Где же Спаситель? Неужели некогда и впрямь родилось Дитя, Которому предстояло спасти мир? Отец и мать никогда не рассказывали о Нем. Они не ходили в церковь и не учили Майкла молиться. Но эта песня почему-то наполнила его душу надеждой. Святая ночь... Неужели это произошло на самом деле, пусть давным-давно?
Майкл опустил флейту на колени. Похоже, люди думают, что на флейте играют только геи, а его считают трусливым эмо. Разве он похож на девчонку? Майкл положил флейту на кровать и выглянул в окно. Он прекрасно знал, что оно выходит на северо-запад, и посмотрел туда, где в трех милях от их дома с новой семьей жил его отец.
«Папа, я никогда не буду играть на ударных...»Темнота завораживала его. Он уставился в пустоту. Зачем он туда смотрит? Отцу нет до него дела. Все решено. Кончено. У него новая жена, дети. А мать? Если бы не он, великовозрастный сынуля, которого нужно кормить и одевать, она могла бы сходить на свидание. Из-за него она выбивается из сил.
Он вспомнил о том, что в понедельник придется возвращаться в школу, и привычная боль вернулась. Наверное, все слышали, как Джейк Коллинз орал на него сегодня, обзывал геем. Все из-за того, что Майкл играет в школьном оркестре. И опять одноклассники будут презрительно посмеиваться над ним и перешептываться. Его считают мямлей, потому что он играет на флейте.
Майкл сочувствовал ребятам вроде Холдена Харриса. Джейк и его шайка никогда не отстанут от Холдена, тем более что он подружился с Эллой. Но есть одно отличие... Холден ничего не понимает. Он живет в своем маленьком мире и не чувствует душевной боли.
А Майкл Шварц? Худой Майкл Шварц в дешевых шмотках? Где ему спрятаться? Он оглядел комнату. Узкая кровать, пробковая доска для заметок. К ней прикреплена прошлогодняя контрольная по математике и билеты на бейсбольный матч — они с мамой ходили на него два года назад. И еще старое приглашение на пятикилометровый забег. Когда-то ему казалось, что упражнения со скакалкой помогут ему стать отличным бегуном. Мрачная пустота за окном... флейта на кровати...
Кто ему поможет? Майкл закрыл глаза. В голове до сих пор звучали громкие злобные крики: «Ты же гей, так? Говори, давно пора признаться! На флейте играют только геи... На флейте играют только геи...»
Как он объяснит ребятам из Фултонской школы, что Джейк Коллинз врет? Флейта помогала укротить боль — правда, ненадолго.
Надо успокоиться. Майкл не хотел играть на барабанах. Он уже не маленький мальчик, который сидит рядом с отцом и мечтает, что когда-нибудь будет играть вместе с ним. Все, хватит! Ему нравится играть на флейте, но он не гомосексуалист. Пусть Джейк болтает что хочет. Майкл крепко зажмурил глаза. Боль усиливалась. Если он не найдет выхода, она разорвет его на кусочки! Это может случиться в любую минуту. А потом... единственное убежище в мрачном лесу... Майкл открыл глаза. Вот оно!
Скакалка!
Взгляд метнулся к прибитой у двери перекладине. Он редко на ней подтягивался, но знал, что она выдержит его вес. Страшная мысль захватила его сердце, разум и душу, словно лесной пожар или сильнейший наркотик. Кому он нужен? Одноклассники даже не заметят, что он перестал ходить в школу. Отец перестанет мучиться от чувства вины (если, конечно, он вообще мучился), ему больше не придется посылать им деньги. У него новая семья и дети, которые будут играть на барабанах, когда подрастут.
Мама не будет работать две смены подряд.
Майкл видел только один выход. Надо торопиться, пока он не передумал. Мальчик встал, схватил веревку и обвязал вокруг шеи. Грубые волокна царапали кожу. Он закашлялся. Быстрее, пока он не испугался и не струсил! Это принесет облегчение и спасет от боли. Последнее слово останется за ним. В понедельник никто не станет его дразнить.
Он недолго пробыл бойскаутом (если у тебя нет отца, это не так уж весело), но научился завязывать узлы. Ему понадобилось меньше минуты. Он сделал петлю и затянул узел потуже, чтобы тот не скользил. Осталось лишь повиснуть на веревке. И все закончится! Больше не будет ни Джейка Коллинза, ни отца, который живет в трех милях на северо-востоке. Больше никто не подумает, что он гей — из-за того, что он любит играть на флейте.
