— Жертву расчленили. Убийца разложил части тела по всей комнате, — Коллинз сделал паузу, сглотнул. Желваки заходили на скулах.

— Продолжай, — мягко произнесла Хэзер. И напряглась, ожидая, когда гильотина обрушится на ее голову.

— Я абсолютно уверен, что это СК, — сказал Коллинз, — никакого символа анархии... черт... имею в виду, возможно, он и был, но мы не нашли... я никогда не видел... — Он отвел взгляд. — Там было сообщение. На стене. Кровью.

Тепло дня уходило вместе с опускающимся солнцем.

— Что там было сказано?

— Это так важно? — ответил Коллинз, смотря на Хэзер. Гнев загорелся в его глазах. — Расследование официально закрыто. Все, что скажут в главном офисе — подражатель. Любой контакт с тобой запрещен.

— Трент, что говорится в сообщении?

— «С мой».

Хэзер, пошарив, вытащила сотовый из сумочки. Она вбила телефон Данте. Телефон звонил и звонил.

Нет ответа, нет. С мой. Ему нужен был Данте.

* * *

Распахнув со стуком дверь в номер мотеля, Гиффорд устремился в комнату, направляя пистолет сначала вправо, затем влево. Комната была пуста. Он все сделал по стандартам Бюро, вошел и осмотрел туалет, ванную, включил свет. Стёрнс ушел.

Опустив 45-й, Гиффорд осмотрел комнату. Кейс на стуле. Ноутбук на столе. Бутылка скотча и стакан на прикроватном столике. Стёрнс собирался вернуться, учитывая все, что оставил. Дождаться его?

Корзина для бумаг около кровати привлекла внимание. Гиффорд вывалил скомканные бумаги на помятое покрывало и разгладил первый лист. Заметил имя, ЭЛРОЙ ДЖОРДАН. Просмотрев лист, он понял, что даты и места на нем — это даты и сцены убийств СК.

Когда он перевернул второй лист, его мысли закрутились с бешеной скорость. ТОМАС РОНИН. Что кровавый отец Джоанны делал в Новом Орлеане? В то же время что и Э? Посмотрев адрес на распечатке, Гиффорд решил не ждать Стёрнса.

Он собрал бумаги и выбежал в спешке из номера. Сел в арендованную Hertz и вбил адрес Метайри во встроенный навигатор машины.

Джоанна была права с самого начала. Не совпадение.

Дав задний ход, Гиффорд выехал с парковки мотеля.

* * *

Горячая кровь брызнула в лицо Э, запачкав очки. Рука Том-Тома сжала его запястье; что-то щелкнуло, и боль пронзила плечо. Финка упала в другую руку.

Ублюдок сломал мне запястье!

Эта мысль закончилась красочными вспышками светло-голубого, зеленого, фиолетового цветов — когда его, словно кувалдой, ударило в висок. Он полетел с кровати и врезался в стену. Кусочки штукатурки посыпались на Э и ковер. Финка пропала.

Напугать меня, лишить финки — выполнено.

Он почувствовал головокружение. Живот скрутило. Но адреналин прогнал боль, словно дал пинка под зад, и поднял на ноги снова. Опершись плечом о стену, Э вытащил другую финку из ножен на икрах под джинсами. Он моргал, пока зрение не прояснилось, и посмотрел на кровать.

Ручьи крови текли с кровати, объединяясь в лужу на ковре. Комната пропахла кровью. Малыш Томми задыхался в дерьме, свернувшись на постели, руками хватался за горло, пытаясь остановить поток. Усмехнувшись, Э, шатаясь, подошел к кровати. Сверкающий взгляд кровососа был устремлен на него, убивая сотней различных способов.

Но не сегодня. Сегодня Э был богом, золотой и могущественный. Истинный убийца, который когда-либо ходил по земле.

Э поднял нож в уплотнившемся воздухе. Воздух как мед. Как янтарь. Нож вонзился в бьющееся сердце Ронина.

— Планы изменились, кретин.

* * *

Люсьен поднялся по лестнице, боль Данте вспыхивала, как свеча, в его сознании. Дитя до сих пор спал, но пламя и тени ворвались в его сны, крадя покой. Люсьен шагнул в комнату Данте. Смешанные запахи секса и выветривающихся феромонов витали в воздухе.

