— Нельзя от коллектива отрываться. Вот гусь оторвался и погиб.

Так мы острили. Один только Тобик не мог высказать своего мнения. По крайней мере на словах. Но, судя по тому, как хрустели у него в зубах косточки, смело можно было предположить, что все его симпатии целиком на стороне дедушки.

— А давайте предоставим Тобику право голоса в нашей компании. Как он, одобряет дедушку или нет. Скажи, Тоба!

Услышав свое имя, Тобик весело и громко тявкнул.

— Видите? Он же явственно говорит: о-доб-ряю! — перевел я на человеческий язык ответ нашего славного Тобика.

И все было хорошо. В самом лучшем настроении мы выехали снова на шоссе, и только через десяток километров я хватился, что потерял свой перочинный нож, подарок папы. Нож, с голубыми пластмассовыми щечками, с тремя лезвиями, шильцем, вилочкой, штопором, который я берег как зеницу ока! Я обшарил все карманы, ощупал пол, но нож как в воду канул. Вернуться назад? На десять километров? Но разве найдешь такую маленькую вещь в траве, в речном песке? А если мы его, вдобавок, затоптали в песок? Если б я еще точно знал, где именно он мог выпасть!..

Ребята, которым тоже доводилось потерять свой любимый перочинный нож, подарок родителей, хорошо поймут меня. Все же я попросил дедушку остановиться, еще и еще раз обшарил весь кузов, поднял даже сиденья. Напрасно!..

В Киеве мы не остановились. Времени было мало, а такой изумительный город осматривать мимоходом просто непростительно. Чего стоит один лишь Крещатик, с его фонтанами, гостиницей "Москва" на высоком склоне, лестницами и магазинными вывесками. А Киево-Печерская лавра, кельи-пещеры монахов! А Центральный стадион, не уступающий московскому стадиону "Динамо", фигура Богдана Хмельницкого на вздыбленном коне! А Русановский жилой массив, весь словно насквозь пронизанный светом, а гигантский мост Патона через Днепр! Я уж не говорю о бархатных, совсем крымских пляжах в центре города, о бесчисленных скверах, садах и парках. Мы уже были раньше в Киеве, любовались его достопримечательностями, но твердо решили, что один из будущих отпусков целиком посвятим этому замечательному городу.

Пока же наша "Мышка" пробежала в общем густом автомобильном потоке по проспекту 40-летия Октября, скатилась по бульвару Дружбы Народов вниз и скромнехонько, в крайнем правом ряду, вместе с грузовиками вступила на мост Патона. Бедный дедушка! Я от души сочувствовал ему. Занятый управлением, он мог только на секунду-другую отрывать взгляд от идущего впереди грузовика. Зато мы все высунулись из окон машины, жестикулируя и ахая, поталкивая друг друга:

— Смотрите, метромост! Вон поезд метро бежит над Днепром.

— А народищу-то на пляжах! Как на Черном море.

— Граждане, обратите внимание. По-моему, вон той группы высотных жилых зданий раньше не было. Это новая застройка.

Жаль, что на мосту нельзя останавливаться, нельзя даже замедлить ход, чтобы не помешать транспортному потоку. Никакие цветные фотографии не могли передать впечатление от того зрелища, которое мы видели, проезжая по широченному мосту. Один этот шедевр инженерного искусства заслуживал восхищения. Но мы были в положении мухи, которая ползет по спине слона. Что она может сказать о его виде? Смотреть на этот исполинский мост надо обязательно с большого расстояния. Иначе глазу не охватить перспективу.

Уже давно скрылись из виду мост Патона, а вместе с ним и панорама Днепра, его пляжей и всей нагорной правобережной части Киева; уже давно мы миновали поворот к Бориспольскому аэропорту с его восьмью полосами движения и выскочили на узкое Броварское шоссе, но всё еще не переставали восхищаться увиденным.

— Тут все одно к одному, — слышал я папин голос за своей спиной. — Мягкий климат, масса зелени, большая полноводная река, близость Черного моря, размах жилищного строительства, высокий уровень культуры и благоустройства, обилие фруктов…

— Да уж насчет этого будьте уверены, касательно фруктов, — вставил дедушка, включаясь в разговор, но не отрывая глаз от дороги. — Вот сейчас пойдут села, так не поспеем головой вертеть, столько там этого добра повыставлено.

