Место, отведённое для постройки дома, Александру Даниловичу понравилось. Оно находилось на отшибе, на довольно высоком холме, под которым текла довольно широкая речка Сосьва с тёмной водой, казавшейся густой от неподвижности.

Возле свежеокоренных брёвен сновало человек пять плотников. Александр Данилович, подойдя ближе, остановился возле уже почти возведённого сруба. Несколько минут он молча наблюдал за работой плотников. Наконец один из них, широкоплечий молодой человек с лицом обветренным и строгим, бросив работу, приблизился к нему. Некоторое время они, казалось, с интересом рассматривали друг друга.

Слегка улыбнувшись, мужик сказал, обращаясь к Меншикову:

   — Что, ваше сиятельство, охота тебе на нашу работу поглядеть?

Меншиков ничего не ответил, а мужик продолжал:

   — Али пришёл проверить, ладно ли работу исполняем?

Остальные плотники, оставив свои дела, тоже подошли ближе к Меншикову, прислушиваясь к тому, что говорил их товарищ.

   — Нет, — ответил Александр Данилович, — проверять работу вашу у меня нет надобности. Знаю, что мастеровой человек своей совестью за неё отвечает.

Мужики переглянулись.

   — Это как же? — спросил тот мужик, который первым подошёл к Меншикову.

   — А то ты, Митюха, не знаешь, как это, — сказал самый молодой из плотников, одетый, несмотря на холодную погоду, в одну лишь рубаху, подпоясанную толстой верёвкой.

   — Ты у нас, Васятка, самый молодой да знающий? Вот ты его сиятельству и ответь, — с ехидной улыбкой заметил Митюха.

   — Плохо дом сработаешь — а он возьми да развались. Тебя же самого потом совесть замучит, да и работы никто более давать не станет, — серьёзно ответил Васятка.

   — Вот это ты правильно сказал, — повернулся Александр Данилович к молодому парню, который, оставив работу, не бросил топор, а так и стоял с ним, перекладывая его из руки в руку. — По молодости и я вот этим инструментом орудовал, — добавил он, беря топор у Василия и внимательно его разглядывая.

   — А что, ваше сиятельство, неужто ты с ним можешь управиться? — недоверчиво спросил Митюха, указывая на топор в руках Александра Даниловича.

   — Когда-то мог и даже весьма неплохо.

   — А сейчас сможешь? — всё с той же ехидной улыбкой допытывался Митюха, оглядываясь на товарищей, которые с интересом слушали их разговор.

   — А что, разве попробовать? — лукаво улыбнулся Меншиков, переложив топор в правую руку.

   — И то попробуй, попробуй, ваше сиятельство, — заговорили все разом.

   — Вот теперь мы должны ровных реек приготовить для рам да косяков, попробуй-ка так отрубить, чтоб ровно с аршин были. А ну, Васятка, — обратился Митюха к молодому парню, — тащи сюда рейки, что тебе велено сделать.

Скоро перед Меншиковым на досках оказались несколько длинных оструганных реек и мерный аршин, по которому полагалось нарубить ровные рейки.

Оглядев со всех сторон одну из них, Александр Данилович протянул её Митюхе, говоря:

   — Погляди, чистая это рейка?

Тот недоумённо осмотрел со всех сторон данную ему рейку.

   — Да вроде всё чисто.

   — Смотри лучше, нет ли на ней каких зарубок, — не отставал от него Меншиков.

   — Да вроде нет ничего, — недоумённо пожал плечами Митюха, не понимая, чего от него хотят.

   — Хорошо, — громко сказал Меншиков столпившимся возле него плотникам. — Все видали, что рейка без зарубок?

   — Ну видали, — ответили разом несколько голосов, — лишь в толк не возьмём, к чему ты, ваше сиятельство, клонишь?

   — А вот к чему клоню, — весело ответил Меншиков, скидывая на землю с плеч кафтан. — Клади её сюда, — приказал он молодому парню, указывая на стопку свежеоструганных досок.

Парень, ничего не понимая, исполнил приказание Меншикова. Тот тем временем, положив на доски топор, поплевал на руки, взяв топор, несколько секунд внимательно присматривался к рейке, а затем быстрым взмахом топора отсек от длинной рейки кусок, который упал на землю рядом с досками.

