Теперь Соло повернулся к самкам. Тётки легко могли оказать сопротивление Соло, если бы объединили свои усилия. Но они убрались с дороги Соло. Нападение Соло потрясло их не меньше, чем его жертву. Они никогда не видели никого похожего на него. Они все были матерями; они все сразу же подумали о детёнышах, которых оставили висеть на высоких ветках.

Соло проигнорировал и их. Твёрдой походкой хищника он надвигался на мать Нота, на свою основную цель.

Она зашипела, она продемонстрировала свои зубы, она даже ударила его своими мощными задними лапами. Но он легко выдерживал её удары, шёл, несмотря на её пинки лапами — и схватил не оказывающего сопротивления и мешающего ему детёныша, легко пересилив его хватку. Он нанёс быстрый укус в горло детёныша, раздирая плоть, и рвал его, пока не разорвал трахею. Всё было кончено в несколько мгновений. Он уронил трепещущие останки в лес под собой, где мезонихиды, возбуждённые запахом свежей крови, бросились вперёд со своим жутким лаем, не похожим на собачий. С окровавленными ртом и руками Соло повернулся к матери Нота. Конечно, она пока не была готова к оплодотворению, возможно, даже не в следующие несколько недель, но он мог пометить её своим запахом, сделать её своей собственностью и отвести от неё внимание других самцов.

В Соло не было ничего по-настоящему жестокого. Если детёныши были убиты, то оставалась возможность того, что у матери Нота ещё до конца лета снова начнётся течка — и если бы Соло покрыл её в это время, благодаря ей он смог бы оставить больше потомства. Поэтому, с точки зрения Соло, детоубийство было хорошей тактикой.

Сопротивляться грубой стратегии Соло мог далеко не каждый. Самцы нотарктусов не были экипированы для драки. У них не было таких клыков, какие будут использовать для нанесения урона конкурентам более поздние виды приматов. И этот полярный лес был едва пригодным для жизни местообитанием, где настоящие поединки были буквально растратой энергии и скудных ресурсов; именно поэтому в процессе эволюции появились эти ритуальные запаховые поединки. Но для Соло, который был исключением, это было стратегия, раз за разом приносившая положительный результат и позволившая ему завоевать много брачных партнёрш — и она сделала возможным появление множества потомков, разбросанных по всему лесу, и в их жилах бежала кровь Соло.

Но на сей раз она не собиралась срабатывать.

Мать Нота, помеченная запахом убийцы, пристально смотрела вниз, в зелёную пустоту под собой. Она потеряла своего детёныша — то же самое пришлось перенести и Пурге, её далёкой праматери. Но, будучи значительно умнее, чем была Пурга, она гораздо острее ощущала свою боль.

Тьма заполнила её. Она сделала выпад в сторону Соло — маленькие лапы бешено молотят, рот разинут. Поражённый, он бросился назад.

Она промчалась мимо него. И она упала.

Нот видел, как его мать падает в ту же яму, куда до неё упала его маленькая сестра. Её скрученное тело сразу же скрылось под мерзкими копошащимися телами мезонихид.

Нота отняли от груди через несколько недель после рождения. Скоро настало бы время, когда он будет странствовать без своей стаи. Его связь с матерью была незначительной. И всё же он чувствовал такую сильную потерю, словно материнскую грудь вырвали у него изо рта.

А дождь всё шёл, непрерывно усиливаясь.

Нот, дрожа, ползал по ветвям. Завывал ветер, дождь падал массивными каплями, которые стучали по незащищённому телу и барабанили по широким листьям деревьев.

Следуя по давним запаховым следам матери, он нашёл свою младшую сестру. Она всё ещё неподвижно цеплялась за ствол дерева, где её оставила мать — и где она висела бы, вероятно, пока не умерла бы от голода. Нот обнюхал её влажную шерсть. Он подобрался к ней поближе и обнял её лапами. Она была крохотным дрожащим комочком, прижимающимся к шерсти на его животе, но он защищал её от дождя.

