— Мои искренние поздравления! — воскликнул я.

Овладев собой, он поблагодарил.

— Я так много слышал о вас, но впервые имею счастье…

Он выслушал мои комплименты с явным неудовольствием.

— Видите ли, все это время я жил за рубежом, но очень хотел с вами познакомиться…

— Очень благодарен, но прошу простить: меня ждут друзья.

Но я не уходил.

— Мне часто говорили о вас. Ведь мои близкие родственники были с вами дружны…

— Разве? — удивился Апергис.

— Да. Тимотеос Констас и его жена, — произнес я спокойно.

Собеседник сразу изменился ко мне.

— А, покойный Тимотеос Констас!

— И его супруга, — тихо добавил я. Она была вашим горячим поклонником. И другом…

— Да, и другом, — подтвердил Димитрис.

Он пытался скрыть свое беспокойство, но не получалось. Когда исчезли последние следы грима, повернул стул и оказался рядом со мной.

— Вы в родстве с семьей Констас?

— Тимотеос Констас был братом моей матушки. Ее единственным братом.

— Не припоминаю, чтобы мы встречались.

— А мы и не встречались. Я уже сказал, что много лет провел за границей.

Я говорил спокойно, продолжая разыгрывать роль недалекого поклонника.

Он встал, надел рубашку. Движения были быстрыми и пластичными, однако я заметил некоторую стесненность в поведении. Он избегал моего взгляда.

— Господин Апергис, — обратился я, — что вы думаете о смерти моего родственника?

— Не понимаю.

— Как вы думаете, от чего он умер?

— Я слышал, что от сердечного приступа.

— Это и я слышал. А ваше мнение?

— Мое?!

— Ваше, — спокойно продолжал я. — Каждый, кто был в близких отношениях с Констасом, имел свое объяснение смерти. Некоторые считают, что он покончил самоубийством, другие — что был убит… А вы?

— Я ничего не думаю. Я был просто напросто его другом и…

— Просто напросто?

Он испуганно посмотрел на меня.

— Оставьте, господин Апергис. Я знаю, что вы были любовником Магды, но это мне совершенно безразлично. Меня интересует только, что вам известно о смерти дяди.

— Но я знаю только то, что и все. Ничего больше.

Его волнение позволило мне выбрать тон.

— Вы не откровенны. Я знаю больше, чем вы думаете. Знаю, что вы прервали свои отношения с госпожой Констас сразу же после смерти ее мужа. Почему?

— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.

— Не потому ли, что вы были последним человеком, который видел живым Тимотеоса Констаса?

Я пустил в ход свой самый крупный козырь.

— Знаю, что в ту роковую ночь вы появились после того, как все приглашенные ушли. Но что произошло потом…

Красивое лицо исказилось — от страха или от гнева? — губы задрожали, и голос прозвучал беспомощно!

— Немедленно уходите отсюда! Уходите, иначе…

Я вышел из уборной.

Трудно определить, доволен я или нет результатами этой встречи. Может быть, зашел слишком далеко. Но без сомнения, Апергис не считал, что Тимотеос Констас умер от сердечного приступа.

Последние актеры и рабочие сцены покидали театр. Маленькая площадь оголилась — машины, ожидавшие зрителей, разъехались. Мне некуда было идти, не с кем встречаться. Пришлось вернуться в гостиницу.

Холл был освещен, но почти пуст. Бармен зевал у стойки. Я чувствовал необходимость в человеческом контакте и подошел к нему.

— Сегодня тишина в гостинице, — попытался заговорить я.

— Только что уехала в Пирей группа немцев, вызвавшая здесь большую суету, — оживленно ответил тот. — Вот немцы, какие они все крупные, а ведут себя, как дети.

— Опасные дети, — сказал я.

— Вы правы… Вспоминаю, в этом же зале… шестнадцать — семнадцать лет тому назад. (Действие романа происходит в 1961–1962 гг., примечание переводчика). Их генерал поместил здесь свой генштаб. Пил до потери сознания.

— Вы давно работаете в этой гостинице?

— Я? Лет двадцать пять. Поступил еще до войны и всю оккупацию пережил за этой стойкой. Чего только не видели мои глаза… Немцы, англичане, американцы… Только тогда видел их в военной форме, а теперь вот туристы.

