— Ну как Наташа? — первым делом спросил я.

Наверное, вид у меня был самый комичный: взлохмаченная голова, сонная физиономия, моргающие глаза без очков… Думаю так, потому что ответом мне был дружный смех.

— Вставай, Лентяйкин, — шутливо прикрикнула на меня мама. — Чуть кофе не проспал. А Наташа уже поправляется. Ждет тебя в гости.

С завтраком я управился в один момент и тут же очутился у палатки Николаевых. Постучаться было не во что, и я просто поцарапал ногтем туго натянутую парусину.

— К тебе можно?

— Заползай, Дикий Кот! — донесся изнутри знакомый, но заметно изменившийся голос Наташки.

Я откинул полотнище, согнулся и шагнул в палатку. Наташка лежала, укрытая до подбородка теплым одеялом, бледная, но улыбающаяся. Пахло лекарством. Я тоже заулыбался, не зная, с чего начать.

— Хому принести? Хочешь с ним поиграть? — ни к селу ни к городу вдруг спросил я, вместо того чтобы расспросить Наташку о ее самочувствии.

— Хочу.

Я во всю прыть пустился к "Волге", открыл багажник и остолбенел. Клетка стояла пустая. Хома исчез. Я схватил клетку, осмотрел ее. Деревянное днище было цело, но один алюминиевый пруток оказался перегрызенным, а два других слегка отогнутыми. Мягкий металл уступил крепким зубам грызуна, неудержимо рвавшегося на свободу. Но ведь оставался еще стальной багажник! Его-то не прогрызешь. Я быстро начал работать обеими руками, выбрасывая из багажника инструмент, запасные камеры, пустую канистру, обшаривая за обшивкой каждый уголок, в надежде вот-вот наткнуться рукой на мягкое тельце хитрого хомячка. Нигде ничего! Приглядевшись, я заметил в одном месте какие-то крошки. В картонной перегородке, отделявшей багажник от салона, чернела дырка. Сомнений не было: освободившись из клетки, Хома легко прогрыз картон, проник в салон, а оттуда, когда утром мы распахнули все двери, спрыгнул на землю и был таков! Может быть, пока я непробудно спал, он еще бегал внизу, по резиновым коврикам пола, в поисках выхода, был рядом со мной.

Опустив руки, в полной растерянности я стоял возле "Волги", не зная, что теперь делать. Искать Хомушку в лесу? Безнадежное занятие! Скорее можно найти иголку в стогу сена, чем проворного маленького хомячка, искусно маскирующегося в густом кустарнике, в ворохах листьев и хвои. Если б хотя знать, в каком направлении он скрылся, далеко ли успел убежать?

Но я и этого не знал.

Я еще стоял, собираясь с мыслями, думая, что же теперь сказать Наташке, когда откуда-то из-за машин, сгрудившихся на полянке, до меня донесся испуганный крик. Пронзительно завопила какая-то женщина. Что-то сильно напугало ее.

Не знаю почему, но я со всех ног бросился на крик. Меня будто подтолкнуло что-то.

Но я опоздал…

Когда я добежал, все уже было кончено. Здоровенный рябой дядька стоял с лопатой в руках и брезгливо разглядывал что-то у своих сапог. Хомушка, милый наш хомячок, такой забавный и добродушный, самое безобидное создание на свете, бездыханно лежал на земле. Смерть настигла его, когда он доверчиво пришел к людям в поисках еды. На свою беду, он забрался в ямку, где лежали консервы, а женщина как раз полезла за ними утром и притронулась неожиданно рукой к пушистому тельцу зверька…

Я почувствовал, как неудержимые слезы подступили у меня к глазам. Но я сдержался среди чужих людей, бережно взял в ладони то, что осталось от нашего проворного хлопотливого зверька, и унес к реке. Там я выкопал под сосной глубокую ямку и схоронил в ней Хомушку. Чтобы собаки не смогли учуять его и разрыть могилку, я накрыл ее тяжелым куском плитняка. Бедный Хомушка, он так рвался на свободу! И первый же день этой долгожданной свободы стал для него последним днем его коротенькой жизни…

Забираясь в палатку Николаевых, я твердо решил не рассказывать пока Наташке о гибели Хомушки, чтоб не волновать больную.

Но я не умею притворяться.

— Почему ты так долго ходил? А где же Хома? Кто это кричал? — сразу же засыпала меня вопросами Наташка, приподымаясь на локтях, тревожно заглядывая мне в глаза.

