Князь Иван не всегда сопровождал государя на охоту; иногда он оставался в Москве и вёл самый непристойный образ жизни. По ночам, окружённый сбродом негодяев, вооружённый, он разъезжал по улицам Москвы, вламывался в дома, совершал самые гнусные насилия, и никто не смел ни оказать сопротивления, ни пожаловаться на царского фаворита. В то же время отец его, нисколько не огорчавшийся его гнусным поведением и называвший такие подвиги «молодечеством», старался умалить его влияние на государя и снискать милость младшему своему сыну Николаю, пустому и глупому пятнадцатилетнему малому.

Иван Долгоруков забывался совершенно; он был в связи с женой Никиты Трубецкого, дочерью канцлера Головкина. Как-то раз в доме Трубецких, будучи навеселе, он поссорился с мужем своей возлюбленной — по-видимому, весьма предупредительным — ив припадке ярости выбросил бы его из окна, если бы Степан Лопухин не вмешался в это дело.

Смерть великой княжны Натальи Алексеевны (22 ноября 1728 г.), горячо любимой государем, уничтожила последнее препятствие к его полному подчинению влиянию Долгоруковых. У последних зародилась мысль женить императора на сестре Ивана, княжне Екатерине Алексеевне. Ей было восемнадцать лет — Петру четырнадцать[36]. Она была очень хороша собой, высокая, стройная, с прекрасными выразительными глазами и тучей тёмных чудесных волос. В ней было много ума, но чрезвычайная надменность, резкость искажали её характер — цельный, энергический, но злой. Позже, в Берёзове, её резкость и несдержанность навлекли немало бед на всю семью. Она любила графа Миллезимо, секретаря австрийского посольства, родственника посланника графа Братислава. Этот брак был почти решён, но, к её несчастью, отец и брат её лелеяли другие планы[37].

Во время последней охоты Петра II, длившейся около двух месяцев, местом отдыха для охотников служили Горенки, имение князя Алексея Долгорукова. Семья его находилась там же. Зачастую и дамы сопровождали государя на охоту. Как-то в сентябре, в одну из этих поездок, после весёлого ужина, за которым было много выпито, государя оставили с княжной наедине...

Пётр II был рыцарь и решил жениться. Слухи о помолвке распространились быстро. Вскоре вся Москва об этом говорила. Все были недовольны, враги Долгоруковых пришли в ужас. Наконец, девятого ноября государь вернулся в Москву и 19-го объявил генералитету о своём намерении жениться на княжне Екатерине Долгоруковой. Два дня спустя обер-церемониймейстер барон Габигшталь был послан к представителям иностранных держав, чтобы объявить им эту новость, а на следующий день дипломатический корпус принёс свои поздравления государю и его невесте. Граф Миллезимо не присутствовал под предлогом болезни, а через две недели австрийский посланник граф Вратислав отправил его курьером в Вену.

Двадцать четвёртого ноября, в день именин невесты, двор, дипломатический корпус и вся московская знать приносили поздравления в Головинском дворце, предназначенном для резиденции невесты и её семьи. 30 ноября состоялось обручение в Лефортовском дворце, где жил император.

Царским указом повелевалось именовать княжну государыней-невестой и императорским высочеством. Ко двору её назначены были фрейлины.

Долгоруковы очень хорошо понимали тяжёлое впечатление, которое должна была произвести эта помолвка, знали о всеобщем раздражении и приняли все меры предосторожности ко дню торжественного обручения 30 ноября 1729 г. Целый батальон Преображенского полка в двести человек был в этот день введён в Лефортовский дворец и расположен частью в торжественном зале, где происходила церемония, частью в прилегающих покоях. Все эти меры были приняты Иваном Долгоруковым без ведома старшего подполковника Преображенского полка, старого фельдмаршала, князя Василия Владимировича Долгорукова, который был немало удивлён, увидев во дворце солдат своего полка. Князь Иван отдал это приказание, не имея на то никакого права, младшему из подполковников Преображенского полка Григорию Юсупову, и этот низкий придворный, позволявший себя третировать и отзывавшийся на грубый окрик Алексея Долгорукова: «Эй, ты, татарин!» — поторопился исполнить незаконное требование фаворита.

