Она покинула землю и начала карабкаться вверх — в зелень полога леса, от которой веяло покоем.

Мимо её головы что-то порхнуло. Это была летучая рыба, возвращающаяся из моря. Пока Память наблюдала за ней, она залетела в полог леса, усиленно маша своими плавниками-крыльями, и неуклюже устроилась в гнезде; воздух хрипел в её примитивных лёгких.

Последняя вяло копалась в земле, надеясь отыскать скорпиона или жука. Она выглядела холмиком шерсти рыжего цвета на земле ржавого оттенка.

Это была плоская, сухая равнина тёмно-красного камня и песка. Земля словно была ободрана дочиста каким-то чудовищных размеров лезвием, а материнскую породу до медного блеска отполировал ветер. Когда-то к западу отсюда высились горы — сиреневато-серые конусы, дающие отдых глазам, утомлённым плоским однообразием. Но давным-давно ветер сточил все горы, оставив от них камни, рассеянные веером по равнинам, камни, которые сами бесследно рассыпались в пыль.

Через полмиллиарда лет после смерти последнего настоящего человека образовался новый суперконтинент. В нём преобладали пустыни, такие же красные, как древнее сердце Австралии, и он напоминал огромных размеров щит, лежащий на голубом лике Земли. В этой Новой Пангее не было никаких препятствий, никаких озёр или горных цепей. В настоящее время было неважно, куда идти: хоть с полюса на экватор, хоть с востока на запад. Повсюду всё выглядело совершенно одинаково. И повсюду была пыль. Даже воздух был полон красной пыли, которая оставалась в нём благодаря ставшим привычным делом песчаным бурям, которые превращали небо в купол цвета жжёного сахара. Картина больше напоминала Марс, чем Землю.

Но солнце превратилось в свирепый диск, изливающий жар и свет значительно сильнее, чем в прошлом. Любой наблюдатель-человек просто съёжился бы, избегая этого сильного огня в небе.

Когда солнце так сияло, жаркий воздух стоял над поверхностью земли днём и ночью. Не было слышно ни звука, кроме шума ветра и царапанья немногочисленных живых существ, не было ощущения, что когда-то на этой красной планете всё было совсем иначе. Суша выглядела опустошённой — огромным пространством оглушительной тишины, сценой, которую покинули все актёры.

И в этом пустынном мире, глубоко под слоем пыли, которую раскапывала Последняя, захороненное под отложениями, накапливавшимися в течение полумиллиарда лет, под солью и песчаником Новой Пангеи, лежало место, которое было известно как Монтана. Последняя сидела не очень высоко над Хелл Крик — над тем местом, где кости матери Джоан Юзеб легли, наконец, рядом с костями динозавров и архаичных млекопитающих в отложениях, которые она так усердно раскапывала.

Последняя совершенно не представляла своего особого места в истории: это было выше её способностей понимать. Но она была одним из последних представителей своего вида.

Последняя возвращалась домой. Домом была яма, вырубленная в твёрдой породе. Она давала некоторую защиту от ветра. Здесь Последняя и её вид влачили своё жалкое существование.

Яма выглядела искусственным сооружением. Её дно было ровным, а поднимающиеся террасами стены — крутыми. В действительности яма была карьером, который люди вырыли глубоко в скальной породе за полмиллиарда лет до этого. Даже после того, как прошло столько времени, даже когда горы появлялись и исчезали, карьер сохранился в почти неповреждённом виде — немой памятник деятельности человека.

На дне ямы росли деревья, стоя в гордом одиночестве, словно стражи, с сопровождающими их колониями термитов, возвышающимися вокруг них. Это были коренастые уродливые деревья с неопадающими игловидными листьями, неподвластными времени. Мало кто ещё жил здесь — лишь люди и другие симбионты деревьев, а также великое множество крохотных существ, которые копошились в пыли.

