Андрей склонился над бумагой и стал писать. Писал он о шахте, о трудной работе горняков, о своем желании помочь этим замечательным людям. Писал он и о том, что в мире много создано электронно-вычислительных машин, но ни одна из них не рассчитана специально для шахты. Рассказал он о машинах американских, английских, французских, японских — о тех, с которыми ему приходилось встречаться, устройство которых он знал.

Андрей увлекся работой, потерял счет времени и только тогда остановился, когда кончилась бумага. Перед ним было двенадцать страниц, исписанных мелким шрифтом.

Прошло несколько дней. Как-то вечером, закончив работу, Андрей пошёл к черному ходу театра в надежде встретить там Марию. Проторчал у подъезда до поздней ночи, но Мария не появилась, видимо, она ещё после отпуска не приступила к работе. Хотел было зайти в служебное помещение спросить артистку Березкину, но побоялся возбудить кривотолки и в двенадцатом часу ночи, когда все артисты разошлись по домам, побрел к себе на квартиру. Наутро явился Андрей в институт раньше времени, с твердой решимостью позвонить Марии. Из телефонной книги он выписал трех Березкиных, стал звонить. Это оказались Березкины, да не те. Он бросил бумажку с телефонами, подошел к столу, заставленному приборами, инструментами, блоками его новой машины. (Папиашвили позволил все нужные части, инструменты и материалы перенести из цеха сюда, в комнату, велел большой стол у окна поставить; и комната превратилась в мастерскую. Мог ли Андрей мечтать о таких условиях! Саня Кантышев, Петя Бритько хоть и в цехе остались, но приказом директора освобождены от всех дел и включены в группу электроников — оказались в распоряжении Андрея.)

Андрей позвонил по телефону в цех — Кантышеву:

— Саня? Ты!.. Чего делать собираешься?.. Схему датчиков нащупал?.. Голова же ты, Санька,— Ползунов!.. Да тебе за этот датчик Селезнев перед конторой памятник поставит; он меня сто раз спрашивал: будет ли помощник диспетчера летучее тепло в лаве обнаруживать? В смысле безопасности это у них проблема номер один. Знаешь?.. Да ты все знаешь. Помог бы мне в одном деле. Нет, личное дело. Ну да ладно, потом.— И положил трубку — он хотел было сказать: «Не могу найти одну женщину», да вовремя удержался: зачем выбалтывать сокровенное?..

Андрей глубоко вздохнул.

Включил паяльник, придвинул к себе деталь со множеством торчащих во все стороны проводничков. Поместил деталь на свое место в блоке, примерил, как будет закреплять её, удобно ли припаивать проводничок. Ожидая, когда нагреется паяльник, вновь задумался о Марии. Не заметил, как растворилась дверь и в комнату вошел Денис Баринов.

— Здорово, Андрей!

Самарин вздрогнул:

— Черт! Ты можешь так напугать до смерти.

— Ты когда освободишься?.. У нас много дел в городе, мы помотаемся, а в конце работы заедем за тобой. Есть предложение пообедать в ресторане «Дружба». Договорились?.. Отлично!

Каждую фразу Денис припечатывал жестом руки, давая понять, что рассуждать больше нечего. Он вообще по поводу всяких застолий, пирушек говорил с Андреем резко, не позволяя тому возражать. В таких делах иначе с Андреем нельзя. Со своим полным равнодушием к спиртному он мог на корню завалить любую застольную инициативу. Так и на этот раз. Прежде чем Андрей сообразил что-либо, Денис тряхнул его за руку и, ссутулив могучие плечи, зашагал по коридору к главному входу, где его ждал начальник шахты Селезнев.

Проводив Дениса, Андрей вновь принялся за работу. До обеда его никто не беспокоил, и он «вписал» очередную деталь в блок машины. После обеда решил зайти к Папиашвили, попросить разрешения не сдавать сегодня очередную порцию технических описаний — злополучные две страницы.

— У меня к вам просьба, Леон Георгиевич.

— А-а... дорогой, проходи, пожалуйста. Что за просьба — говори смелей. С удовольствием буду слушать. Две странички? Какой пустяк! Вчера ты восемь дал, а позавчера десять. Хорошо пишешь, в том же духе давай. Борис Фомич очень доволен. Спасибо велел передать. А ещё просил извинения, что не заходит к тебе, и не говорит, и видит редко. Он очень занят. Ты не обращай внимания — со мной дело имей. Мы все можем, у нас все есть.