— Пропал. Представляешь? Перегрыз прутик и сбежал из клетки, — опустив голову, чтобы скрыть глаза, промямлил я.

— Сбежал? Это точно? Или… — не договорила Наташка, не спуская с меня взгляда, сомкнув брови на переносице.

И тут я не выдержал, отвернулся, безнадежно махнул рукой.

Врачебный консилиум — а точнее мои мама и папа — предписал Наташке постельный режим для полного выздоровления. Так она оказалась в заточении. А без Наташки мне расхотелось гулять в лесу и на речке. Да и совестно было оставлять ее одну скучать в одиночестве. Одному плохо. Читать все время не будешь, глаза заболят. А у взрослых всегда куча неотложных дел, им всегда некогда, даже на отдыхе.

— Временно зачисляем тебя в штат полевого госпиталя, — сказал папа, похлопывая меня по плечу. — Братом милосердия. Есть такая должность, причем пока вакантная. Народная мудрость гласит: друзья познаются в беде. И правда, легко развлекаться вместе. Куда труднее вместе делить неприятности. Если ты настоящий друг Наташе, а я надеюсь, что это так, постарайся занять ее до выздоровления. Тащи к ней свой радиоприемник, рассказывай что-нибудь, играй в слова, чтоб она не скучала.

Я даже обрадовался. Ай да папа, как хорошо придумал! И тут же, прихватив свой ВЭФ, забрался в палатку Николаевых.

Конечно, по части слов Наташка по-прежнему не могла тягаться со мной. Как-то мы, чтобы быстро сыграть, взяли наипростейшее слово "собака". Я даже из него ухитрился составить больше десятка слов, а Наташка, как ни билась, всего семь: сок, коса, оса, ас, бак, бок и бас. До слов: сак, сабо, скоба, боа, баск, абак она не додумалась. Очень часто мы слушали музыку. Тут у нас вкусы совпадали. Я переключался на разные диапазоны, пока не удавалось наткнуться на какую-нибудь веселую музыку. Особенно нравились нам песни Юрия Антонова и Евгения Мартынова. Но большую часть времени мы проводили в разговорах. Рассказывал я Наташке все, даже свои сны.

Наверное, нет человека, который не летал бы во сне. Мне, например, такие полеты снились множество раз. То я планирую низко над толпой, меня хотят схватить, тянутся ко мне, даже подпрыгивают, чтоб достать, но я легко взмахиваю руками, словно крыльями, и поднимаюсь выше деревьев. То будто бы я маневрирую в воздухе, чтоб не зацепить провода высоковольтной линии. А нет — просто взмываю над полем толчками, после коротких пробежек и наслаждаюсь чудесным ощущением полета. Но в дороге мне чаще всего снится, будто бы наша "Мышка" исчезла. Вроде бы я стою на том самом месте, где ее поставил дедушка, озираюсь вокруг, а машины нет как нет. Пропала, угнали! Я не верю собственным глазам, осматриваюсь еще и еще, но машины нет. И столько раз мне снился этот кошмар, что я уже и во сне успокаиваю себя: "Да нет же, это я сплю. Вот проснусь сейчас, а "Мышка" на месте".

У Наташки по-другому. У нее страшные сны связаны обычно с морем. То ее уносит течением в открытое море, одну, в какой-то шлюпке, а по берегу бегают и беспомощно машут руками ее мама и папа. То снится, что вроде бы она очутилась на скалистом островке, а на него наступают льды, огромный ледяной вал, и бежать от него, чтоб спастись, на этом островке негде. Самое удивительное, что в жизни она всего-навсего один раз плыла на пароходе. И то не в холодном Баренцевом, а в теплом Черном море, от Керчи до Новороссийска.

Спрашивается, откуда у нее такие сны? Ну я, положим, тревожусь за "Мышку", вот мне и снятся всякие страхи, что она исчезла. А Наташкины льды, остров, шлюпка, море?.. Непонятно. Скорее ей должны были бы сниться горные дороги, ущелья. Отец повозил ее немало. Не сравнить с нашими путешествиями, но тоже подходяще. Начинали Николаевы, как и все, с благодатного Крыма. Потом осмелели, съездили по Военно-Грузинской дороге в Армению. Освоили Волгу, до Казани. Зато во фруктовой Молдавии, в Прибалтике, в Закарпатье не бывали еще ни разу.