Звук выстрела прокатился по коридору. Сердце Э подскочило к горлу. Он завернул за угол. Удержался за него. Данте сидел на коленях на полу, держа на руках свою Хэзер. Она дотронулась трясущейся рукой до красивого лица предателя. Э напрягся.

Ее глаза светились золотом? Для Данте? Для его предателя брата Плохого Семени?

Выглядит так, будто Хэзер выиграла гонку. Огонь обжег сердце Э. Он засунул руку под повязку, пальцы нащупали шприц. Ему было жалко опустошать ампулу в блондинку с хвостом, он хотел, чтобы осталось еще для Данте. Трясущимися от холода и гнева руками он вытащил шприц.

На полу что-то блеснуло в красном свете. Подарок обозленному богу?

Отморозок кровосос наклонил голову и поцеловал губы Хэзер.

Сожженное сердце Э превратилось в пепел. Она на вкус как мед? Держу пари, что да. С полным шприцем в руке он шагнул ближе, спиной все еще прижимаясь к красной от света стене.

Внезапно в шею Данте воткнулся дротик. Кровосос задрожал, но продолжил целовать Хэзер. Или он делал искусственное дыхание рот-в-рот? Нет, пальцы его Хэзер были погружены в черные волосы Данте.

Откуда прилетел дротик?

Э тихо шел и наблюдал. Джоанна Мур шагнула из комнаты за спиной Данте, нагнулась к нему и выдернула дротик. Погладила его волосы.

— Ты проиграл, — прошептала она. — Снова.

Еще одна дрожь прошлась по спине Данте, затем он резко упал набок, все еще держа Хэзер в руках, ее пальцы переплетались с его волосами.

Вместе.

Странный скорбный звук наполнил коридор, усиливаясь и утихая, как сирена. Э вдруг осознал, что бежит, подняв шприц больной рукой наподобие ножа, когда Сука-мать подняла голову. Посмотрела на него.

— Да чтоооооб тебяяяяя!

Э подобрал здоровой рукой с пола блестящий дар. Металлический, острый и тонкий. Пилка для ногтей.

Сука-мать Мур подняла глок. Выстрелила. Боль расцвела в груди Э, горячая и полная шипов. Ухмыляясь, он продолжил бежать. Сука-мать снова выстрелила. Другой болевой цветок распустился в животе Э. Он рванулся. Он летел, словно золотая стрела, словно бог смерти, чистый и внушающий страх. Золотой свет исходил от его тела, пронизывающий, разъяренный и истинный.

Бог врезался в Джоанну Мур, откидывая ее обратно в комнату. Шприц сломался в ее шее. Пилочка для ногтей проколола ее живот. Задыхаясь, она повалила бога на пол. Его рот наполнился кровью. Бог ухмылялся. Сука-мать схватилась за сломанный шприц и вытащила его. Потом подняла взгляд выше, и выше, и выше.

«Наконец-то она увидела меня», — подумал бог.

Лицо Суки-матери сменило пятьдесят оттенков белого.

Довольный бог закрыл глаза.

* * *

Что-то горячее и влажное распространялось по блузке Хэзер. Она посмотрела вниз. Кровь, ярко-красная. Артериальная. Данте поймал ее, когда она стала падать, держал ее в своих сильных руках. Она посмотрела на него, попыталась сказать: «Мне жаль», — но голос пропал.

Бережно прижимая ее к груди, Данте упал на колени. Она дотронулась трясущейся рукой до его красивого, опустошенного лица и погладила большим пальцем у левого глаза.

— Не для меня, Данте, — прошептала Хэзер, показывая ему влагу на большом пальце. — Не нужно слез за меня. Это не твоя вина.

Данте притянул ее ближе. Его тепло окутывало ее.

— Я не потеряю тебя. — Он поднес запястье ко рту и укусил его. Темная кровь выступила на бледной коже. Он прижал рану к ее губам. — Пей, — попросил он. — S’il te plait.

Кровь Данте размазалась вокруг губ Хэзер, когда та отвернулась. Она пахла темным, нагретым на солнце виноградом, а на вкус была как поцелуи Данте, опьяняющая и соблазняющая. Ее горло сжалось.

— Нет, — прошептала она. Ее зрение поплыло. — Нет. Я хочу остаться тем... кто... я... есть... — Она внезапно задрожала от холода. Засыпая.