В три часа дня двор, генералитет и дипломатический корпус собрались в зале Лефортовского дворца. Во всю залу был разостлан персидский ковёр и посредине возвышался стол, покрытый алым сукном; на нём стояло тяжёлое золотое блюдо с крестом и на золотых тарелках обручальные кольца, усыпанные бриллиантами.

Невеста прибыла из Головинского дворца с большой торжественностью. Все кареты были запряжены шестёркой цугом: впереди ехали камергеры в двух каретах, за ними карета обер-камергера, князя Ивана Долгорукова — за ней четыре скорохода, шталмейстер Кошелев — верхом, четыре конных гренадера и четыре фельдъегеря. Наконец карета, в которой ехали невеста, её мать и две сестры: Анна (19 лет) и Елена (14 лет)[38]. Карета была окружена пешими гайдуками, пажами, камер-пажами — верхом. Затем следовали несколько карет, в которых ехали родные невесты, её фрейлины и четыре кавалерственные дамы: баронесса Остерман, рожд. Стрешнева, Ягужинская, рожд. Головкина, княгиня Черкасская, рожд. Трубецкая, и Чернышева, рожд. Ржевская.

Когда золотая карета невесты, украшенная сверху императорской короной, въезжала в ворота дворца, корона зацепилась за перекладину, упала на мостовую и разбилась на куски. В толпе закричали: «Дурная примета, свадьбе не бывать!»

Дворцовая стража салютовала невесте, встреченной при выходе из кареты обер-гофмаршалом Шепелевым и обер-церемониймейстером бароном Габигшталем. При входе в зал её встретили: царица Евдокия, великая княжна Елизавета Петровна, царевна Прасковья, герцогиня Мекленбургская и маленькая принцесса Мекленбургская (впоследствии правительница Анна Леопольдовна).

Невеста и царица Евдокия заняли места в креслах, великая княжна Елизавета Петровна, царевна Прасковья Ивановна и принцессы — на стульях. Мать невесты, её сестра, тётки, кузины, все её фрейлины и четыре кавалерственные дамы стояли за её креслами во время всей службы, так же как и все приглашённые, не исключая и членов дипломатического корпуса (в том числе три посланника) — с их супругами.

Дипломатический корпус стоял против дам, с правой стороны кресел императора; слева стояли фельдмаршалы — Голицын, Трубецкой и Брюс, члены Верховного Совета: князь Дмитрий Голицын, князья Василий Владимирович и Михаил Владимирович Долгоруковы, действительные тайные советники граф Мусин-Пушкин и князь Ромодановский, генерал граф Матюшкин, обер-шталмейстер Ягужинский, восемь сенаторов; все Долгоруковы, находившиеся в Москве, и все генералы действительной службы, бывшие в Москве.

У стола, стоявшего посередине, архиепископ Феофан, окружённый архиереями и архимандритами, собирался начать торжественное богослужение; за два с половиной года перед тем, не менее торжественно, он совершал обручение Петра II с княжной Марией Меншиковой, о смерти которой только что пришла весть из Берёзова.

Император, прибытие которого было возглашено обер-камергером, вошёл в сопровождении фельдмаршала Долгорукова, Алексея Григорьевича Долгорукова, канцлера Головкина и вице-канцлера Остермана. Он занял место в предназначенных для него креслах, насупротив невесты, и, пробыв так несколько мгновений, встал и подвёл княжну под торжественный балдахин, поддерживаемый шестью генералами: князем Барятинским, Венедигером, Бибиковым, Измайловым, Кейтом и Еропкиным. Архиепископ Феофан совершил богослужение и благословил обручальные кольца.

Обручённые подошли под благословение царицы Евдокии, и затем началась долгая церемония целования руки императора и государыни-невесты. Цесаревна Елизавета Петровна, герцогиня Мекленбургская, её дочь, царевна Прасковья должны были почтительно подходить к руке княжны Долгоруковой.

Бледное, усталое лицо княжны сохраняло всё время выражение надменного презрения. Церемония целования руки сопровождалась пушечными выстрелами. По окончании последовали фейерверки, затем начался бал, длившийся недолго, благодаря крайней усталости невесты.