Откровенно слабым было руководство аппаратом правительства, который никто даже и не попытался реформировать. Меня бесило, что аппарат правительства саботировал почти любые благие начинания. По важнейшим вопросам, которые требовали немедленного решения, В.Христенко с подачи аппарата подписывал резолюции типа «Внесите согласованный со всеми ведомствами вариант».

Как можно согласовать то, против чего все эти ведомства выступают?

Реформы никогда не могут идти вперед на основе полного консенсуса. Кто-то обязан брать на себя ответственность и принимать решения. Поэтому приходилось идти к премьеру, отрывая его от серьезных проблем.

Сам С.Кириенко всегда меня поддерживал и помогал. Другое дело, что даже его поддержка не всегда пробивала бюрократию. От первоначальной настороженности мы постепенно перешли к нормальной работе. Я непрерывно предлагал новые идеи и старался максимально полно использовать время для конкретных действий. В результате я сделал «головокружительную карьеру» в его правительстве.

Сначала, в отличие от А.Починка, я получил приставку «министр» и мне дали «приставной стульчик» за столом правительства. Спустя немногим более месяца я стал членом президиума и продвинулся в первую треть данного стола. А вечером 17 августа 1998 года меня сделали вице-премьером. И все это — за 2,5 месяца!

Понятно, что многим в правительстве это не нравилось. Обиженный А.Починок, ставший начальником финансового департамента правительства, непрерывно кипел от негодования и критиковал Госналогслужбу. Ухудшились отношения с В.Христенко и некоторыми другими членами правительства.

С.Кириенко же мне импонировал своим хладнокровием, рассудительностью, интеллигентностью. Он не терял чувства самообладания в самых сложных ситуациях и довольно быстро схватывал самые сложные и незнакомые ему вопросы. Пробудь он на своем посту 1–2 года, он мог бы стать очень сильным премьером. Но ему не хватило времени, чтобы раскрыться.

Главной его проблемой была нехватка практического опыта работы в правительстве, в частности в области макроэкономики и чистой политики. Не смог он быстро составить и эффективную команду единомышленников. Его вполне понятная недоверчивость к «московской тусовке» привела к недопустимой потере времени и темпа.

Склонность к компромиссам не позволила принять многие решения, которые были в компетенции правительства.

С другой стороны, как новичок в Белом доме он был склонен доверять мнению некоторых «старожилов» исполнительной власти типа М.Задорнова или С.Дубинина, которые не всегда правильно оценивали экономическую ситуацию.

Отсутствие полноценной команды привело к тому, что для переговоров с МВФ пригласили «варяга» в лице А.Чубайса. Это было ошибкой правительства: оно вручало свою судьбу в руки человека, который не нес никакой ответственности, не будучи членом правительства.

С другой стороны, это было еще более трагической ошибкой для самого А.Чубайса, так как, доверившись Минфину и Центробанку, он попал в западню, когда просил кредиты под неверно сделанный экономический анализ. К тому моменту Анатолий Борисович уже полгода не был в правительстве. В результате он взял на себя еще один «прокол» и навредил своей репутации.

В тот период А.Чубайс выглядел усталым и в значительной мере подрастерял свой энтузиазм. Тем не менее он не удержался, снова пошел в бой и потерпел поражение. Поскольку и в РАО «ЕЭС» он постоянно находился и находится под прицелом политических противников, то ему не позавидуешь. С другой стороны, даже враги признают, что он умеет добиваться результатов. Поэтому и боятся его коммунисты.

В 1998 году я руководил Госналогслужбой всего два с половиной месяца, так как после 17 августа настоящей работы не было. Тем не менее этот период был насыщен событиями и конкретными действиями. Есть о чем вспомнить.

Можно говорить о трех основных направлениях работы: налоговой реформе, ужесточению сбора налогов с предприятий и новой политике по отношению к физическим лицам.

Налоговая реформа назрела давно, но до последнего времени мало кто понимал, в чем она должна заключаться. В 1993 году я как вице-премьер создал небольшую комиссию по налоговой реформе во главе с С.Алексашенко, но он ничего не сделал (он говорил, что ничего и не надо делать).

В 1994–1997 годах было много разговоров о налоговой реформе, но все свелось к нескольким указам Президента и написанию многочисленных вариантов Налогового кодекса, который к налоговой реформе не имеет почти никакого отношения. Реформа имеет экономический смысл, а кодифицирование законодательства — чисто юридический.

Когда я познакомился с окончательным вариантом Налогового кодекса в июне 1998 года, то сразу сказал, что он вреден и ничего хорошего стране не принесет. Даже МВФ, опомнившись, начал лихорадочно писать замечания к кодексу. Принятие этих поправок было условием дальнейшего предоставления кредитов МВФ.

К этому времени, изучив много налоговой литературы (прежде всего зарубежной), я имел общее представление о принципах налоговой реформы, которая должна, прежде всего, сводиться к следующему:

— максимальное расширение и «очистка» налоговой базы (уничтожение льгот);

— максимальное упрощение налоговой системы, включая отказ от плохо собираемых налогов;

— снижение относительного налогового бремени при одновременном ужесточении сбора налогов.

Все это должно было стимулировать инвестиции и экономический рост. Именно эти принципы я последовательно реализовывал в правительстве.

Когда я теперь читаю, что Б.Федоров якобы до прихода в правительство говорил одно (надо снижать налоги), а, придя в правительство, стал делать другое (надо собирать налоги), то улыбаюсь. Все это — абсурд и ложь. Особенно когда такого рода обвинения раздаются из уст тех, кто был в правительстве и должен был знакомиться с предложениями Госналогслужбы. Старая проблема — у нас никто ничего не читает и не пытается ни в чем разобраться.

Я выступал и буду выступать за снижение налогов для граждан и предприятий. Частное лицо обычно более эффективно использует свои деньги, чем государство. Одновременно я выступал и буду выступать за жесткий сбор налогов, потому что без этого государство не может существовать.

Другое дело, что составной частью любой налоговой реформы должно быть ужесточение контроля над государственными расходами, борьба с коррупцией, чтобы основная масса населения почувствовала, что она что-то получает в обмен на свои налоги.

При этом любой человек должен понимать, что в нашей стране собирается ничтожно мало налогов, уклонение реально составляет не 50 и даже не 75 процентов (эта цифра ближе к 90 процентам). Страна, которая добывает 300 млн тонн нефти, производит миллионы тонн алюминия и стали, продает золото и алмазы, не может иметь бюджет меньше, чем, например, у американского штата Миннесота.

Следовательно, денег в стране полно, но значительная их часть называется долларами США. Легко подсчитать, что 20 или 30 млрд наличных долларов в России (консервативная оценка) по текущему курсу больше, чем рублевая денежная масса (денежная база). А мы знаем, что в год в Россию ввозится банкнот США на 15–16 млрд долларов.

Полным банкротом является правительство, которое неспособно собрать налоги, а не страна. Теневая экономика стала сегодня существенно больше легальной экономики, учитываемой в официальной статистике. Текущий платежный баланс у нас имеет положительное сальдо во многие миллиарды долларов.

Поэтому я вышел в правительство с предложениями:

— снижение налога на прибыль до 15–20 процентов (он не имеет большого смысла в любой стране);

— снижение налогов на зарплату (социальных взносов) в 2 раза;

— введение единого подоходного налога на уровне 15–20 процентов;

— усиление налоговых органов с целью повышения сбора налогов.

При этом, естественно, предлагалось не трогать на первом этапе налог на добавленную стоимость, чтобы не рубить сук, на котором сам сидишь. Страна, которая является банкротом, не может отказываться от основного источника своего финансирования.