Мать, качая в левой руке жалкие сломанные куски черепа, обвела взглядом собравшихся вокруг неё людей. Потом её правая рука резко выпрямилась в указующем жесте.

— Ты!

Люди вздрогнули. Они повернули головы в указанном направлении. Мать указывала на Медовую.

— Сюда! Идти, идти сюда!

Отвисший подбородок под челюстью Медовой задёргался от ужаса. Она попробовала отступить, но окружающие люди остановили её. Потом Проросток вышел вперёд, схватил девочку за запястье и притянул её к Матери.

Мать бросила куски черепа ей в лицо.

— Ты! Ты бросить камень. Ты разбить мальчик.

— Нет, нет. Я…

Голос Матери звучал жёстко.

— Ты задерживать дождь.

Медовая завизжала так испуганно, словно это было правдой, и моча потекла по её бёдрам.

На сей раз Матери даже не пришлось устраивать убийство самой.

В тот день это не начало дождь. И на следующий день тоже. И на следующий день после него. Но на третий день после жертвоприношения Медовой в сухом небе загрохотал гром. Люди пригнулись — сработал древний рефлекс, корни которого уходили в те дни, когда Пурга забивалась в свою норку. Но потом, наконец, пошёл дождь, изливаясь с неба так, словно его прорвало.

Люди бегали и смеялись. Они лежали на спине, открывая рты для воды, падающей с неба, или валялись в грязи и кидались ею друг в друга. Дети боролись, младенцы вопили. И последовала целая волна совокуплений: инстинктивный, страстный ответ на окончание засухи — новое начало жизни.

Мать сидела рядом со своей напитавшейся кровью подстилкой и наблюдала за всем этим, улыбаясь.

Как всегда, она думала на нескольких уровнях одновременно.

Её жертвоприношение Медовой также было политически дальновидным шагом. Медовая не была расчётливым противником, но она была центром инакомыслия; когда она исчезла, Матери стало легче собрать воедино свою власть. И в то же время жертва точно была необходима. Небо и земля успокоились; первые боги человечества смягчились и позволили своим детям жить.

Но на совсем ином уровне мышления Мать знала, что дождь придёт, что бы она ни делала. Если бы дождь не пошёл после её жертвоприношения Медовой, она была бы готова продолжать, используя людей одного за другим — и даже всадить копьё в сердце Глазастой, если потребуется.

Она знала все эти вещи одновременно; она верила во многие противоречащие вещи одновременно. В этом была суть её гения. Она улыбнулась; вода стекала по её лицу.

Проросток медленно шёл по поросшему травой берегу реки. Он носил простую повязку из кожи, и нёс только копьё, привязанное к спине, и сетчатый мешок, в котором лежало несколько костяных инструментов и поделок — но не было каменных инструментов; если они потребуются, их было бы легче изготовить на месте, чем нести.

Сейчас ему уже было больше тридцати — уже прошло пятнадцать лет со времени смерти Быка и Медовой и воцарения Матери в качестве фактического предводителя отряда — Проросток пополнел, его лицо стало суровее, волосы поредели и подёрнулись сединой. Но его тело было таким же стройным, как когда-то. Было невозможно скрывать татуировки, которые покрывали его руки и лицо, но он проявил осторожность и обмазал кожу грязью, чтобы сделать их менее заметными. За эти годы татуировки уже стали настораживать незнакомцев, и в любом случае уровень недоверия был достаточно высоким.

Он выглядел как охотник, случайно оказавшийся здесь, исследуя земли вдали от своего отряда и, возможно, желающий поторговать. Но он не был один; за каждым его шагом следили другие, скрывающиеся в листве у берега реки. Его внешний вид представлял собой хитроумный обман. И его исследовательский поход был вовсе не случайным. Он шёл в разведку.

Вначале его заметил ребёнок — полная маленькая девочка, играющая окатанными гальками у края воды. Ей было примерно пять лет, она была голая, и лишь носила ниточку бус на шее. Она посмотрела на него с испугом. Он улыбнулся ей, но глаза оставались широко раскрытыми и пустыми. Она закричала и побежала вниз по берегу реки — он ожидал, что она поступит именно так. Он медленно пошёл следом за ней.