Флейта.
На минуту он о ней забыл. Что ж, это тоже выход. Сегодня вечером учитель сказал, что Майкл — один из лучших флейтистов, которых он когда-либо слышал. «Когда-нибудь ты будешь играть в симфоническом оркестре, Майкл... Тебя ждет светлое будущее».
Светлое будущее... светлое будущее... светлое будущее...
Может, не стоит? Майкл попытался расширить петлю, развязать узел и коснуться ногами пола. У него тряслись руки. Долго он не выдержит. Возникла паника. Зачем он это делает? Из-за отца и барабанов? Из-за Джейка Коллинза? Он бежит от них? Майкл смотрел на флейту и пытался ослабить веревку.
Но, несмотря на все усилия, руки соскользнули с веревки, и он рухнул вниз. Веревка тесно сжала шею. Он не мог дышать, не мог кашлянуть.
— Мама! — просипел он едва слышно, будто шепотом. — Помоги мне! Помоги!
Страх душил его сильнее, чем веревка, которая впилась в горло, забирая у него воздух и саму жизнь. Этот страх был сильнее, чем боль, похожая на медведя-гризли...
— На помощь!
Шея горела, как в огне. Бежали секунды. Когда воздух полностью вышел из груди, ему стало легче. Перед глазами затанцевали черные пятна. Последнее, что он увидел — флейта. Он мог бы играть на ней всю жизнь... для людей во всем мире.
Флейта.
Однажды отец придет его послушать и скажет: «Молодец, Майкл. Очень хорошо, сынок». Джейки Коллинзы буду мести полы, а Майклы Шварцы играть в симфонических оркестрах. Справедливость восторжествует! Он страстно захотел жить. Жизнь — куда лучше, чем... чем... чем...
Вдруг в сердце раздался рождественский гимн, и он с абсолютной ясностью понял, что Спаситель существует на самом деле! В святую ночь Он спустился на землю и жил, как обычный человек. Он и сейчас жив. «Господи, пожалуйста! Спаси меня! Зря я так сделал... Я не хочу умирать. Прошу Тебя, Господи! Спаситель, приди!»
Он снова дернулся на веревке, но петля была слишком тесной, а узел крепко завязан. Майкл задыхался. Он схватился за веревку, которая впивалась в шею. «Освободи меня, Господи! Пожалуйста! Я верю в Тебя!»
Ему никто не ответил, но странный, печальный покой заглушил рев в ушах. Он больше никогда не услышит обидных прозвищ и не увидит косых взглядов... мама не скажет, что ему следует научиться играть на барабанах... он не будет с тоской смотреть в окно, которое выходит на северо-восток... Никогда... все кончено. В последний раз он услышал рождественскую песню и забылся, слушая слова.
Оннас учил все покрывать любовью... Его Закон — любовь, и Слово нам покой несет. Иисус учил спасать несчастных и обездоленных. Мученья прекратятся, лишь только Он велит.
Мученья... мученья... мученья...
Прекратятся.
Прекратятся навсегда.
Глава 25
Через час после того, как субботним утром газеты упали на тротуары, новость разошлась по тенистым аллеям и чистеньким улочкам Атланты вблизи Фултонской школы. Она потеряла одного из учеников. Майкл Шварц найден повешенным.
Полиция считает, что он совершил самоубийство.
Мэнни Хокинс отложил газету и перевел сухие глаза на солнечное утро за окном. Вроде бы обещали дождь, подумал он. В такой день это было бы очень кстати. Он уставился на заголовок, пытаясь его осмыслить.
«Повесился ученик Фултонской школы».
В двухкомнатной квартире Мэнни было душно. Слишком душно. Он встал и широкими шагами пошел к внутреннему дворику. Открыл дверь и глубоко вздохнул. Еще раз и еще. Мало-помалу тошнота прошла. Он был преподавателем Майкла в течение двух лет. Тот казался нормальным парнем, спокойным и молчаливым. Одевался мрачновато, но в целом вполне прилично. Он не был похож на гота, который готовится к собственным похоронам. Никто бы не подумал, что в пятницу, после репетиции, он поедет домой и повесится в спальне.
