Грацильные, худощавые питеки, которые охотились на Дальнюю, напоминали прямоходящих шимпанзе. Положение их тела было более выпрямленным, чем у Капо или любой другой человекообразной обезьяны. Но их головы были похожи на обезьяньи — с выступающей вперёд мордой, маленькой мозговой коробкой и с плоскими ноздрями. Их поза, даже когда они стояли прямо, была сутулой, голова выдавалась вперёд, руки были удлинёнными, а цепкие кисти почти доходили до колен. Когда они ходили, им требовалось сделать больше шагов, чем Дальней, чтобы пройти то же самое расстояние, и они не могли передвигаться столь быстро. Но на коротких дистанциях они передвигались умело и эффективно.
Они держались края леса. Но они также учились использовать ресурсы саванны, особенно трупы крупных травоядных, добытых хищниками. Когда им представлялась такая возможность, они выбегали из тени своего леса к трупу, сжимая в руках простые инструменты-отщепы, и резали сухожилия и связки. Украденные куски ног можно было быстро утащить в безопасное место в лесу для разделки и поедания, а с помощью ударных камней можно было разламывать оставшиеся кости, чтобы добыть костный мозг.
Всё это послужило движущей силой для отбора в пользу ума. У гоминид не было зубов гиен или клювов птиц-падальщиков; если от них требовалось стать успешными падальщиками, им были нужны лучшие инструменты, чем зачаточный инструментарий Капо. Тем временем их тела стали лучше усваивать мясо. У многих типов питеков были зубы, способные разрывать сырую плоть, и более эффективная пищеварительная система, способная справиться с таким питательным кормом.
Но они всё ещё оставались падальщиками последней очереди и находились на самом дне иерархии пожирателей мяса; они должны были ждать своей очереди, пока львы, гиены и грифы возьмут от крупной добычи всё, что им полагается. И поедание падали, и даже начальные попытки охоты были не единственным фактором, оказывающим давление на обезьян саванны.
Саванна была адом, полным хищников. Лесные леопарды и медведи были достаточно опасными. Но в саванне были огромные гиены с зубами, рвущими плоть, саблезубые кошки и собаки размером с волка. Мелкие, медлительные и беззащитные гоминиды, которые выходили из леса, моргая на солнце, были лёгкой добычей для таких существ. Вскоре некоторые из хищников вроде динофелиса даже начали специализироваться на охоте на гоминид.
Это было безжалостное изматывание, непрекращающееся давление. Но у гоминид на это был ответ. Они учились понимать поведение хищников и искать надёжное укрытие. Они учились лучше сотрудничать друг с другом, потому что в численности была их безопасность, и использовали орудия труда, чтобы отгонять нападающих врагов. Даже развитие языка отчасти происходило под давлением этих факторов, когда специализированные крики тревоги, которые уходили своими корнями в леса, населённые нотарктусами, медленно преобразовывались в более гибкие слова.
Саванна придавала облик гоминидам. Но они не были охотниками — они были добычей.
У питеков были свои ограничения. Они нуждались в защите леса в качестве опорного пункта, поскольку не могли выдержать длительные периоды пребывания на открытой местности. И они были привязаны к рекам, озёрам и болотам, потому что в их телах было мало жировой ткани и из-за этого они не могли выдерживать долгое время без воды.
Но с течением времени и по мере изменения климата Африки и границ природных зон жизнь питеков по краю леса способствовала их распространению: в ландшафте, где лес произрастал фрагментами, лесных окраин было множество. Телосложение питеков доказало свою успешность и стойкость; и последовала целая череда событий видообразования, всплеск адаптивной радиации человекообезьян.
Могучий народ горилл избегал приключений на краю леса и удалился в густую зелёную чащу. Здесь они начали использовать источник пищи, конкуренция за который была невелика: листья, кора и незрелые плоды, которые не переваривал ни один из остальных видов гоминид, а также орехи и семена, слишком прочные, чтобы их могли расколоть другие животные. Чтобы приспособиться к такому образу жизни, они, как толстобрюхи и гигантопитецины, приобрели огромный кишечник, затрачивающий много энергии на обработку их малопитательного корма, и крепко сбитые черепа, способные приводить в движение их огромные челюсти с плоскими, словно плитки, зубами.
