— Не надо было тормоза в пути трогать, — неожиданно вставила жена волгоградца, обращаясь к телефонному столбу, возле которого приткнулся "Москвич". Она по-прежнему не удостаивала мужа даже взглядом. — И прекрасно бы доехали.

— Это она к тому, что тормозишки слабо держали, вот я и решил ими заняться, — пояснил водитель. — А потом уж семь раз свою затею проклял.

— Говорите, новую манжету поставили? — что-то обдумывая, медленно спросил дедушка. — И еще хуже стало? А не обратили внимания, кустарная манжета или заводская?

— Да кто ж ее знает…

— Вот что, — уже решительно распорядился дедушка, — чудес на свете не бывает. Тормозная жидкость у вас есть?

— Целая бутылка, — охотно ответил волгоградец. Видимо, уверенный тон дедушки вселил в него какую-то неясную надежду.

— Тогда снимайте тормозной цилиндр. Я вам помогу. Времени у нас навалом.

Когда главный тормозной цилиндр был снят и из него вынуты все детали, дедушка разогнул спину и сказал волгоградцу:

— Видите?

Но тот не замечал ничего подозрительного. Не видел и я, хотя старательно таращил глаза из-за плеча дедушки на злополучный цилиндр. Манжета, пружина, поршенек — все вроде бы налицо, все цело…

— Тормоза могут перегреваться по многим причинам, — пояснил дедушка. — А у вас все беды от того, что манжета кустарная, чуточку выше положенного. Она-то и не дает избытку тормозной жидкости возвращаться в бачок, все время держит колодки прижатыми к тормозным барабанам. Охотно верю вам, что слесаря были добросовестные, не халтурщики, ремонт вели добросовестно, но вот эту малость они просмотрели. Манжета сделана хорошо, подозрений не вызывала, вот она и подкузьмила ремонтников. Понимаете? Диву даюсь, как вы еще сюда-то доехали.

Поясняя, дедушка в то же время стриг кромку манжеты ножницами. Волгоградец внимательно следил за всем. Его лицо попеременно изображало то испуг ("Ох, угробит он вконец мои тормоза!"), то восхищение ("Но как уверенно кромсает! Неужто в такой малости и была вся причина?").

Когда главный цилиндр был собран, а тормоза прокачены, водитель опробовал машину на шоссе. "Москвич" катился легко. Так же легко он замирал на месте. Тормоза действовали безупречно.

Сияющий волгоградец долго благодарно тряс дедушкину руку и смеялся совсем как ребенок:

— Нет, это ж надо! Такая махонькая манжетка, а всей машине запятую сделала!

Смягчилась даже жена волгоградца, вытащила из недр "Москвича" огромный арбуз. Дедушка протестующе замахал руками, но пришлось сдаться.

— И не думайте отказываться! Таких арбузов вы на всем берегу Черного моря не купите. Настоящий камышинский. Кушайте на здоровье, — с улыбкой сказала жена осчастливленного волгоградца. — Вы нам, можно сказать, весь отдых спасли. Спасибо вам!

Когда в палатке мы разрезали полосатого великана на дольки и начали смаковать поистне сахарную красную мякоть, я ехидно сказал папе:

— Помнится, аналогичный случай был в степи под Херсоном. Там полевой суд разбирал дело о винограде. А как быть с арбузом? Или судить председателя у прокурора кишка тонка?

Все дружно захохотали.

С севера натащило свинцовых туч, заморосил дождь, напоминая, что не вечно нам блаженствовать у теплого моря, пора и честь знать.

На семейном совете решено было двигаться поближе к Москве. Если улучшится погода — сделать еще одну остановку, где-нибудь под Киевом.

— А дядя Вася тоже едет с нами? — уточнил я прежде всего.

— Хочешь сказать — Наташа? — хитро прищурился папа. — Непременно. А как же иначе?

Я оставил без внимания выпад Черного Гепарда. Пусть подтрунивает. Важно, что Наташка тоже едет с нами.

По традиции отъезд полагалось отметить шашлыком. Дедушка тут же отрядил меня и Наташку за топливом. На этот раз мы не стали собирать его на пляже по щепочке, а пошли к сельмагу, позади которого в изобилии валялась битая деревянная тара из-под фруктов. Вернулись мы с такими охапками, что хватило бы изжарить целого барана.

