В груди разлился ужасный холод.

— Холден? — едва слышно прошептала она, задыхаясь. — Поэтому... поэтому вы и мои родители...

Миссис Харрис была готова расплакаться:

— Это произошло много лет назад, Элла. Люди меняются. — Она взглянула на часы. — Я бы с удовольствием с тобой пообщалась, но нам надо идти.

Элла кивнула. Горло сдавили рыдания.

— Да, мэм. — Она легонько коснулась локтя Холдена. У него были крепкие руки, совсем как у ее приятелей-футболистов. Наверное, благодаря отжиманиям. У нее заныло сердце: — Холден... я рада, что нашла тебя. — Она вытерла слезу, которая катилась по щеке, и всхлипнула, пытаясь рассмеяться. — Я бы хотела... чтобы мы снова подружились.

Холден ничего не ответил. Он положил карту в пачку и спрятал в рюкзак. Миссис Харрис быстро пожала Элле руку:

— Спасибо, что помогаешь Холдену. Он очень любит музыку.

Элла едва заметно улыбнулась:

— Я знаю.

Миссис Харрис повела Холдена к двери. Они вышли в коридор. Элла не сводила с Холдена глаз. Выходя из зала, он сделал нечто такое, что она не поверила своим глазам. Это было настоящее чудо!

Холден обернулся и посмотрел на нее.

Он смотрел не в сторону и не рядом с ней, а прямо в глаза. Правда, когда он оглянулся, то снова начал размахивать локтями. Но в этот момент Элла поняла: это всего лишь начало. Неважно, что произошло в прошлом, почему расстались их родители и насколько глубоко Холден погрузился в свой мир. Когда он смотрел на нее, она видела в его глазах не только свет и доброту. В них было что-то еще.

Чистая детская надежда.

Холдену хотелось быстрее помолиться за Эллу. Ведь они нашли друг друга благодаря молитве. Бог услышал его просьбу и в конце концов привел Холдена к его лучшей подруге. «Господи, спасибо за этот чудесный день! Ты сделал так, что я хожу на репетиции, Ты разрешил мне молиться, когда все собирались убить Чудовище. Но Чудовище хорошее, Господи! Ты знаешь, его нельзя убивать. Ты заглушил барабаны и сделал так, что пришла мама. А главное, Ты вернул мне Эллу! Я знаю, Ты меня любишь... Твой друг Холден Харрис».

В душе разлились радость и покой. Он вспоминал разговор с Эллой, пока они с мамой шли к машине. Девушка подошла к нему. Такая милая, хорошенькая, прямо как в кино, которое он смотрит каждый день.

— Холден!

«Да, Элла?» — Он обожал смотреть, как она улыбается.

— Холден, ты меня помнишь?

«Конечно, помню. Но я сомневался, что ты меня помнишь». От нее пахло чем-то приятным. Цветами или душистым мылом. «Мы бегали по полям, кружились и пели. Ты помнишь?»

Элла все помнила. Конечно, помнила.

«У нас была любимая песня — “Иисус меня любит”. Это ты тоже помнишь?»

Красивая, звучная, глубокая мелодия пропитала воздух, наводнила комнату и вырвалась из окон. Ее могли слышать все люди в школе, в городе и даже во всем мире. В этой песне (в их песне: они часто пели ее с Эллой) были такие слова: «Я знаю, Иисус меня любит. Так сказано людям. Он немощным приют дает. Пусть слабы мы, Иисус спасет!»

Ученики, которые выходили из школы и садились в автобусы, тоже слышали эту песню. Все подпевали. Во всяком случае, большинство. Некоторые не знали слов. Он с Эллой танцевал в зале, а мама любовалась ими, совсем как тогда, когда они были маленькими. Правда, мамы Эллы нигде не было видно, но Холден не сомневался, что она тоже где-то поет.

Потом они с Эллой заговорили о мюзикле «Красавица и Чудовище». Холден молился, когда люди собрались убить Чудовище, потому что на самом деле оно хорошее. Оно выглядело зловеще, но у него было доброе, кроткое сердце. А ведь не все выглядят снаружи так, как внутри. Например, красавец Гастон в душе несчастный человек. Он похож на некоторых ребят в школе. Многие из них носят футбольную форму.

Они такие же, как Гастон.

