Они направились к двери, но возле самого порога Гастон остановился, затем возвратился к столу и взял взрывчатку.

— Может, мы отыщем в ней что-нибудь интересное для следствия. Всего хорошего, Арес!

Когда они ушли, я с остервенением пнул корзину для бумаг. «Свиньи!» — подумал я и в изнеможении опустился в кресло.

Сейчас мне просто необходима была сигара. Мерзавец, подложивший мне взрывчатку, должно быть, дерзкий парень: я открываю дверь — и раздается взрыв. Знал ли он, что я нахожусь в конторе? Да конечно, знал. С 23-ей улицы видны окна моей конторы — а свет был включен. Нетрудно догадаться, что я внутри. Но для чего этот негодяй проделал такую сложную, кропотливую работу, ведь один-единственный выстрел мог бы разрешить все проблемы. Я улыбнулся. Теперь мне не надо гадать о том, что за звуки раздавались за дверью.

Посмотрел на часы — около двух. Я решил наконец покинуть контору. И тут зазвонил телефон. Макейра сообщал, что у него сломалась машина.

— Ничего, — сказал я. — Утром поедем на моей.

Тот пробормотал извинения и повесил трубку.

Я отошел от телефона и приблизился к окну. Внизу мчались автомобили, группа людей стояла на автобусной остановке. Среди них я заметил низкорослого человечка, который разглядывал мое окно. Я тихо попятился и сквозь щель между портьерой и оконной рамой стал за ним наблюдать. Прошло двадцать минут, затем полчаса… Люди садились в подъезжающие автобусы, но человечек не двигался. Словно неодушевленный предмет, он застыл под моим окном. Через десять минут я надел шляпу, сунул в карман пиджака «люгер» и, не выключая свет, вышел из конторы.

Спустившись на лифте, подумал, что если выйду через дверь здания «Атлантика», где находилась моя контора, и появлюсь как раз на 23-й улице, то обнаружу себя. Поэтому я решил выйти в другую дверь и перелезть через стену, доходящую до соседнего здания. Я так и сделал и через длинный узкий проход вышел на 12-ю улицу. Затем бесшумно преодолел несколько клумб с цветами и очутился на 23-й. В этот момент зажегся красный свет светофора, и я оказался практически зажат между несущимися мимо меня машинами. Несмотря на поздний час движение в этом районе всегда интенсивное. Рядом послышался скрежет тормозов. Кто-то обозвал меня нелестными словами. Я пробормотал что-то в ответ и выругался, потому что не мог сдвинуться с места, а чертов человечек уже заворачивал за угол. Кое-как выбравшись на тротуар, я бросился за ним вдогонку. Тот на безумной скорости свернул на 10-ю улицу и вскочил в машину. Когда я, отдуваясь, прибежал туда, машина уже мчалась по улице.

Несмотря на неудачу, я улыбнулся, представив себе лицо коротышки, когда тот понял, что взрывчатка не сработала.

На следующее утро я пришел в контору очень рано. В приемной меня вновь ожидал Падуа. Он читал газету, и на его лице было написано отчаянье.

— Приободритесь, Падуа! — крикнул я с порога. — Что у вас случилось? Полагаю, вас пока не беспокоила полиция?

— Вы читали газету, Арес? Видели там про Рамераля?

— Конечно, читал! Да успокойтесь вы! Вас это не коснется. Подумайте хорошенько: сколько людей могут подписаться инициалами «К.С.П»? Беда в том, что каллиграфы в полиции отъявленные мошенники. Если они захотят выяснить, что эти письма написаны вашей рукой… Да, мне не очень-то нравятся эти ребята…

— Не шутите такими вещами, Арес. Знаю, вчера я вел себя, как ребенок. Прошу меня извинить. Но… вам не кажется, что в кабинете нам будет удобнее?.

— Разумеется, — ответил я и отпер дверь.

— Мне необходимо письмо, — произнес вдруг Падуа, и в его руке появился пистолет 22-го калибра.

Я посмотрел на пистолет. Маленький, неказистый, но стреляет как любое другое огнестрельное оружие. Я хмыкнул. Угрозы всяких мерзавцев мне уже порядком надоели. Падуа, к примеру, мелкий пакостник. Наверняка издевается над своими рабочими… И сейчас, угрожая своим пистолетиком, он смотрелся со стороны весьма не страшно, о чем, вероятно, и сам догадывался. Рука у него тряслась от страха, и он никак не мог унять дрожь.