Великий Змей знал, о чем говорит. Вскоре же за Броварами началось…

— Направо! — кричал я, и все кидались к правым окнам машины, а дедушка, не дожидаясь команды, тут же тормозил и съезжал на обочину. Вдоль дороги в два ряда стояли ведра, доверху заполненные дарами щедрой украинской земли. Заманчиво румянились крупные яблоки, истекали сладким соком такие же груши, неслыханных размеров; широкими золотистыми кольцами лежали на земле вязанки репчатого лука. Сочные красные помидоры, чахлых сородичей которых мы покупаем в столичных магазинах, здесь, не умещаясь в таре, пирамидами громоздились прямо на песке. Исполинские тыквы спесиво поглядывали на всякую овощную мелюзгу вроде сладкого перца, кабачков и моркови. Вторую линию наступления на автотуристов занимали длинные шеренги ведер с зелеными пупырчатыми огурцами и картошкой разных оттенков.

Меня удивило, что, несмотря на солнечный день, возле груд овощей и фруктов лишь кое-где сидели бабуси. Колхозницы выносили выращенную ими на приусадебных участках всяческую благодать к оживленной дороге и ни о чем больше не беспокоились. Как видно, они давно удостоверились, что совесть не позволит ни одному автомобилисту взять ведро фруктов, поставить в багажник и тихо улизнуть, не заплатив денег. Торговля была полностью построена на доверии.

Мы вылезали из машины, долго ходили вдоль рядов, пьянея от одного вида такого неслыханного изобилия. Потом вызывали звуковым сигналом хозяйку и набивали сетки самыми соблазнительными плодами. Тут же вытаскивалась канистра с водой, часть самых спелых фруктов мыли и уничтожали на месте.

Несколько километров оставались позади, и я снова кричал:

— Налево!

И все повторялось сначала.

Уже пошли в ход все наши сумки, сетки, рюкзаки и прочие емкости; уже "Волга" приметно осела на рессорах под добавочным грузом в багажнике и даже на крыше, а мы все никак не могли остановиться. Дедушка жалобно ныл, папа призывал к благоразумию, но мама не могла проехать равнодушно мимо фруктовых развалов, всплескивала руками, не то в восхищении, не то в отчаянии.

— У нас уже не машина, а натюрморт на колесах! — протестовал папа.

— Рессоры же лопнут! Что вы делаете, изверги? — плакался дедушка. И добавлял. — Ну разве что еще вот этот чесночек возьмем…

Николаевы не отставали от нас. Им, северянам, не избалованным ярмарками, и вовсе в диковинку было такое буйство украинской природы.

— Не довезем ведь домой, половина пропадет зря! — убеждал дядя Вася экипаж своей "Победы". И тут же садился на корточки перед ведром иссиня-черных слив, густо облепленных осами, сосущими сладкий сок.

По всему бывает конец.

Мы проезжали села, по-прежнему то справа, то слева уставленные шеренгами ведер, доверху заполненных фруктами и овощами, но уже никто не откликался на мой призыв. Мама удрученно выясняла размеры финансового банкротства, которое мы потерпели на землях благодатной Украины. Папа молча провожал тоскующим взглядом уносящуюся назад разнообразную снедь. Дедушка, стараясь не смотреть по сторонам, стоически преодолевал соблазн, сидел за рулем деревянно, прямой и неподвижный, как прикованный.

— Надо бы прикрепить на крыше нашей "Волги" аншлаг: "Закрыто на переучет", — пробормотал папа, наблюдая за тем, как бабуси гостеприимно показывают на свои ведра, приглашая остановиться и купить что-нибудь из фруктов.

— Какой там переучет! — жалобно возразила мама, защелкивая сумочку. — Учитывать нечего. Мы полностью прогорели. Нам еле-еле хватит дотянуть до Москвы.

У развилки в селе Копти мы остановились посовещаться с Николаевыми. Вправо, на восток, уходила заманчивая гладь новой бетонной дороги, часть государственной автомагистрали Москва — Киев. Прямо, почти строго на север, перед нами лежала давно освоенная дорога на Оршу, где она пересекается с автострадой Минск — Москва. Оба направления имели свои преимущества и недостатки. Предстояло решить, какой путь мы избираем.