А Чудовище — хорошее. Если бы Холден играл в мюзикле, он бы выбрал роль Чудовища, потому что оно доброе. А еще лучше играть Принца, потому что его внешность была отражением внутренней красоты Чудовища. Иногда люди даже не пытаются ближе узнать других потому, что те плохо или странно выглядят. Это из-за того, что они не научились слушать музыку.

Мама что-то говорила, но музыка изменилась и зазвучала громче: струнные и клавишные переплетались, создавая чудесный музыкальный узор. Холден стал подпевать. Он танцевал в коридоре и молился за Эллу. Раньше он не слышал эту песню, но она может стать одной из его любимых. Ведь он чуть ли не всю жизнь ждал, когда ее услышит.

Она называлась «Мы с Эллой снова подружимся»,

Он рассказывал об этом маме, когда они ехали к психологу.

Элла никак не могла сосредоточиться на алгебре. Ей хотелось подробнее расспросить мать Холдена обо всем, что произошло много лет назад. Но она многое поняла по выражению ее лица. Должно быть, дружба между семьями закончилась, когда у Холдена проявились симптомы аутизма.

Элла долго думала об этом. Она ужасно рассердилась. За окном светило яркое солнце, лучи проникали сквозь стекло и рассыпались по кухонному столу. Элла отодвинула тетрадь и учебники и пошла наверх за альбомом, в котором лежали детские фотографии. Она села на пол и снова стала перелистывать страницы. Ей удалось отыскать снимки, пролившие свет на события в прошлом. Их семьи не просто общались: родители были самыми близкими, самыми лучшими друзьями.

Она нашла фотографию, на которой они с Холденом вместе сидят на качелях. Они обнимали друг друга за плечи и держали шоколадные вафельные стаканчики. На щеках и рубашках остались темные пятна. Элла заулыбалась. Она разглядывала Холдена. У него были ясные, радостные глаза. На снимке он смеялся во все горло. Холден казался здоровым, счастливым мальчиком.

Элла долго любовалась его изображением. Наконец она убедилась в том, что Холден все еще немного напоминает того радостного малыша, каким был раньше. Она видела, как он посмотрел на нее, когда они с мамой выходили из зала.

Она услышала, что внизу открылась дверь.

— Элла? — Мама пришла домой.

Элла снова почувствовала гнев. Она не ответила, встала и взяла альбом под мышку. Ее подмывало расспросить маму с тех пор, как она впервые увидела фотографии с Холденом. Элла сама поняла, почему дружба между семьями прекратилась, и страшно разозлилась на мать. Она спустилась по лестнице на кухню. Мать бросила спортивную сумку на пол и взяла из буфета стакан. Элла подошла ближе. Мать обернулась:

— О, привет, дорогая. Как дела в школе?

«Как будто тебя это волнует», — подумала Элла, но вслух сказала:

— Прекрасно.

Она прижала альбом к груди. Мать пила воду из стакана, разглядывая свое отражение в стенке встроенной в шкаф микроволновой печи. Ботокс уже начал действовать, и лоб казался совершенно гладким. Слишком гладким.

— Это все? — Мать продолжала разглядывать себя, касаясь пальцами век и лба. — Прекрасно? — Наконец она допила и положила руку на плоский живот, словно проверяя, какой результат дали упражнения. Она взглянула на Эллу и вновь перевела взгляд на свое отражение.

Элла прислонилась к кухонному столу. Ей хотелось закричать. Мама стала поверхностной и фальшивой. И ради чего? Отец цеплялся за прошлое. А тем временем они потеряли таких прекрасных друзей, как Харрисы. Не слишком ли высокая цена за ботокс, фальшивый загар и бесконечные тренировки?

— Ладно. — Мать повернулась к ней. — Ты что-то подозрительно молчалива. В чем дело?

Если она ничего не скажет, то взорвется.

— У меня вопрос, — отчетливо, размеренно произнесла Элла.

Мать убрала с лица белокурый локон и устало, словно Элла действовала ей на нервы, выдохнула:

— Спрашивай.

— Почему вы перестали дружить с Харрисами?

Мать, похоже, не сразу поняла, о чем она говорит. Она даже открыла рот, словно собиралась спросить, кто такие Харрисы. Но потом плотно сомкнула губы и подняла подбородок. Она смотрела настороженно, словно защищалась. Повисла неловкая пауза.