— Без глупостей, Арес. Входите первым, — приказал он.

Но то, что я устроил, нельзя было назвать глупостью. Сделав два шага вперед, я поднял руку и снял шляпу. Моя рука описала в воздухе полукруг, словно я собирался бросить шляпу на кресло, но внезапно резко изменила направление; шляпа отправилась на пол, а мой кулак прямо в лицо Падуа. Он оказался обезоружен гораздо скорее, чем я ожидал.

— А теперь сядьте. Спокойно! — предупредил я, подходя к телефону. — Сейчас у нас будет длинный разговор, с Гастоном.

Падуа бросился к телефону, но я толкнул его в кресло.

— Ну, пожалуйста, Арес! — взмолился тот. — Выслушайте меня!

— Меня абсолютно не интересует, что вы собираетесь мне сказать, Падуа, — отрезал я.

Я начал набирать номер.

— Вы не пожалеете, Арес, если выслушаете меня, — заявил Падуа, доставая из кармана вместительный кожаный бумажник.

Я прекратил набирать воображаемый номер и уселся в кресло.

— Честно говоря, письмо мне не нужно, — начал Падуа. — На самом деле я пришел за картиной.

— Я что, недостаточно ясно вам вчера объяснил? — спросил я, заметив, что на лице Падуа появилось вчерашнее выражение нерешительности. — Ладно, — моя рука снова потянулась к телефону. — Гастону будет весьма интересно узнать, почему вы так стремитесь завладеть картиной, которая вам не принадлежит.

— Мне очень совестно за вчерашний срыв, Арес, — объяснил Падуа. — Поэтому я вам раньше ничего не рассказывал. Все началось раньше, — Падуа вымученно улыбнулся. — Я заварил эту кашу, и сам же стал жертвой. Видите ли, Арес, «Балерина» — это подделка.

Я чуть не подпрыгнул в кресле, но вовремя взял себя в руки.

— Не стоит так огорчаться, — произнес я. — Подобные шуточки никогда ни к чему хорошему не приводят.

Падуа, похоже, не слушал, и неожиданно начал свой рассказ с таким видом, словно давно собирался кому-нибудь об этом поведать.

— Во время медового месяца мы с женой отправились в Париж, там я и приобрел эту картину. В ту пору еще не было такого ажиотажа вокруг предметов искусства. И не было таких строгих правил в отношении их вывоза. Я тогда был компетентным, достаточно образованным и вместе с тем амбициозным служащим… Должно быть, эти амбиции и помогли мне добиться благосклонности моей будущей жены, претендентов на ее руку хватало, она была богатой и культурной женщиной. После свадьбы мы решили отправиться в Париж. И я мечтал поднести ей такой подарок, который вызвал бы ее восторг, но, к сожалению, ни средств, ни возможностей у меня в то время не было, и я никак не мог добиться успеха. Увидев эту картину, я понял, что счастье, наконец, мне улыбнулось. Прогуливаясь по Латинскому кварталу, я встретил молодого художника, который предложил мне купить у негр Дега. Вы только прислушайтесь — Дега! Но парень сразу меня предупредил, что картина написана не Дега, что это талантливо, очень талантливо выполненная копия. Понимаете? Любопытно, что он признался мне в том уже в студии, когда я, раскрыв рот, наслаждался картиной. А она была прекрасна! Я не разбирался в живописи, потому показал ее знатокам. И многие из них, без колебаний утверждали, что это подлинник. Я приобрел картину. Кстати, заплатил за нее смехотворно маленькую сумму. И не раскаивался; увидев реакцию Софи, я испытал гордость и удовлетворение. Я ходил раздувшись от важности как индюк, разумеется, жене сказал, что это подлинник. Это и было моей ошибкой, ведь, наверное, где-то существовал оригинал Дега. Мне следовало обо всем рассказать жене, извиниться, но я без конца это оттягивал. Не мог. Мне просто не хватало духу. Время шло. Все, кто посещал наш дом, уходили с уверенностью, что любовались подлинным Дега. Но так не могло продолжаться вечно. Точно не помню когда, кажется, года через три, Совет попечителей церкви, в который входила моя супруга, решил устроить аукцион по продаже ценных вещей, а деньги от него перечислить на постройку церкви. И моя жена решила преподнести им в дар Дега. Я забил тревогу. Ведь это означало, что будущий покупатель обнаружит подделку и меня объявят мошенником!