Папиашвили вышел из-за стола, взял Самарина за руки. Он говорил громко, и оттого речь его казалась ещё более приветливой, дружеской. Спросил, между прочим, о здоровье отца Андрея, известного в республике металлурга, просил передать ему привет:

— Старик должен меня помнить, я бывал на заводе, не однажды бывал.

Потом Леон Георгиевич раскрыл шкаф, стоящий у двери, вынул оттуда папки, кипы каких-то бумаг, документов. Все в шкафу разложено по полочкам, над каждой секцией надпись: что и когда положено,— во всем порядок идеальный.

Папиашвили протянул Самарину увесистую кипу бумаг:

— Вот тут дела бывшего сотрудника — того, чье место ты занял. Старик, к сожалению, умер, не завершив ни одного дела. Тут график прохождения документов, входящих в лабораторию, и даже диаграмму старик вычертил — аккуратный был сотрудник, земля ему пухом, очень обстоятельный старикашка...

Папиашвили торжественно, как нечто дорогое, заветное, передал Самарину документы — частью пожелтевшие от времени, но все подшитые, пронумерованные, как и положено в образцовой конторе. Сказал Андрею:

— Между делами заглядывай сюда — и бумажки всякие аккуратно подшивай. Каждому документу в диаграмме место укажи, чтоб и графическое движение видно было. «Порядок разгружает разум» — не забывай!

— Леон Георгиевич, а когда же...

— Ну вот уже и запела пташка знакомые песни,— поднял над головой руки Папиашвили.— Сейчас могу продолжить твою песню: когда же я своей машиной буду заниматься и вообще научными делами?.. А у меня ты не спросил, когда я буду заниматься научными делами? И никто не спросит, никому и дела до моих научных интересов нет. Папиашвили образцово наладил документацию в лаборатории, Папиашвили аккуратист, дока... Он при нужде институт может выручить. Справку для директора, отчет в министерство — кто все это сделает? Опять же Папиашвили! Опять же он, этот несчастный, незаметный, никакими рангами в науке не отмеченный труженик. Вечный, безответный заместитель. Словом, и не возражай, решай две задачи, как одну.

Самарин не стал противоречить начальнику, взял у него бумаги. Однако про себя решил, что с бумагами он возиться не станет, а если Каиров и его заместитель будут его принуждать к тому, выскажет им прямо свой взгляд на всякого рода бюрократию.

До конца рабочего дня Самарин читал книгу «Новейшие электронно-вычислительные устройства». А когда вышел из института к нему, как к директору, подкатила бежевая «Волга» начальника шахты Селезнева. Андрей сел в машину.

«Волга» катилась по главной улице города, свернула на Академический проспект и у ресторана «Дружба» остановилась.

Самарин не успел выбраться из машины, как перед ним, точно из-под земли, вырос сам Селезнев:

— Андрей Ильич! Рад видеть!

В голосе начальника шахты Андрей уловил несвойственную для резкой натуры Селезнева заискивающую ноту. «Видимо, очень нужна им моя машина,— подумал Самарин. И тут же про себя решил: — Постараюсь им направить опытный экземпляр.— Потом, улыбнувшись своим мыслям, заключил: — Если, конечно, из моей затеи что-нибудь выйдет».

— А где Денис? — спросил Андрей.

— Поехал на шахту. Там у нас подъемная машина закашляла, могут добычу сорвать.

Как и все горняки, Селезнев в слове «добыча» нажимал на первый слог.

Шли по правой стороне широкой Университетской улицы. Начинался вечер. Природа разлила вокруг теплую тихую благодать, какая, наверное, бывает только в городах юга Украины. Струйки дыма на терриконах змейками тянулись вверх, увлекая в высоту едкий перегар тлеющей породы. Колеса подъемных машин на шахтных копрах вращались так резво, что спицы едва различались в синеватой дымке.

Возле кинотеатра «Звездочка» было много людей. В нарядной толпе Андрей неожиданно заметил знакомый силуэт. Вначале не поверил глазам, но сомнений быть не могло — это была Мария. Он уже хотел подойти к ней, но как раз в эту минуту Селезнев закричал: