— Я ли не молодец? Я ли не добытчик? — хвастливо подбоченился папа.
— Молодец! Еще какой молодец! Поискать таких, днем с огнем не найдешь! — смеясь, дружно подтвердили женщины.
Когда банки и крышки были выгружены и по-братски поделены между Бледнолицей Сквау и Соленой Водой, папа поведал нам о том, как добыл дефицитный товар:
— Я не стал и ездить по магазинам. В незнакомом городе полдня проездишь — и без толку. Прямехонько отправился в горздрав. Конечно же, как я и думал, коллеги знают всех в городе. Тут же подсели к телефонам, выяснили, где есть в продаже стеклотара и крышки. А еще важнее, что у нас теперь и в Чернигове хорошие знакомые. Исключительно приветливые и славные люди! Усиленно уговаривали будущим летом ехать прямо к ним и никуда больше. Соблазняли какой-то необыкновенной рыбалкой на Десне. Я их тоже пригласил к нам в Москву, погостить зимою, походить по театрам, музеям, выставкам.
На этом приятные папины сюрпризы не закончились. Зажмурив один глаз и округлив другой, высоко подняв брови, он воззрился на меня с самым таинственным видом, запустил руку в неистощимый багажник, нащупывая там что-то, и извлек проволочную клетку с хомячком.
— Ну, папа! — только и сказал я, растянув рот до ушей в счастливой улыбке.
Трудно было придумать лучший подарок, чем этот серенький ушастый хомячок. Нрав у него, как выяснилось сразу же, оказался самый миролюбивый. Он охотно и подолгу сидел на теплой ладони, ничуть не беспокоясь, спокойно охорашиваясь лапками; уморительно набивал зерном защечные мешки, никогда не пытаясь укусить руку.
К чему он питал явное отвращение, так это к воде. На другой же день мы заметили, что он избегает даже замочить лапки, не говоря уже о том, чтобы погрузиться в воду.
Правда, впоследствии был случай, когда мы с Наташкой посадили его в медный тазик, освободившийся от варки ягод и плодов, и пустили в свободное плаванье по воде. Он долго суетился, встревоженно принюхивался, бегал кругами по дну тазика, а потом вдруг решился, бросился в реку и поплыл к берегу, быстро работая лапками, выставив вперед усатую мордочку. Да как поплыл! Словно крохотная моторка, разводя в обе стороны водяные гребешки. Мы тут же изловили отважного пловца, обсушили и обогрели его. Конечно, с нашей стороны было немного жестоко подвергать симпатичного звереныша такому серьезному испытанию, но мы никак не ожидали, что он рискнет пуститься вплавь по реке.
Первые дни мы опасались подпускать Тобика близко к такому маленькому зверьку. Вдруг он примет его за мышь или крысу! Но наш песик отличается редкой сообразительностью. Как только Тоба понял, что мы бережем и любим хомячка, а главное, кормим его не мясом или косточками, а зерном и сухими корочками хлеба, он тут же проникся к собрату полнейшим равнодушием. Положит морду на передние лапы, свесит одно мягкое ухо и преспокойно наблюдает, скосив глаза, как шустрый зверек под самым носом у него проворно роется в песке или обнюхивает веточки.
Ясное дело, мы не могли оставить хомячка безымянным. Возник спор. Наташка предлагала назвать его Афоней. Я возражал:
— Почему Афоней? Надо же обыграть хоть какую-нибудь особенность хомячка: его цвет, внешность, повадки наконец. Ушастиком назвать или Шустриком и то лучше.
Спорили долго, пока меня не осенило:
— Стоп! Да назовем его Хомой! И делу конец. Коротко, просто и подходяще. И мудрить больше не надо. А в особо торжественных случаях будем величать полностью: Хома Брут. Как гоголевского бурсака из "Вия".
— Нетушки! Давай тогда лучше назовем его Хомой Афанасьевичем, — заупрямилась Наташка. — И по-твоему будет, и по-моему. Никому не обидно.
На том мы и порешили. Так хомячок был наречен человеческим именем. Надо сказать, что сам он в такой ответственный момент был гораздо больше заинтересован какой-то веточкой, чем нашим спором, и не выказал никакого желания хоть как-то отозваться на него.
