Грызуны всегда были конкурентами приматов, говорил Бокоход. Даже на пике своей технической цивилизации люди должны были быть довольными, если удавалось просто удерживать грызунов подальше от себя и от продовольствия. Теперь, когда люди сошли со сцены, крысы явно процветали.

Тем не менее, охотиться было легко. Снежок, движимый желанием поэкспериментировать, установил несколько ловушек. Они сработали. Зайцы и полёвки выглядели на удивление ручными. Если подумать, то это ещё один плохой знак, потому что он означал, что до этого они не видели людей.

В конце второго дня Ахмед собрал их в руинах церкви, усадив неровным кругом на изъеденных каменных блоках.

Снежок заметил небольшие изменения в группе. Луна потупила взгляд, избегая смотреть в глаза остальным. Боннер, Ахмед и Бокоход с подозрением смотрели друг на друга и на Снежка.

Ахмед поднял пустую упаковку от сухого пайка:

— Мы не можем оставаться здесь. Мы должны выработать план действий.

Боннер покачал головой.

— Важнее всего будет найти других людей.

— Нам нужно посмотреть правде в глаза, — сказал Бокоход. — Никаких других людей нет — никого из тех, кто смог бы помочь нам, во всяком случае. Мы не видели ни одного. Мы не видели никаких признаков того, что хоть один из них недавно был в этой местности.

— Никаких инверсионных следов, — сказал Ахмед, указав на небо. — Никакого радиосигнала ни на одной частоте. Ни одного спутника. Что-то пошло не так…

Луна притворно рассмеялась:

— Скажи это ещё разок.

— Нам неизвестно, как разворачивались события. Перед самым концом они, наверное, стали хаотическими. Нам так и не дали сигнала к подъёму. В конечном счёте, я полагаю, про нас забыли. Пока мы не вернулись к жизни случайно.

Снежок заставил себя задать вопрос.

— Сколько же прошло времени, Бок?

Бокоход почесал свой нос.

— Сложно сказать. Если бы у нас был астрономический альманах, то, я предполагаю, мы смогли бы вывести эти данные по изменившемуся положению звёзд. Если же этого нельзя сделать, то наше лучшее предположение основывается на зрелости дубравы.

Боннер рявкнул:

— В тебе до хрена дерьмища, ты, тощий ублюдок. Сколько, твою мать, времени прошло? Пятьдесят лет, шестьдесят…

— Не меньше тысячи лет, — ответил Бокоход, и его голос был твёрдым. — Возможно, больше. Вероятно, больше, если говорить откровенно.

Они переваривали эту информацию молча. А Снежок закрыл глаза, представляя, как ныряет в темноту с палубы авианосца.

Тысяча лет. И всё же это значило не больше, чем пятидесятилетний разрыв, который, как он считал, отделял его от жены. Возможно, даже меньше, потому что это просто невозможно было представить.

— Какое-то странное это будущее, — резко сказал Боннер. — Ни реактивных автомобилей, ни звездолётов, ни городов на Луне. Просто кучи дерьма.

Ахмед сказал:

— Нам придётся принять как должное то, что мы не рассчитываем найти кого-то ещё. То, что мы одни. Мы должны строить планы, основываясь на этой посылке.

Бокоход фыркнул.

— Цивилизация рухнула, все мертвы, а мы застряли на тысячу лет в будущем. И как мы думаем строить планы?

— Эта река, вероятно, чистая, — сказал Снежок. — Все фабрики, должно быть, закрылись целые столетия тому назад.

Ахмед с благодарностью кивнул ему.

— Хорошо. В конце концов, мы сумеем что-нибудь построить. Мы можем ловить рыбу, можем охотиться; мы можем начать это с завтрашнего дня. Бокоход, почему бы тебе не воспользоваться своим мозгом для чего-нибудь полезного, и не подумать о рыбной ловле? Придумай, как мы сможем сварганить снасти, сети, ещё какую-нибудь фигню. Снежок, займись тем же самым, но уже насчёт охоты. Если идти дальше, то мы оказываемся перед необходимостью найти где-нибудь место для жизни. Возможно, мы сможем разыскать ферму. Начните думать о том, как расчистить землю, сеять пшеницу, — он посмотрел на небо. — Как вы думаете, какое сейчас время года? Раннее лето? В этом году мы слишком запоздали с урожаем. Но следующей весной…

Бокоход оборвал его:

— И где ты думаешь, что сможешь найти пшеницу? Ты знаешь, что случается, если ты оставишь зерно или несжатую пшеницу? Колосья падают на землю и гниют. Культурной пшенице для выживания нужны мы. А если ты оставишь коров не доёными в течение нескольких дней, они просто сдохнут — у них лопнет вымя.

