберт и Клер переглянулись.

— Не сладко тебе приходилось, милая, — с нежностью произнес Роберт. — Мы очень огорчились, когда узнали, что у вас с Филом все развалилось.

Тень пробежала по лицу Джоан.

— Ну, здесь нечему сочувствовать. Он никогда по-настоящему не любил меня. — Рассеянно глядя перед собой, она сорвала маргаритку и начала обрывать белые лепестки. — А мы так долго были вместе — разве ты не помнишь, как мама ко всему этому относилась. Мне кажется, ей нравилась сама идея иметь зятя-фармацевта. Бедный старина Фил, он считал, что должен соблюсти приличия и жениться на мне, особенно когда я осталась одна-одинешенька после смерти папы и мамы и твоего отъезда. Но я-то прекрасно знала, что не выйду за него. Он просто не был…

Она пристально всматривалась в морскую даль, а перед глазами у нее мелькали, сменяя друг друга, совсем другие образы: сильная мужская фигура, загорелые руки и плечи, твердый взгляд милых глаз и чарующая улыбка. Джоан с трудом стряхнула наваждение и острый приступ физической тоски по теплу и ласке.

— …Моим типом, — расправив плечи, она повернулась с вызывающей улыбкой. — Словом, мне, по-видимому, суждено жить в гордом одиночестве, а мистер Райт пусть идет своей дорогой!

— Вовсе не обязательно, — проговорил Роберт, и в голосе его звучали тепло и надежда. Он взглянул на Клер, словно ища у нее поддержки, и с нежной улыбкой обратился к Джоан. — Мы уже обсудили все, Джоани, и просим тебя вернуться в пасторский дом и жить здесь с нами.

Кровь прилила к шее и щекам Джоан, и в глазах мелькнуло какое-то затравленное выражение:

— Вы это серьезно?

— Еще бы!

Возвышавшийся на другом конце лужайки дом манил своей надежностью и незыблемостью; его эркеры и большая остроконечная крыша предлагали надежное пристанище всем приходящим. Клер видела, как в Джоан борются противоречивые чувства: радость и гордость.

— Я действительно могла бы быть полезной.

— Не бери в голову.

— Скажем, взять на себя печатание на машинке. Я всегда печатала папе. Да и никто кроме меня не может справиться с этим допотопным „ундервудом“.

Клер коснулась ладонью руки Джоан и почувствовала, как затвердели ее мускулы.

— Ты и без того столько сделала, чтобы мы чувствовали здесь себя как дома.

— У тебя будет много работы, Роберт, — словно не слыша, заговорила Джоан, — особенно с этим юбилеем. И приход придется создавать заново, в сущности, на пустом месте, как это сделал папа, начинать с самого начала… там, где папа остановился… Тебе, Клер, тоже не придется сидеть сложа руки, ты начнешь учительствовать… А ведь надо кому-то смотреть за папиными розами; они все на месте там, за домом, вы, может, видели, я рядом устроила новый цветник…

Роберт ласково взял ее за плечи:

— Все решено!

Бледные щеки Джоан зарделись ярким румянцем.

— Боже мой, у меня никогда не было другого дома! — горячо заговорила она. — Я о другом никогда даже не мечтала! Я все сделаю, Роберт, чтобы он был вашим домом. — И вдруг, смутившись от своей чрезмерной горячности, она снова вернулась к обычной несколько суховатой манере поведения и заговорила тоном старшей сестры. — Ну а если мы все дружно возьмемся за дело, мальчик мой, епископа мы из тебя все же сделаем, как, Клер?

Роберт захохотал от восторга:

— Архиепископа, и не меньше, сестренка, иначе к чему весь этот сыр-бор. И без промедления, будьте любезны — скажем, к следующему году, а?

— Веселитесь, ребятки?

Поль одиноко маячил на крыльце; его высокая крепко сбитая фигура занимала весь проем.

— Компания изволила выйти на свежий воздух. Не возражаете, если я тоже с вами поиграю? Или, может, подкинем сперва Клер к папочке и мамочке, не то они подумают, что вы ее снова умыкнули, Ваше преподобие?