   — А теперь, — сказал Меншиков, разглядывая поднятый им отрезок, — тащите сюда аршин.

   — А это зачем? — недоумённо спросил Митюха, но молодой плотник, поняв всё, сорвался с места и тут же вернулся с мерным аршином.

   — Давай-ка его сюда, — весело проговорил Меншиков, беря у парня мерку и прикладывая её к отрубленному им куску.

Аршин точь-в-точь совпал с отрезком.

   — Ну, ваше сиятельство, — выдохнули сразу несколько голосов, — да с таким глазом тебя любая артель к себе возьмёт. На кусок хлеба заработаешь!

   — Значит, берёте меня к себе? — так же весело спросил Александр Данилович.

   — А то нет! Конечно, берём!

   — Вот и хорошо. Как дом достроим, станем тут же церковь рубить. Согласны?

Дружный крик плотников был ответом Александру Даниловичу на его предложение.

Дом для опальных ссыльных получился небольшой, но ладный. Четыре комнаты, разделённые посередине неширокими сенями, составляли всё помещение нового жилища светлейшего князя и его детей.

Одну небольшую комнатку, где уже были сработаны широкие лавки вдоль стен и простой стол из гладкоструганых досок, занял Александр Данилович с сыном, другую, точно такую же, отвели двум дочерям — Марии и Александре, напротив через сени находилась самая большая комната, её заняли люди князя, прибывшие в Берёзов вместе с ним. Самую же маленькую каморку без окон отвели под хранение съестных припасов. Поблизости от дома стараниями Александра Даниловича была срублена и поставлена баня, а рядом в пристройке расположилась кухня, где готовили еду для всей семьи и всех слуг светлейшего.

Понемногу дом обживался. В девичьей комнате появились ковры, покрывающие широкие лавки, а в комнате светлейшего — полки, заполненные книгами, которые читал сын князя Александр. Правда, отдавался он этому занятию не очень-то охотно, но Александр Данилович строго следил за его занятиями, заставляя нередко читать ему вслух. Чаще всего это были книги духовного содержания, а Библия в тёмном кожаном переплёте постоянно лежала на столе.

В красном углу Александр Данилович соорудил небольшой иконостас, где среди немногих икон — без богатого оклада — помещалась особо им любимая. Это была маленькая иконка, совсем потемневшая от времени, где с трудом можно было различить лик Божьей Матери.

Но эта иконка была дорога Александру Даниловичу. Ею когда-то мать князя благословила его. Часто молясь перед нею, он мысленно просил Заступницу не за себя, а за деток своих, страдающих безвинно из-за него.

Как-то раз непогожим, тёмным утром Меншиков вышел из дому, направляясь к тому месту рядом с домом, которое недавно вместе с плотниками выбрал для сооружения церкви во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Скрытый туманом, он незаметно подошёл к стройке, где уже, судя по голосам, находились плотники. Ожидая рассвета, они громко разговаривала, и голоса их, хотя и приглушённые туманом, отчётливо были слышны светлейшему.

   — И чегой-то ты, Васятка, так перед князем стелешься? — узнал сразу Александр Данилович голос Митюхи.

Василий молчал.

   — Думаешь, помилуют его, так он опять в силу войдёт и тебя с собой в столицу увезёт?

   — Ну что ты, Митюха, к парню вяжешься? — долетел до Меншикова голос ещё одного работника.

Этот голос Александр Данилович тоже узнал, хотя и слышал его редко, поскольку угрюмый мужик, работая, мало разговаривал. Он всё больше молчал, за что и прозвище у него было Молчун.

   — А что, не так, что ли? — задиристо продолжал Митюха. — Ладно бы ещё здесь, на работе, он перед ним стелился! Так нет, и к семье его подлаживается!

Ему никто не ответил, а Митюха говорил:

   — Гляжу вчерась, идёт к ихнему дому и маленького кутёнка в шапке тянет.

   — Нельзя, что ли? — весело ответил Васятка.

   — Небось думаешь, наградят тебя богато за твоё усердие?

Снова ему никто не ответил, а Митюха продолжал с ехидной ноткой в голосе:

   — Так не надейся! Слыхали, что всё богатство у него ещё там, в Питере, отобрали.