Он был настроен оставаться с нею. Она пахла семьёй, у них было очень много общего в генетическом наследии, и потому в любом потомстве, которое у неё могло бы однажды появиться, был бы и его вклад.

Но дождь шёл всю ночь и весь день, пока солнце продолжало свой бесцельный круговой танец в небе. Подлесок промок, а землю усеяли поблёскивающие лужи, засоренные плавающими в них остатками листьев, и в них скрылись обгрызенные и разбросанные кости.

А продолжающийся дождь смывал с деревьев последние следы запаховых меток стаи Нота. Нот и его сестра потерялись.

Бесконечный день всё продолжался, солнце накручивало свои бессмысленные круги, а Нот и Правая заблудились в ветвях леса.

Они уже неделю, как потерялись. Им не встретился ни один представитель их собственного вида. Но в пологе леса обитало много адапид — кузенов нотарктусов. Многие из них были мельче Нота. Он бросил взгляд на их горящие глаза, похожие на жуткие жёлтые провалы, глядящие из тенистых закоулков. Эти миниатюрные охотники на насекомых выглядели скорее как мыши. Некоторые из них стремительно носились по веткам, перебегая из одного тенистого укрытия в другое. Но один совершил великолепный скачок с дерева на дерево — сильные задние лапы болтаются в воздухе, передние вытянуты. Его перепончатые уши поворачивались, словно у летучей мыши; он поймал насекомое, схватив его в воздухе челюстями прямо в середине своего прыжка.

Одно одиночное маленькое существо цеплялось за гнилую кору очень старого дерева. У него были взъерошенная чёрная шерсть, уши летучей мыши и выступающие наружу передние зубы, и оно терпеливо постукивало по древесине пальцем, который заканчивался когтем, поворачивая при этом уши. Услышав личинку, прогрызающую ход под корой, оно оторвало кору зубами и сунуло внутрь странно длинный средний палец, чтобы зацепить им личинку и подтянуть её к своему жадно раскрытому рту. Это был примат, который научился жить, как птица, как дятел.

Однажды Нот встретил гигантское существо, похожее на ленивца, висящее вверх тормашками на толстой ветке; его руки примата прочно обхватили дерево. Голова этого чудища повернулась, чтобы оглядеть Нота и Правую; его глаза были пустыми. Медленно жующий рот был полон маслянистых листьев листопадных деревьев, которые составляли основу его рациона. Необходимость размещения кишечника, достаточно большого, чтобы расщеплять целлюлозу в стенках клеток листьев, заставила его вид вырасти до внушительного размера. Лицо ленивцеподобного существа было странно неподвижным и статичным, его выразительность была ограниченной. Общественная жизнь этого угрюмого висячего существа была скучной: этому способствовали его медленный обмен веществ и нехватка энергии, которую можно было бы израсходовать на социальные взаимодействия.

После ужасного столкновения с кометой мир неуклонно разогревался. Волны растительности распространялись от экватора, пока, в конечном счёте, влажный тропический лес не покрыл всю Африку и Южную Америку, Северную Америку до отметки, которая потом станет канадской границей, Китай, Европу на север до Франции, а также значительную часть Австралии. Даже на полюсах росли джунгли.

Северная Америка по-прежнему соединялась значительными сухопутными мостами с Европой и Азией, тогда как южные континенты лежали большим поясом южнее экватора и были разбросаны, словно острова. Индия и Африка вместе двигались к северу, но Землю по экватору пока ещё опоясывало море Тетис, могучий поток, который разносил тепло по экваториальному поясу планеты. Тетис напоминал реку, текущую через Эдем.

В ответ на великое потепление дети Плези и других млекопитающих избавились, наконец, от своего прошлого. Казалось, словно существа, унаследовавшие Землю, поняли, наконец, что пустая планета предлагала им намного больше, чем просто жевать личинок ещё одного вида. Тогда как выжившие представители рептилий, ящерицы, крокодилы и черепахи, оставались в значительной степени неизменными, в скором времени должны быть заложены основы успешных родословных линий млекопитающих будущего.