Он опустился на колени рядом с постелью и положил руку на лоб Данте. Жар обжег ладонь. Кровь сочилась из одной ноздри мальчика. Люсьен закрыл глаза и влил энергию в Данте, замораживая боль и укрепляя его частично восстановленные щиты.

Он вспоминает. Его прошлое сжигает его. Поглощает.

Данте пошевелился под его рукой, бледное лицо было обеспокоено. Кровотечение замедлилось, затем остановилось. Лихорадка исчезла. Погладив волосы Данте, Люсьен наклонился и поцеловал его в лоб.

Позволить ему ненавидеть меня. Но сохранить живым и сокрытым.

И в здравом уме?

Мышцы груди натянулись. Он встал. Я сделаю то, что должен.

Он пересек комнату, подошел к французским окнам и раздвинул шторы. Последний проблеск заката осветил комнату темно-красным, словно проливая кровь. Люсьен стоял у окна, слушая, как остальные просыпаются в комнатах дальше по коридору, слушая первозданный пульс ночи и ритм своего темного сердца.

Люсьен слышал, как дитя сделал глубокий вдох на матраце позади него. Слышал Песнь Создателя — песнь хаоса — пробудившуюся в душе его сына.

Даже не смотря на него, он знал, когда Данте открыл глаза.

— Нам есть что обсудить, — сказал Люсьен.

* * *

Данте потянулся, шелковые простыни скользили под ним, мышцы расслабились. Разорванные сны скользнули в его воспоминания. В сознании мелькнули образы до Сна — Хэзер под ним, приоткрытые губы, лицо, сияющее от удовольствия; горящий бар, злобная улыбка ЛаРусса, Джей…

Открыв глаза, Данте сел, сердце колотилось. Красноватый свет лился сквозь французские окна, освещая высокую фигуру Люсьена.

— Нам есть что обсудить, — сказал Люсьен.

У Данте перехватило дыхание, память затянула его — собор, пронзенный Люсьен, его слова шепотом: Ты так похож на нее.

Выпутавшись из простыней, он поднялся на ноги.

— Нет, нам нечего обсуждать, — ответил он. — Больше нечего.

— Ошибаешься, дитя.

Люсьен отпер двустворчатые окна и толкнул их. Он вышел на балкон из кованого железа. Сгущающиеся сумерки омрачали его лицо.

Подобрав пару черных джинсов с пола, Данте натянул их и застегнул ширинку. Он шагнул на балкон. Взгляд Люсьена был прикован к последнему мерцанию света на горизонте.

— Ты не можешь пойти за Ронином, — сказал Люсьен.

— Не могу? Ты говоришь мне, что я не могу? Пошел ты. — Пальцы Данте сжались вокруг холодных металлических перил.

— Ронин пробудит твое прошлое. Это сломает тебя, — сказал Люсьен, поворачиваясь и встречая взгляд Данте. — Найди другой способ покаяться за Джину и Джея.

— Ты больше не можешь указывать мне, что делать.

— Разве я указывал когда-нибудь? Или кто-нибудь другой делал это? Ты упрям, дитя.

— Я прислушивался к тебе, — ответил Данте, горло сдавило. — К тебе, больше чем к кому-либо.

Изображения вспыхнули в его сознании: маленькая девочка забилась в угол, плюшевая касатка прижата к груди, ее лицо заплаканное и испуганное.

Данте-ангел?

Он пошатнулся, боль пронзила голову. Хлоя. Искупление для Хлои. Сильные руки обхватили его, поддерживая.

— Отпусти, — пробормотал он, отталкивая руки Люсьена. — Оставь меня, блин, в покое!

Спотыкаясь, Данте вошел в комнату и прошел в ванную, закрыв дверь за собой. Он опустился на пол, держась руками за голову, закрыл глаза. Он изо всех сил пытался сохранить образ Хлои в голове, но тот ускользал.

Он видел ее забившейся в угол и испуганной, затем лежащей в луже крови, но никогда не видел того, что произошло между. Незримое сотрясало его.

Ее звали Хлоя. И ты убил ее.

Пот стекал по вискам. Он скользнул руками вверх по лицу к волосам. Ударился головой об стену. Боль отступила. Не ушла, нет, но отступила достаточно, чтобы позволить думать.

Мысль надавила на его щиты, мысль, идущая от Симоны. Он открылся для прикосновения.

<Хэзер на телефоне. Она хочет поговорить с тобой>.