Забавный ручной зверек доставлял нам уйму радостей. Мы и без него проводили на реке целые часы, а благодаря Хоме начали пропадать там все дни, с утра до вечера. На стоянку нас загонял только голод, но даже обедали мы торопясь, чтоб не потерять ни одной лишней минуты. Сначала мы играли с Хомой вдвоем, но потом, прослышав про диковинную ручную мышку, к нам потянулись ребятишки из ближней деревеньки. Они приносили нам строительные материалы — камни и палки — для сооружения дворца Хоме, а мы разрешали им погладить его по шелковистой спинке, полюбоваться тем, как проворно он набивает щеки, раздуваясь прямо-таки на глазах. Особенно усердно помогал нам пятилетний Санька, большеголовый вихрастый мальчишка, сам чем-то похожий на хомячка.
Из тех материалов, что ребятишки таскали нам целыми охапками, мы с Наташкой постепенно соорудили настоящий лабиринт, со множеством запутанных извилистых ходов. Хома трудолюбиво, без всякого вознаграждения, тоже самостоятельно прокладывал в песчаном основании своего великолепного дворца все новые хода. Скоро мы могли только приблизительно сказать, где, в каком именно месте грандиозного сооружения находится сейчас наш зверек.
Должен сознаться, что Хома Афанасьевич упорно порывался бежать из роскошных королевских хором, которые мы ему воздвигли. Не удавалось прельстить его ни отборной едой, ни мягкой постелькой из сухого мха и сена. Свобода была дороже всего королевскому узнику. Пришлось принять особые меры предосторожности. Зная отвращение хомячка к воде, мы окружили дворец кольцевой канавкой, заполненной водой, вдобавок еще возвели вокруг высокий вал из песка, густо утыкали его поверху ветками колючей елки, построили несколько рядов заграждений. Целыми часами я и Наташка неутомимо возились в сыром песке, поправляя рухнувшие бастионы и возводя новые. Думаю, герои романов Вальтера Скотта позавидовали бы дворцовому замку Хомы. Мы оборудовали навесной мост над кольцевой канавкой, наподобие тех цепных мостов в средневековых рыцарских замках, которые описаны Вальтером Скоттом; прокопали тоннель, чтобы Хома всегда имел свежую проточную воду для питья; насадили из веточек и цветов пышный парк для его прогулок на воздухе во внутреннем дворике дворца.
Вскоре мы удостоверились, что Хома истинный демократ. На него не действовали самые громкие титулы. Напрасно мы с Наташкой ложились на песок, заглядывали внутрь дворца и наперебой вызывали Хомушку льстивыми голосами, постепенно возводя его во все более высокие чины.
— Хома Афанасьевич! — начинали мы.
Ни звука в ответ.
— Ваше сиятельство, князь Хома Черниговский!
Ни единого шороха.
— Ваше королевское величество, Хома Первый!
Напрасные усилия. Выход из дворца оставался пустым.
Царственный пленник не желал показываться нам. Но стоило положить возле навесного моста несколько пахучих зерен жареной кукурузы, как Хома Первый тут же пулей выскакивал из лабиринта своего персонального королевского дворца и жадно набрасывался на добычу, ничуть не заботясь о своем королевском достоинстве; потом садился на задние лапки и потешно шевелил усиками, выпрашивая новую подачку, а мы стыдили его, усовещали, изнемогая от смеха.
Весь день Хома Первый проводил у нас на глазах в своей летней песчаной резиденции на берегу реки Снов. Тут мы были спокойны за его сохранность. Но оставлять его там и на ночь мы не рисковали. Мало ли что взбредет на ум предприимчивому хомячку! Возьмет да и махнет напролом через все рвы, ограды и заграждения, чтобы вырваться на волю. Прыгнул же он из тазика прямо в речку!
Пришлось поломать голову над тем, как обеспечить хомячку надежный ночлег на стоянке.
Конечно, проще всего было бы сажать Хому в его проволочную клетку и прятать ее под машину. Но ночами вокруг нашего лагеря шастали бродячие псы и одичавшие кошки. Они разбойничали в лесу, разоряя птичьи гнезда, раскапывая норки грызунов, подстерегая зазевавшихся пернатых. Мы немножко побаивались даже за Тобика. В наши дни таких бродячих псов стало очень много. Они сбиваются в стаи и не боятся даже человека. Начинается все с того, что малыши просят родителей: "Купите собачку!" Но очень скоро собачка вырастает, ее надо ежедневно прогуливать, кормить, мыть в ванне, и пес надоедает всем, его вышвыривают на улицу. К тому же сам Хома неустанно грыз деревянное днище клетки в поисках выхода. Поэтому на ночь мы решили запирать его в багажнике "Волги", Там он был недосягаем для всех врагов, а в то же время не мог удрать сам, даже если бы и сумел каким-то чудом выбраться из клетки. По крайней мере мы так думали.