Вскоре признаки поселения стали вполне очевидными. Грязная земля под ногами пестрела от следов, и он заметил рыболовные сети, натянутые поперёк течения реки. Пройдя вдоль поворота речного русла, он увидел само поселение. От группы хижин грубо-конической формы в полуденное небо поднимались струйки дыма.

Это было совсем не временный лагерь — это он сразу увидел. Хижины были построены на крепких брёвнах, которые были глубоко вкопаны в землю. Этот речной народ уже жил здесь некоторое время, и они явно намеревались остаться.

Достаточно было взглянуть на реку, чтобы понять, почему. Неподалёку отсюда на берегах растительность по обе стороны от воды была вытоптана, и ему был заметен влажный блеск камней среди русла реки. Это было брод, где мигрирующие стада могли переправляться через воду. Всё, что должны были делать люди — просто ждать здесь животных, которые сами приходили к ним. И действительно, он видел большую груду костей, похожих на антилопьи, бычьи и даже слоновьи, сложенную за хижинами.

Но сами хижины показались ему странными. У них были сплошные стены, за исключением отверстия в вершине каждого конуса, которое позволяло дыму выходить наружу, но не позволяло свету проникать внутрь. Кто смог бы жить в такой темноте?

В его сторону бежали двое взрослых людей — две женщины, как он заметил. Они держали ничем не примечательные деревянные копья и каменные топоры и носили простые повязки из кожи, очень похожие на его собственную. На их лицах были намалёваны грубые, но воинственно выглядящие рисунки охрой, и они обе носили кусочки кости, протыкающие нос. Одна из женщин подняла своё копьё к его груди. «Фу, фу! Не хаи, не, фу!»

Он не узнал ни одного из слов. Но он мог сказать, что эта примитивная болтовня напоминала тот смешанный язык, на котором он говорил, пока рос, и который был лишён того постоянно растущего богатства речи, характерного для людей Матери.

Похоже, всё будет очень легко.

Он заставил себя улыбнуться. Затем медленными движениями он снял мешок с плеча и позволил ему упасть и раскрыться. Наблюдая за женщинами, он вынул резную морскую ракушку. Он положил ракушку на землю перед женщинами и отступил назад, раскинув пустые руки. Да, я незнакомец. Но я не угроза. Я хочу торговать. И вот, что у меня есть. Смотрите, какое это красивое…

Женщины были дисциплинированными. Один держала своё оружие нацеленным на его грудь, а другая в это время нагнулась, чтобы осмотреть ракушку.

Сама ракушка последний раз видела море лет десять назад, и с тех пор пропутешествовала на сотни километров вглубь суши по едва устоявшимся дальним торговым путям. Но теперь она была украшена резным изображением головы слона, которое сделал один из лучших ремесленников их народа, молодая девочка с длинными тонкими пальцами. Когда женщина распознала морду слона, она захотела этот предмет, словно ребёнок. Она схватила раковину и прижала её груди.

После этого женщины сделали Проростку знак следовать за ними к поселению. Он шел лёгкой походкой, не оглядываясь, уверенный в том, что его спутники останутся незамеченными.

Он вызвал движение в поселении речного народа. Когда он проходил мимо, люди провожали его пристальными взглядами, хотя жадно разглядывали резную раковину. Пара детей, в том числе маленькая девочка, которая первой подняла тревогу, с любопытством шли вприпрыжку вслед за ним.

Его ввели в одну из хижин. Это было типичное жилое помещение со сложным очагом, подстилками для сна и сложенными в кучи пищей, инструментами и шкурами. Похоже, здесь жило десять-двенадцать человека, включая детей. Но семья вышла отсюда, и остались лишь двое бородатых мужчин примерно одного с ним возраста, и женщины, которые привели его сюда. Пол был сильно утоптан и замусорен обычными остатками повседневной деятельности людей — костями, осколками камней после изготовления орудий труда, несколькими наполовину съеденными корнями и плодами.