Пока Последняя слезала вниз по стенам ямы, ветер сменил направление и начал дуть с запада, со стороны внутреннего океана. Влажность постепенно возрастала. Наконец, вдоль разрушенных гор на западе начали собираться тяжёлые чёрные облака.

Последняя посмотрела на небо на западе. За всю жизнь Последней здесь никогда не шли дожди. Многие облака, приходящие с далёкого океана, выпадали дождём значительно раньше, чем успевали добраться до мест вроде этого, далеко в сердце суперконтинента. Чтобы прорвать эту бескрайнюю защиту засушливой равнины, нужен был действительно могучий шторм — чудовище, которое рождается раз в столетие. И именно он приближался сейчас. Это можно было почувствовать в воздухе — почувствовать, как что-то изменилось.

Люди поспешили обратно к своему Древу и начали карабкаться на его гостеприимные ветви. Да, они спешили, но, тем не менее, они передвигались вяло и медленно, словно плавали в плотном горячем воздухе.

В возрасте десяти лет Последняя выглядела как нечто вроде маленькой обезьянки. У неё были длинные конечности, тонкое туловище и узкие плечи: даже теперь у этих отдалённых потомков человечества сохранялся основной план строения тела приматов. Её хрупкое тело покрывала густая шерсть ярко-рыжего цвета, похожая на цвет песка. У неё была маленькая голова с большим лбом и подвижным, выразительным лицом, которое выглядело в достаточной степени человеческим. Маленькие складки кожи, очень похожие на веки, могли закрывать её уши, нос, задний проход и влагалище, чтобы удерживать драгоценную влагу. Её лоб был вздут — он выглядел почти как если бы в ходе эволюции у её вида заново появился крупный передний мозг, как в эпоху человека, но за этим лбом была лишь губчатая кость — обширная система пазух, которые работали как система охлаждения, спасая её мозг от перегрева.

Хотя она полностью выросла, её тело сохраняло детские очертания. Последняя функционально была самкой — люди по-прежнему рождали детей — но мужчин больше не было и понятие пола было бессмысленно. У неё совсем не было не только грудей, но даже рудиментарных сосков. В настоящее время материнское молоко больше не требовалось, равно как не требовалась сложная суперструктура крупного мозга. Обо всём, в чём ты нуждаешься, заботилось Древо.

И она не была двуногой. Это было ясно видно, когда она двигалась обратно к Древу: её руки и ноги были предназначены для раскачивания и лазания, а ступни — для схватывания, а не для ходьбы в вертикальном положении. От того особого эксперимента с локомоцией давно уже полностью отказались. По сравнению со своими предками она была медленной и апатичной, как и весь её вид.

На Древе Последняя разыскала свою дочь.

Сложенный из листьев кокон младенца лежал в изгибе одной из нижних ветвей. Пряди оранжевых волос закрывали вздутый лоб маленькой девочки, которая покоилась в безопасности, завёрнутая в мягкий белый пух. Пока сок Древа струился по бледному тяжу чревного корня, который, словно червь, проник в её живот, дитя ворочалось и бормотало, сунув крошечный большой палец себе в рот, и смотрело растительные сны.

Что-то тут было не так. Последняя не обладала большими способностями к анализу, но её инстинкт был безошибочным. Она ткнула пальцем в спутанную рыжую шерсть на маленьком животе ребёнка и пригладила пушистую, похожую на вату, выстилку кокона. Маленькая девочка заскулила, повернувшись во сне, не открывая глаз. Ничего из того, что сделала Последняя, не заставило уйти её ощущение неправильности всего происходящего. Оставаясь в сомнении, она осторожно сдвинула стенки кокона на место.

Ветер усилился, словно чудовищный выдох.

Последняя забралась по гостеприимным ветвям Древа повыше. Она торопливо стянула стенки собственного кокона вокруг тела, плотно сдвинув листья. Листья были толстыми и жёсткими, словно листы кожистой брони. Другие делали то же самое — люди заворачивались в коконы на ветвях, и создавалось впечатление, будто на Древе внезапно выросли огромные чёрные плоды.