Золотой огонь засветился в глазах Данте. Наклонив голову, он поцеловал ее.

* * *

Песнь Данте зашевелилась в нем, наслаиваясь аккорд за аккордом. Наклонив голову, он поцеловал кровоточащие губы Хэзер и вдохнул в нее свою песнь. Он наполнил ее своим существом, разжигая голубой огонь в душе. Он представил ее, наполненную, исцеленную, и сшил нитями голубого света рану. Хэзер запустила пальцы в его волосы. Ее сбившийся пульс стал сильным и быстрым.

Что-то укололо Данте в шею.

— Ты проиграл, — сказал знакомый голос. — Снова.

Данте содрогнулся, когда холод распространился по нему, словно льдом замораживая вены. Его песнь дрогнула.

— Неправда, — прошептала Хэзер у его губ.

Он почувствовал соль своих слез. На мгновение сверкнул огонь, и он вдохнул его в нее прежде, чем они вместе погрузились под лед, двигаясь сквозь беззвездную ночь.

* * *

Боль и горе ударились в щиты Люсьена подобно двойному цунами, уходя, чтобы вернуться с еще большей силой, смертельным всплеском. Он побежал, следуя за связью с Данте. Потеря гулко звучала в Люсьене, как сломанная песнь. Сила вилась в воздухе, поддерживаемая энергией Создателя. Затем Данте потерял сознание.

Завернув за угол, Люсьен увидел Джордана, летящего на Джоанну Мур со шприцем в одном кулаке и маленьким кусочком металла в другом. Он увидел, как Мур дважды выстрелила в Джордана, прежде чем смертный достиг ее. Они оба тяжело упали на пол. Ее пистолет проскользил по кафелю, остановившись у спины Данте.

Данте лежал в коридоре, обхватив руками Уоллес. Вокруг них искрились и танцевали исчезающие голубые языки пламени. Люсьен расслышал медленное равномерное сердцебиение Данте, учуял химикаты, текущие по его венам. Сердце Уоллес также быстро пульсировало.

Одним длинным рывком Люсьен приблизился к своему накачанному наркотиками ребенку и женщине, которая была ему небезразлична — небезразлична до такой степени, что он был готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти ее — но не всегда ли он шел таким путем?

Вот, что Люсьен любил и высоко ценил в Данте — его сострадательное сердце. Все, чему подвергла его дитя Мур, не украло у него сострадание и не сломало душу. Он был ранен, да, и некоторые раны могут никогда не излечиться, да. Но он выжил. И он любил.

Люсьен видел Женевьеву в каждом акте любви, что совершал Данте, в каждой доброте, что он проявлял. В те моменты, когда Люсьен видел, что тот смеется, он видел маленькую черноволосую Женевьеву.

А что касается женщины, которая убила ее...

Люсьен повернулся, наблюдая, как Джоанна Мур освобождается от тела Джордана. Ее рука потянулась, схватив сломанный шприц, торчащий в горле. Она выдернула его, кровь засочилась из раны, затем застыла, ее взгляд блуждал по телу Люсьена.

Джоанна Мур побледнела. Пальцы застыли вокруг кусочка металла в животе.

Губы Джордана, с кровавой пеной, изогнулись в улыбке. Глаза закрылись.

— Ты помнишь Женевьеву Батист? — спросил Люсьен, опускаясь на колени рядом с Данте. — Мать моего сына?

Он поднял пистолет Мур и отбросил его в затемненный коридор.

Лицо Джоанны побелело от шока. Глаза расширились.

— Твоего... сына? — прошептала она.

— Oüi, mon fils[74], — ответил Люсьен. Он посмотрел на Хэзер, та открыла глаза. — Но я думаю, мой вопрос звучал так: ты помнишь Женевьеву Батист?

Люсьен обнял Хэзер и медленно помог ей сесть, облокотившись на стену. Ее взгляд остановился на Данте, не желая покидать его. Люсьен когтем коснулся ее подбородка. Хэзер рассматривала его широко распахнутыми глазами.

— Все в порядке, — уверил он.

Хэзер сделала глубокий вдох, затем выдох. Люсьен откинул ее волосы с лица. Ее раны больше не кровоточили, но ей все еще нужна была медицинская помощь. Наркотики не дали Данте завершить начатое.