— Полегче, — сказал Снежок.

— Всё, что я тебе говорю — то, что, если хочешь устроить ферму, тебе придётся начинать всё на пустом месте. Всё, мать твою, сельское хозяйство и земледелие, всё опять и опять из взятых в природе растений и животных.

Ахмед натянуто кивнул.

— Нам, Бок. Не «тебе». Нам. Мы все огребли здесь проблем. Ладно. Так что это мы и будем делать. И в то же самое время мы занимаемся собирательством, мы охотимся. Мы живём за счёт земли. Так бывало и раньше.

Луна потянула пальцами свою одежду.

— Этот материал не будет существовать вечно. Нам нужно будет выяснить, как делать ткань. И наше оружие будет вообще бесполезно, как только закончатся боеприпасы.

— Возможно, мы сумеем сделать ещё боеприпасов, — сказал Боннер.

Бокоход лишь рассмеялся.

— Думай о каменных топорах, приятель.

Боннер проворчал:

— Я не знаю, как сделать долбаный каменный топор.

— Да и я тоже не задумывался об этом, — глубокомысленно сказал Бокоход. — И знаете, что? Держу пари, нет даже ни одной книги, в которой говорится, как это делать. Вся та мудрость, приобретённая в страданиях с тех пор, как мы скакали в виде голых Homo erectus по всей Африке. Всё пропало.

— Тогда опять же мы просто должны будем начать это снова, — твёрдо сказал Ахмед.

Боннер взглянул на него.

— Почему?

Ахмед посмотрел на небо.

— Мы должны это сделать ради наших детей.

Бокоход сказал просто:

— Четыре Адама и одна Ева.

Повисла долгая, напряжённая тишина. Луна была похожа на статую, её глаза были неподвижными. Снежок заметил, как близко она держала свою руку к PPK.

Ахмед поднялся на ноги.

— Не думайте о будущем. Думайте о том, как набить себе живот, — он хлопнул в ладоши. — Давайте двигаться.

Они разошлись. Серп луны уже восходил, похожий на костяную стружку в синем небе.

— Ну, — спросил Бокоход Снежка, когда они расходились, — и как ты находишь жизнь в будущем?

— Как в тюрьме, дружище, — с горечью сказал Снежок. — Словно мотаю охрененный срок.

Примерно в пяти километрах от базового лагеря Снежок попробовал разжечь костёр.

Он находился на том месте, которое когда-то, наверное, было полем. Ещё оставались следы сухой каменной кладки, которая отмечала собой широкий прямоугольник. Но через тысячу лет, поросшее многолетними травами и злаками, кустами и сеянцами лиственных деревьев, оно очень сильно напоминало любой другой кусок земли по соседству.

Он сделал огневую доску длиной со своё предплечье, с углублением, вырезанным на её плоской стороне. У него были стержень — палочка с заострённым концом, грузик — небольшой камень, который аккуратно ложился ему в руку, и лук — скорее просто молодое деревце с куском пластикового шнурка от обуви, натянутым на нём. Кусочек коры под углублением служил лотком, чтобы ловить тлеющие угольки, которые могли бы получиться. Рядом он собрал небольшую кучку сухой коры, листьев и сухой травы, готовой поддержать огонь. Он встал на правое колено и поставил подушку левой ступни на огневую доску. Он сделал из тетивы лука петлю и просунул в неё стержень. Смазав углубление небольшим количеством собственной ушной серы, он поместил закруглённый конец стержня в углубление на огневой доске, а заострённый — в углубление на грузике. Затем, слегка нажимая на углубление, он начал двигать луком взад-вперёд, вращая стержень с всё большими давлением и скоростью, ожидая, когда пойдёт дым и затлеют угольки.

Снежок знал, что выглядел старым. Теперь он носил длинные волосы, связывая их в «конский хвост» кусочком шнура. Также у него росла борода, хотя он резал её ножом каждые пару дней. Его кожа напоминала дублёную шкуру, вокруг глаз и рта появились морщины. Хорошо, я старый, думал он. И мне уже тысяча лет. Я должен хоть отчасти выглядеть на этот возраст.