— Это был самый прекрасный день в моей жизни, — со вздохом произнесла гостья. — В вашем домике так спокойно, а запах с луговых цветов просто восхитителен!

— Лучший день в твоей жизни? Это довольно смелое заявление, Маталия. Откуда тебе знать, что это твой лучший день? — спросила Гвинет.

— Ну, я не уверена... Просто мне так хорошо.

— Я сегодня вкусно позавтракала, теперь вот сижу у огня в хорошей компании и мне тоже хорошо, — улыбнулась Энслин.

— А у вас был какой-нибудь особенный день? Который вы могли бы назвать лучшим в своей жизни? — спросила Маталия.

Женщины замолчали, размышляя над вопросом гостьи.

— По-моему, это понимаешь не сразу, — сказала Энслин. — Скорее потом, когда проходит много времени и ты, оглядываясь, видишь: вот этот день и был самым лучшим в твоей жизни. — Гвинет кивнула, и Энслин продолжила: — Мне помнится один совершенно особенный день, который ничем не отличался от всех прочих. Я проснулась поутру и поцеловала мужа. Мы позавтракали, потом вместе отправились верхом. Устроили пикник. Он кормил меня пирогом... А потом мы поехали домой и уснули в объятьях друг друга.

— Тогда почему же этот день был таким особенным? — спросила Маталия.

Энслин погладила Маталию по щеке.

— Да потому что на следующий день все переменилось. Ко мне пришел человек и сказал, что, если я не дам ему золота, он скажет моему любимому мужу, будто спал со мной.

— Но ваш муж ни за что бы не поверил этому! — горячо возмутилась Маталия.

Энслин беспомощно всплеснула руками:

— Увы, я сомневалась в этом и не хотела разрушить нашу любовь. Поэтому заплатила. — Гвинет, не отрываясь, смотрела в огонь, пока Энслин рассказывала свою историю. — Но он пришел снова и приходил еще не раз, пока у меня не кончилось золото. И тогда я отдала ему кольцо... — Она помолчала. — Я умоляла его переплавить кольцо, но он не сделал этого да к тому же надел его себе на палец. А муж увидел. И я ничем не смогла оправдаться перед своим возлюбленным супругом. Он убедил себя, будто я была ему неверна, хотя тот человек ничего ему и не сказал. Муж обвинил меня в том, что я подарила другому это кольцо в знак своей любви, и не стал слушать моих оправданий.

— И что же было дальше? Тот человек ни в чем не признался?

— Его обезглавили. А поля, где мы с мужем устраивали пикники, сожгли дотла. Меня же прогнали.

— И ваш муж так и не простил вас?!

Энслин поднялась и, не отвечая ни слова, ушла в опочивальню. Гвинет посмотрела на ошеломленную Маталию:

— Было бы справедливее сказать, что это она его так и не простила.

— Не понимаю...

Гвинет покачала головой:

— Мы можем научить тебя разбираться в травах, рассказать про этот дом и попробовать внести в твою душу покой. Но единственное, в чем мы обе тебе не советчицы, так это в вопросах брака. На этом поприще мы обе потерпели неудачу.

Маталия закрыла лицо ладонями и зажмурилась.

— Я тоже, — пробормотала она сдавленным голосом.

Беспокойно кружащие мысли постепенно угасали. Ее подхватило и понесло облако грез. Связь между воспоминаниями и событиями сегодняшнего дня сначала резко обозначилась, потом поблекла и снова материализовалась в смутных образах. И она почувствовала, как стремительно начинают проявляться отдельные воспоминания, и тело снова трепетало под его руками, наслаждаясь новыми чувственными ощущениями. Ее мучительно влекла его грубость, сквозь шершавое полотно которой проглядывала еле различимая шелковая нить нежности. Она вспоминала его руки, прижимающие ее к земле, нависшее над ней суровое властное лицо, потом его сокрушительный, гневный взгляд. И вздрогнула при воспоминании о его озлобленной, недоверчивой душе, стремящейся только к одному — как бы обидеть побольнее. Она открыла глаза, увидела рядом Энслин и виновато покраснела, испугавшись, что та могла прочесть ее мысли.

— Я уснула, — извиняющимся тоном призналась Маталия.

Энслин улыбнулась:

— Мы здесь часто засыпаем, а разуму свойственно блуждать. Но теперь тебе лучше поторопиться, через час мы отправляемся в путь.

На холме расцвели весенние цветы, покрывшие его плотным пестрым красно-голубым ковром, и Маталия пыталась отбросить несуразные мысли, целиком сосредоточившись на том, чтобы подтащить упирающегося мула к старой телеге. Ветерок доносил до нее запах трав, и она наслаждалась утренней свежестью.