— Наши тоже жили в гостинице во время оккупации?

— Нет. Но по вечерам приходили сюда выпивать. Приводили с собой и женщин. Но было худо…

Слушал я невнимательно. Его слова служили аккомпанементом к моим размышлениям о случившемся.

— …Затем Демодикос выхватил револьвер…

Это имя внезапно выскочило из произносимых речей и прервало мои мысли. Я слышал уже его от Апостолоса Мелахриноса.

— Кто?

— Демодикос.

— А кем был этот Демодикос?

— Он работал на немцев, обладал большой силой. Однажды гестапо захватило одного из моих кузенов. Утром его должны были расстрелять. Я поговорил с Демодикосом. Тут же при мне он позвонил по телефону, и через час мой родственник был дома. Я говорю: очень сильный человек!

— Он из тех, кто работал с гестапо?

— Нет, то были подонки. Демодикос находился намного выше. Даже немецкие офицеры боялись его. Он не имел никаких дел с полицией. Все время путешествовал. Десять дней был здесь, а двадцать — за рубежом. Бывал в Париже, Брюсселе, Варшаве… Во всех столицах стран, оккупированных немцами.

Демодикос! Идет ли речь об одном и том же лице? Мог ли этот человек иметь связь с неизвестным посетителем Тимотеоса Констаса?

— И что же случилось с этим господином?

— А кто знает! При освобождении его здесь не было.

— И больше не возвращался?.

— Я его больше не видел.

— А как он выглядел?

— В то время ему было примерно тридцать пять — сорок лет. Высокого роста, с черными волосами, сухощавый.

Вернулся я в комнату около двух часов ночи. И, одурманенный впечатлениями и выпитым, сразу уснул.

Проснулся очень рано с неприятным горьким привкусом во рту. Заказал большую чашку кофе. При дневном свете вчерашние поступки казались смехотворными.

Я опять подумал, не лучше ли вернуться к работе. В конце концов, смерть Тимотеоса Констаса — какой бы она ни была — свершившийся факт. Да и этот человек мне почти неизвестен.

Перед тем как спуститься в холл, я решил позвонить в контору Апостолоса Мелахриноса. Адвокат был уже на месте.

— Простите, что беспокою так рано…

Он прервал меня, шутя:

— Не такое уж утро. Для меня почти время обеда!

— Я хотел бы получить маленькую информацию.

Вчера вы говорили о неком Демодикосе.

— Демодикос?

— Какой-то тип, оказавшийся в доме Констасов в последний вечер…

— А, да. Я, кажется, сказал, что ничего о нем не знаю.

— Да, да. Каков возраст этого человека?

— Лет пятьдесят пять.

Возраст совпадал с возрастом Демодикоса, о котором говорил бармен.

— Внешность?

— Брюнет.

— Худой?

— Скорее, крепкий. Почему вы спрашиваете?

Я солгал:

— Вспомнил старого знакомого с той же фамилией. Но описание не подходит. Благодарю вас.

Еще несколько фраз, и мы попрощались. Возраст соответствовал, внешность нет. Но почти двадцать лет, разве этого недостаточно, чтобы человек изменился?

Я уже был в дверях, когда зазвонил телефон.

— Господин Никодемос?

— Слушаю. Кто у телефона?

Я чуть не уронил трубку, когда узнал, кто мне звонит: Апергис, красавец Димитрис Апергис, находился на другом конце провода! Актер, который еще вчера, разгневанный, выгонял меня из своей уборной, звонил мне!

— Уж не разбудил ли я вас?

— Я давно уже на ногах.

— Хотел бы вас повидать.

— С большим удовольствием.

— Когда это возможно?

— Когда вам угодно.

— Я как раз недалеко от гостиницы…

Но откуда он знал, в какой гостинице я живу? Вчера мы не говорили об этом.

— Чудесно. Спускаюсь. Если не возражаете, выпьем кофе вместе…

Я не пошел прямо в бар, а спрятался за колонну напротив входной двери. Это была невинная месть за его недавнее поведение.

Апергис вошел своей плавной, изящной походкой. Не встретив меня, он сел и закурил. Прошло несколько минут. Движения его выдавали некоторую нервозность и нетерпение. Наконец я вышел. Он поднялся навстречу: