— Так как же быть с ним? — не отступал от брата Алексей Григорьевич.

Князь Сергей задумался, но вдруг, словно вспомнив что-то и оживившись, сказал, обращаясь к Ивану:

   — Я тебе, Ванюша, письмо рекомендательное напишу.

   — Письмо? — переспросил всё время молчавший Иван. — К девице пригожей или к вдовушке?

   — Оставь, Иван, сейчас эти шутки, ты ведь судьбу свою определяешь. Девицы да вдовушки от тебя никуда не денутся...

   — А что, он и по вдовушкам у вас ходок? — перебил брата князь Алексей.

   — У-у-у, — протянул Сергей Григорьевич, — он тебе сам всё потом расскажет, а теперь о деле надо речь вести. Я тебе, Иван, — продолжал он, — письмо Дам к очень стоящему человеку.

   — Кто такой? — полюбопытствовал князь Алексей.

   — Имя ему Генрих Фик.

   — Как же, как же, наслышаны о нём. Государственный человек, Коммерц-коллегии вице-президент, с ним и государь, бывало, часто совет держал, — уважительно отозвался князь Алексей.

   — Вот к нему и будет письмо. Ты, Иван, как приедешь в Петербург, сразу же к нему ступай, скажи, от князя Сергея Долгорукого письмо к нему имеешь, да сам-то князю племянник родной.

Дорога к Петербургу мало занимала Ивана. Погода стояла пасмурная, часто принимался моросить совсем не летний дождь, всё выглядело серым и унылым. Иван почти всё время дремал, привалившись к углу кареты. Ему снились сладкие сны, где охота на зверье перемежалась с видениями польских красоток, которых он покидал с немалым сожалением.

Как-то раз к вечеру, очнувшись от грёз, он выглянул в оконце кареты и приободрился. Дождь перестал; на вечернем небе, освещённом лучами заходящего солнца, словно огромная дуга, повисла разноцветная радуга. По мере захода солнца её краски блекли, скоро они совсем пропали, и на умытом дождём небе показалась луна. Она была какая-то странная, не круглая, как обычно, а урезанная, будто хлебный каравай, от которого отрезали большую горбушку. Он смотрел на неё до тех пор, пока длинные тёмные облака совсем не скрыли её из виду.

Было уже совсем поздно, когда карета, в которой ехал Иван, остановилась и возница, открыв дверцу, хриплым от долгого молчания голосом сказал:

   — Все, ваше сиятельство, прибыли. Аккурат к самой гостинице вас доставил. Сейчас на постелю ляжете, уж там и доспите ночку-то.

   — Приехали? — вылезая из кареты и потягиваясь, переспросил Иван.

   — Так точно, ваше сиятельство, аккурат к самому крыльцу подвёз.

Иван с любопытством огляделся вокруг. В сером свете не то ночи, не то рассвета неясно проступали очертания стоявших рядом больших каменных домов. Тихий плеск воды говорил о том, что где-то совсем близко река.

   — Так это мы к самой Неве подъехали?

   — Никак нет, ваше сиятельство, то совсем другая река, Мойкой прозывается.

   — Мойкой? — улыбнулся Иван. — Что ж у неё такое имя странное?

   — А это уж никак не могу знать, ваше сиятельство. Мойка — она и есть Мойка.

   — Далеко ли она?

   — Нет, эвон, за углом, тут рядом.

   — Проводишь?

   — Никак нет, ваше сиятельство. Время уже позднее, а мне ещё далеко, до Купчина добираться. Это, почитай, совсем в другой конец ехать надобно. Хорошо, ежели доберусь к рассвету, а лошадям ведь тоже отдых требуется.

Щедро расплатившись с возницей, Иван вошёл в помещение, слабо освещённое фонарём. К нему сразу же подошёл опрятно одетый, в чистой рубахе и жилетке пожилой человек. Поклонившись, спросил об имени и звании. Услышав фамилию Долгоруких, ещё раз низко поклонился, окликнул кого-то, обернувшись вглубь помещения. Откуда выбежал мальчонка лет десяти.

   — Вот, Михайла, — строго сказал пожилой человек, обращаясь к мальчишке, — отведи его сиятельство в комнату наверху да посмотри наперёд, прибрана ли она после немца.

   — Всё как есть прибрано, всё в лучшем виде, — быстро ответил мальчишка.