Также изменилась их социальная жизнь. В густом лесу, где всегда было в достатке листьев и коры, устойчивые группы самок собирались вместе и жили за счёт ресурсов единственного участка леса. Самцы стали одиночками, и каждый из них старался удержать свою власть над самками на своей территории. Поэтому самцы стали крупнее самок, а преимуществом грубой физической силы была имеющаяся у каждого самца возможность отогнать любого, кто захотел бы узурпировать его власть.
Вид человека-гориллы был в числе наименее интеллектуальных гоминид своего времени. Этот большой кишечник была очень энергозатратным приспособлением; чтобы сбалансировать свой бюджет, его тело в ходе адаптации должно было принести в жертву что-то в другом месте. Быть умником не так уж важно, если жить среди гарема в тусклом и постоянном сумраке лесной чащи, и потому у народа горилл большие мозги примата, очень дорогостоящие в плане снабжения кровью и энергией, постепенно усохли.
Но из-за того, что самец гориллы мог быть уверен в постоянной доступности своих самок в сексуальном плане, его яички были маленькими. По сравнению с ним худощавые питеки, люди-шимпанзе, должны были спариваться так часто, как это было возможно, и с таким количеством самок, с каким могли, поэтому им были нужны крупные висячие яички, производящие океаны спермы, и они так охотно демонстрировали их.
В рамках этих основных типов питеков, грацильных людей-шимпанзе и гориллоподобных типов мощного телосложения, существовало множество вариантов. У некоторых усилилась способность к двуногому хождению. Другие почти отказались от неё. Некоторые из худощавых приматов были умнее прочих; некоторые представители гориллоподобной ветви были глупее остальных. Среди худощавых были такие, кто использовал даже более примитивные инструменты, чем Капо, и гориллообразные, которые использовали более сложные инструменты, нежели каменные осколки грацильных питеков. Были крупные и мелкие, медлительные и бегуны, пигмеи и великаны, хрупкие всеядные существа и травоядные с высокими коронками зубов. Были существа с мордами, выступающими, как у шимпанзе, и другие, с изящными уплощёнными лицами, почти как у человека. И существовало много помесей между разными типами, огромное разнообразие подвидов и гибридов, ставших украшением карнавала возможностей гоминид.
Озадаченные палеонтологи будущего, пробуя сложить общую картину этого многообразия из фрагментарных ископаемых остатков и каменных орудий, разработают сложные генеалогические древа и номенклатуру, называя свои предполагаемые виды Kenyanthropus platyops; или Orrorin tugenenis; или Australopithecus garhi, africanus, afarensis, bahrelghazali, anamensis; или Ardipithecus ramidus; или Paranthropus robustus, boisei, aethiopicus; или Homo habilis. Но лишь немногие из названий отражают действительность. И вдобавок границы между этими категориями существ были очень размытыми. Конечно же, в реальном мире такие наименования не имели значения; были лишь индивидуумы, борющиеся за то, чтобы выжить и вырастить своё потомство, чем они всегда и занимались.
Многие представители этого разнообразного собрания окажутся навсегда потерянными во времени, их бедные кости будут навсегда поглощены жадной лесной зеленью. Никакой человек никогда не узнает, каково было жить в мире вроде этого, переполненном таким множеством различных типов людей. Это был настоящий бурлящий котёл эволюции: на основе успешного по своей сути нового плана строения тела возникло великое множество вариантов.
Но ни у одного из этого несметного числа видов не было будущего, потому что весь этот обезьяний народ цеплялся за лес. Пальцы их рук и ног оставались длинными и изогнутыми, чтобы помогать хвататься и держаться за стволы дерева, а их ноги представляли собой специфический компромисс между потребностями древолаза, ходящего на четвереньках, и двуногого существа. Ночью они даже делали гнёзда на верхушках деревьев, как их предки, жившие в лесу до них. А их мозг никогда не развивался до размеров, сильно превышающих размер мозга у Капо, а также их кузенов, предковых форм шимпанзе, потому что их малопитательный рацион не могла поддержать работу более крупного мозга.