Телегу загрузили еще задолго до полудня, и женщины вскарабкались в нее. Маталия оседлала свою кобылу, прикрепив меч с левой стороны, и кликнула волков. Когда все трое появились, она кивнула Энслин, и они стали медленно спускаться с холма. После небольшой

заминки телега все же переехала через каменную границу, и женщины наконец-то въехали в лес.

— Далеко ли нам ехать? — спросила Маталия. Ее будоражили мысли о встрече с незнакомыми людьми.

— Если будем ехать быстро, до наступления темноты доедем.

Маталия с сомнением посмотрела на медлительного мула.

— А вы когда-нибудь доезжали быстро? — спросила она из вежливости.

— Нет, — хихикнула Гвинет.

И в этот самый момент мул встал и телега остановилась. Гвинет беспечно достала из сумки хлеб и стала есть.

— Может, попробовать его как-нибудь расшевелить? — спросила Маталия, уже не скрывая своего раздражения. Ее кобыла приплясывала на месте, ей не терпелось поскорее отправиться в путь.

Энслин тоже достала хлеб и пожала плечами.

— Мул расшевелится сам... когда захочет, — ответила она.

Раздосадованная этой задержкой, Маталия поворотила кобылу, схватила мула за уздечку и стала дергать за повод, осыпая бранью вздорное животное.

— Шевелись, давай, скотина! Надо ехать на рынок!

Мул фыркнул и, смягчившись, сделал два шага, после чего снова застыл на месте.

— О-о-о! — застонала Маталия, бросив это безнадежное дело, и с тоской стала разглядывать дорожную грязь.

Энслин улыбнулась:

— Если хочешь, можешь ехать, Маталия. Здесь неподалеку есть чудесное озеро. Пропустишь несколько поворотов по дороге, потом спустишься по крутой тропинке вдоль ручья, она как раз и ведет к озеру.

Маталия с беспокойством огляделась по сторонам:

— А вас можно оставить одних?

Энслин рассмеялась:

— Мы столько раз проделывали этот путь. У нас ничего нет, кроме трав да старого мула. Нас никто не потревожит, а вот тебе лучше поостеречься.

Маталия потрогала свой меч и кивнула на расхаживавших вокруг волков:

— Я не боюсь, со мной все будет в порядке. Никто не посмеет на меня напасть! — С этими словами она всадила каблуки в бока своей кобыле и умчалась по дороге.

Через десять минут сумасшедшей скачки Маталия увидела тропинку, про которую говорила Энслин. Они с кобылой обе взмокли, волки тоже задыхались от гонки. Осторожно пробравшись вдоль ручья, молодая женщина выехала на луг, откуда открывался вид на сверкающее кристально-голубое озеро.

Она радостно улыбнулась, соскочила с кобылы и побежала к воде. Опасливо посмотрев по сторонам, сняла с себя верхнюю одежду и торопливо поднялась на камень, нависший над берегом. На ней осталась только свободная сорочка, и, когда она встала на камне, тонкий лен обтянул ее фигуру под дуновением мягкого ветерка, обозначив соблазнительные формы. Ее груди пополнели, живот мягко округлился... Из молодой девушки она превращалась в женщину, ее тело расцветало.

— Хорошо! — воскликнула она. — Как же хорошо!

Маталия подняла руки над головой, закрыла глаза и, глубоко вдохнув, нырнула с камня в прозрачную гладь озера. Вода накрыла ее с головой, мгновенно остудив и освежив разгоряченное тело. Она вынырнула, улыбнулась и замурлыкала какую-то веселую балладу. Затем проплыла несколько ярдов, остановилась, держась на плаву, и осмотрела полноводное озеро.

Маталия наслаждалась одиночеством и долго еще плавала и качалась на воде. А он хмуро наблюдал за ней.

Вдруг молодая женщина запнулась на полуслове и оглянулась на черного волка. Тот стоял неподвижно, вздыбив шерсть, и смотрел в густые заросли. Маталия проследила за его взглядом и ощутила внезапный страх. Подплыв к берегу, она торопливо вышла, на ходу отжимая прилипшую к телу сорочку. Схватила платье и стала торопливо его разворачивать. В это время глухо зарычал другой волк. Наконец Маталия справилась с платьем и впопыхах натянула его на себя, позабыв про болтавшиеся по бокам завязки. Нащупав меч, она взяла его в руку и несколько раз взмахнула в воздухе, наслаждаясь ощущением свободы. Она свирепо оглядывалась, как бы предлагая тому, чье присутствие почувствовала, выйти из своего укрытия.