Комната, куда привели Ивана, была довольно большая. Михайла, посветив фонарём, поставил его на стол, зажёг свечи в большом подсвечнике и, низко кланяясь, вышел, сказав:

   — Если что вашему сиятельству потребуется, дерните вот за эту верёвочку, я услышу.

   — Хорошо, хорошо. — Иван бросил мальчишке несколько мелких монеток, которые тот ловко подхватил на лету.

Утром, умывшись и приведя себя в порядок перед довольно большим зеркалом в тёмной раме, висевшем на стене как раз напротив его постели, Иван остался доволен собой. Он спустился вниз, где сразу же был встречен вчерашним служителем. Оказалось, что зовут служителя Иваном, чему он, по его словам, был несказанно рад, поскольку у его светлости такое же имя. Иван узнал, что гостиница эта — подворье Александро-Невской лавры. Прервав словоизлияния служителя, Иван спросил, где он сможет найти дом Генриха Фика, если, конечно, тёзке известно это имя.

   — Как же, как же, — охотно отозвался служитель, — известный в городе человек. Знаем, знаем, как не знать, а живёт он здесь неподалёку, на Миллионной.

   — На Миллионной? — переспросил Иван.

   — Да, да, — подтвердил служитель. — Только ведь вы, ваше сиятельство, с непривычки заплутать можете. Я лучше вам в провожатые Михайлу пошлю.

   — Вот за это спасибо.

   — Да вы никак, ваше сиятельство, в нашей столице впервой?

   — «В нашей столице», — с улыбкой повторил Иван.

   — Это ж и моя столица. — И, кивнув, добавил: — Впервой я здесь.

   — Я так и понял, — улыбнулся и служитель, — уж больно вид у вас совсем как у приезжих немцев.

   — Зови скорее Михайлу, — прервал его Иван. — Некогда мне, дел много.

Улица, на которую Иван приехал вчера вечером и которую за темнотой не мог разглядеть, была довольно узка. Два ряда каменных домов выходили фасадами на проезжую часть, на дорогу, мощённую булыжником. По ней в обе стороны ехали экипажи. По краям дороги были проложены узкие деревянные мостки для пешеходов.

От вчерашней непогоды не осталось и следа. На высоком прозрачном голубом небе уже довольно высоко стояло солнце, щедро согревая землю, политую накануне дождями.

Иван с провожатым обогнули стоявший рядом дом и вышли к набережной реки, по которой сновали лодки и медленно передвигались баржи, груженные сеном и дровами.

   — Это Нева? — неуверенно спросил Иван Михайлу.

   — He-а, то не Нева. Она вон там. — Он махнул рукой куда-то вперёд.

   — А, так это Мойка, — вспомнил Иван название, которое вечером называл ему служитель гостиницы.

   — Она самая и есть. Вот ступайте сюда, — позвал его мальчишка, направляясь к реке. — Здесь и сходни есть.

   — Разве нам туда надобно? — удивился Иван, показывая на другой берег.

   — Не-а, — мотнул головой Михайла, — нам туда. — Он указал на угол большого дома, выходящего фасадом к реке.

   — Так пойдём, куда следует, — начиная сердиться, одёрнул его Иван.

   — Сей секунд, это я просто так, — говорил мальчишка, ловко спускаясь к мосткам по отлогому, поросшему травой склону реки.

Там, присев на корточки, он опустил руку в воду.

   — Гляньте, ваше сиятельство, вода-то тёплая, словно молоко парное. Так бы и искупался!

   — Я тебе искупаюсь! — прикрикнул на него Иван. — Ты меня куда надо доставь, а там хоть весь день из воды не вылезай.

   — Да, не вылеза-ай, — обиженно протянул мальчишка. — Меня потом с подворья не выпустят, у нас строго, — говорил он, нехотя поднимаясь от реки.

Они молча пошли вперёд. Наконец Михайла остановился и, глянув на простиравшуюся перед ними широкую улицу, гордо произнёс:

   — Першпектива Невская.

По улице неслись пролётки, двуколки, экипажи, и было непонятно, как они не сталкиваются друг с другом в таком частом потоке.

   — А там что? — спросил Иван, указывая на противоположную сторону улицы, где толпилась масса народу и откуда нёсся нестройный гул людских голосов.