29 августа 1985 *** Подлетая к Кремлю, вороны переводят дух, сосед-татарин сбивает с порога лед, румяные школьники добегались до белых мух. Не спи в этот час, не то душа улизнет и пройдет по чистому снегу в нашем дворе, полем, к Яузе, где поднимается Гиперборей и Меркатор чертит круги носком сапога. В Нижнем - снег, над Казанью свистит пурга, замерзая, Обь ворочается в берегах, и рожок на кухне выдувает горящий газ. А душа уже там, где и я от снега ослеп, где подземные карлики кличут своих журавлей, где, ступая впотьмах, детский дом поднимает свирель, и гудят леса, и опять сидит на столе, ножки свесив, чертик, и все смелей околесицу мелет и ставит себя в пример: не гшши, не пиши, поживи с Сибирью в уме. 13 ноября 1985 *** А.В. Прочитай, не ленись, потому что для твоего чуть с горчинкой, но чистого голоса написаны эти слова. Подержи на припухших губах (я боялся их целовать) торжество сочинителя, эту речь, этот вкус муравьиного солода, то, что нас разделяет и то, что быльем порастет и обнимет тебя, как легко безымянные травы обнимали. 15 ноября 1985 *** Я живу в старом доме, где кровь ударяет в висок посильней тишины, и ночные идут разговоры, и в пустом коридоре половицы скрипят, и соседи катают бобы по столу, ворожат и зовут мертвецов, и холодное солнце из комнаты в комнату входит. Я живу в старом доме и целыми днями могу не читать, не писать, а слушать, как будто сквозь воду список чьих-то печалей. И дети кричат во дворе, будто снег у них отбирают, и старые песни поют. где слова уже стерлись. 21 декабря 1985 *** Снег тает, и времена путаются, как наши волосы на узкой подушке, осень, весна - будто один поэт все это описал. Демисезонный ветер выдувает тепло из нашего дома, а мы остаемся - посередине Отечества, в котором полно пророков, под тусклыми небесами. Март-октябрь, ожидание чьей-то смерти, март-октябрь, одно моментальное фото, один итог, который подводят ногтем. 24 марта 1986 *** Майской ночью над самой рекой между веток цветущей черемухи созревают мальчишечьи руки и девчоночьи локти, запястья, коленки, и они уже тянутся, чтобы обняться, и деревья их прячут, а русалки поют и смеются. Майской ночью, над самой рекою, перед зеркалом темной воды вновь рождаются сладкие муки из того, чего вдоволь весною – из горчайшего тлена земного, горьких соков, горчинки у тебя на губах, в едком запахе дыма, которому имя - Отчизна. 24 марта 1986 *** Е.А. Подвижный теплый воздух над плитой, почти неосязаемые струи плывут, переливаясь и волнуя вид за окном - и там над пустотой деревья замыкают тайный круг и из ветвей сплетаются корзины, Адам вступает в мир, и мандолина как птица Сирин вспархивает с рук. И отраженный газовый рожок в стекле несут английские подростки, и как ковчег снимаются подмостки, и снасти режут каменным ножом. И над огнем прозрачно-голубьш, над очагом, который моют содой, порхают, тают, хороводы водят поверх всего, всего, поверх моей судьбы. 24 марта 1986 *** Л.Д. Мальчик дружит с зеленой звездой, а стрекозы - с речной водой, где оконце в русалочий омут как затянутое слюдой. Помнишь, как мы ждали тепла, а потом неслышно прошла над землей хвостатая гостья, и до края полные горсти теплых дождичков принесла. И качнулась сирень в цвету, и стоял туман на мосту, и трава заплетала колени, подрастая, как каждым летом здесь на даче дети растут. 13 мая 1986 *** На лестнице - листья, как будто наш дом, почуяв весну, пускает побеги. А, может, голубка летала над ним и зеленую ветвь обронила, и мы в полусонной Москве отмечены чьей-то любовью, не Бога, поскольку богов уже нет, а чьей-то весенней любовью, где за руку взять - слишком много, и где поцелуй неуместен. 18 мая 1986 *** Дети ходят на руках, в переулке лай собачий, и скользят, скользят по даче тени в длинных пиджаках. Летний день врасплох захвачен, а течение стиха шире, шире - как река, но она течет иначе. Напоит меня слюдой, а потом в ногах забьется бурной мельничной водой, оглушит, а у колодца обернется лебедой, и опять поет, поется, а по небу выше солнца ходит месяц молодой. |