Словно пронюхав о нашем отъезде и спохватясь, вечером на нашу стоянку налетели несметные полчища комаров. Гнусные кровососы тоненько ныли, толклись в воздухе серыми облачками, сплошь облепляли голые руки и ноги. Мы убивали их во множестве, но они все так же остервенело жалили каждый клочок тела, не прикрытый одеждой. Никогда раньше мы не видели здесь такого количества насекомых. Наше счастье, что они появились только теперь, в канун отъезда, иначе наш отдых был бы порядком испорчен.

Пришлось поторопиться с костром. Когда в вечернем прохладном воздухе весело заплясали красно-желтые языки огня и повалил густой дым, крохотные кровопийцы отступили. С жалобным зуденьем они носились вокруг, но нападать на нас уже не смели. Зато и мы дышали не столько воздухом, сколько дымом.

Когда шашлыки хорошо подрумянились, папа снял белый поварской фартук и широким жестом пригласил всех к столу. Званые гости не заставили себя ждать. О Николаевых я не говорю. Они, все трое, давно уже стали как бы членами нашего семейства. Но на этот раз приглашены были и волгоградец с женой, и умелец из Ленинграда вместе с семьей.

Покончив с едой, расхвалив шашлыки все стали танцевать под папин аккордеон. Ленинградец склонился в любезном поклоне перед мамой, дядя Вася пригласил жену волгоградца, а тот закружил в вальсе тетю Веру.

Дедушка начал вальсировать с ленинградкой.

Танцевали и мы с Наташкой. Она сказала, что я танцую куда лучше, чем бегаю. А я ответил, что если б у меня был сейчас под ногами не песок, а паркет или линолеум, я показал бы еще и не такой класс.

После танцев началось настоящее веселье. Папа отложил аккордеон и, сделав свирепый вид, огляделся вокруг, медленно засучивая рукава рубашки, втягивая голову в плечи как перед дракой. Потом неожиданно подскочил, потрясая кулаками:

— У-ух! Я сын гремучей змеи и черного гепарда. У меня луженые кишки и сердце из нержавейки. Я почесываю голову молниями, прочищаю уши раскатами грома, вместо эскимо съедаю на третье блюдо Антарктиду, вместо пива вытягиваю единым духом Тихий океан! Вяжите меня, люди, параллелями и меридианами, пока я не впал в смертоносное буйство!

— Марк Твен: "Жизнь на Миссисипи", — выдал я Наташке литературную справку.

Думается, гости мало что поняли, но Николаевы уже были в курсе и наградили папу улыбками. Тем не менее импровизация Черного Гепарда имела общий успех. Стихийно возникла художественная самодеятельность. Ленинградец вооружился ложками и мастерски выбивал ими, как кастаньетами, бешеную дробь. Наташка прошлась колесом, совсем как циркачка, и тоже была вознаграждена аплодисментами. Но всех затмила мама. Она на несколько минут скрылась в палатке и появилась оттуда уже с черным пятном посреди лба, в тюрбане и наряде, который очень смахивал на индийское сари. И танец, исполненный мамой, как две капли воды был схож с танцами из популярных индийских кинофильмов.

Я смотрел, как шалят взрослые, и думал о том, что не очень-то они и отличаются от нас с Наташкой, когда оказываются на отдыхе в подходящей обстановке. Мне не раз приходилось бывать у папы в больнице, в его кабинете, и я знаю, как требовательно он отдает распоряжения персоналу, деловито разговаривает по телефону. Кто бы мог подумать в больнице, что их строгий главный врач способен так дурачиться на отдыхе, не хуже школьника! А посмотрели бы в эту минуту на маму врачи, медсестры, нянечки, как лихо она отплясывает, задрапированная простыней!

Для меня события прощального вечера на этом не закончились. Когда все уже разошлись по своим машинам и палаткам, папа уговорил-таки маму не переходить в "Волгу". Условились, что впредь они будут не только плотно застегивать на "молнию" вход в палатку, но и класть на ночь поперек входа разлохмаченную пеньковую веревку. Ведь известно, что через колючий канат ни одна змея не переползет. Бывалые путешественники в пустыне окружают себя кольцом из каната верблюжьей шерсти и после этого спокойно спят прямо на песке, хотя бы вся местность вокруг кишела кобрами, гюрзами, эфами и другими смертельно ядовитыми змеями.