Нот был одним из самых умных существ на планете. Но его интеллект были специализирован. Он вёл себя очень умно, когда речь шла о проблемах, касающихся других представителей своего вида — где они были, их потенциал в качестве угрозы или поддержки, какую иерархию они образуют — чем кто-либо другой в его окружении. Но он не мог, например, связать след змеи с вероятностью наткнуться на змею. И хотя его поведение выглядело сложным и умным, он повиновался правилам так жёстко, словно принадлежал к запрограммированному племени роботов.

Но всё равно нотарктусы проводили значительную часть своей жизни, разыскивая корм в одиночку, как поступала Пурга. Это было заметно по тому, как они передвигались: они знали друг друга, избегали друг друга, сбивались вместе для защиты, но двигались не вместе. Они напоминали одиночек по природе, принуждённых сотрудничать, скованных неудобством необходимости быть вместе с другими.

Когда Нот обследовал подлесок, мимо нервно прошмыгнула группа тёмных мелких существ. У них были резцы вроде крысиных, и невзыскательная неприятная внешность в сравнении с Нотом и его семьёй; их чёрно-белый мех был клочковатый и грязный. Эти мелкие приматы были из числа плезиадапид: они выглядели почти как Пурга, хотя она умерла больше чем за четырнадцать миллионов лет до них. Они были реликтами минувших времён.

Один плезиадапид подошёл слишком близко, сопя и подслеповато щурясь; Нот соизволил плюнуть в него семечком; семечко попало удирающему существу в глаз, и оно вздрогнуло.

Гибкое, приземистое и тонкое тело бросилось из тени деревьев. Существо напоминало гиену, но это был мезонихид.

Нот и его семья быстро покинули землю.

Плезиадапид замер. Но он оказался безнадёжно беззащитным на голой земле под деревьями.

Мезонихид бросился вперёд. Плезиадапид скорчился и покатился, шипя. Но зубы мезонихида уже выхватили кусок из его задней лапы. И другие члены стаи мезонихид, ощутив запах крови, выбежали, толкаясь, к месту нападения.

Мезонихиды были представителями кондилартров, разнообразной группы животных, родственной предкам копытных. Мезонихид не был опытным убийцей или специализированным едоком мяса, но, подобно медведю или росомахе, он питался мясом, если предоставлялась такая возможность. Все кондилартры были обречены вымереть за десять миллионов лет до появления человечества. Но пока они существовали во всём своём великолепии — верховные хищники всемирного леса.

Другие жители подлеска отреагировали на это событие по-разному и по-своему. Напоминающий лори адапид обладал растущим поверх костистых бугров на спине щитом из утолщённой кожи, под которой он теперь подгибал голову. Большая глупая барилямбда заключила, что ей ничего не угрожает даже от стаи этих маленьких охотников; подобно гиенам более поздних эпох, мезонихиды были главным образом падальщиками и редко нападали на животное значительно крупнее самих себя. Тениодонт, однако, решил, что следует поостеречься; он напыщенно удалился, разевая рот и показывая свои длинные зубы.

Тем временем плезиадапид сражался, нанося своим противникам шрамы и укусы. Один из мезонихид, заскулив, отступил: сухожилия на его правой задней ноге были сильно разорваны, и из порванной плоти сочилась кровь. Но в итоге плезиадапид уступил их зубам и весу. Мезонихиды окружили свою жертву, их тонкие тела и машущие хвосты сгрудились вокруг добычи, словно личинки мух вокруг раны. Распространяющийся вокруг запах крови и ещё более отвратительное зловоние изверженных в страхе испражнений и содержимого желудка нанесли удар по чувствительному обонянию Нота.

Хотя некоторые из древних плезиадапид пошли по пути специализации, научившись вышелушивать семена, как опоссумы, или питаться камедью деревьев, они остались главным образом охотниками на насекомых. Но сейчас они столкнулись с конкуренцией со стороны других насекомоядных существ, предков ежей и землероек, и ещё со стороны своих собственных потомков вроде нотарктусов. Ранние формы плезиадапид уже вымерли во многих районах Северной Америки, выживая только в пограничных областях вроде этого едва пригодного для жизни полярного леса, где бесконечные дни не соответствовали телам и повадкам, которые формировались во время ночей мелового периода. Уже скоро последние из них исчезнут.

Сидя высоко в спокойствии древесного храма, Нот видел членов своей семьи, когда они поднимались к нему, плавно работая своими гибкими конечностями. Но что-то его тревожило: изменения в освещённости, внезапное похолодание. Когда сгустившиеся облака закрыли солнце, огромные снопы света, пронизывающие лес, потускнели. Нот почувствовал холод и распушил мех. Закапал дождь: тяжёлые бесформенные капли забарабанили по широким листьям деревьев и полетели в грязь внизу, словно артиллерийские снаряды.

Из-за начавшегося дождя и омерзительных запахов кровавой смерти внизу Нот не заметил приближения Соло.

Соло видел группу нотарктусов, спешащих в укрытие; сам он скрывался в тенистом уголке, а его запах ветер уносил в другую сторону.

И он видел мать Нота с её детёнышем.

Она была плодовитой и здоровой самкой: именно это сказало ему о ней присутствие детёныша. Но с ней был брачный партнёр, а поскольку у неё уже был детёныш, вряд ли у неё в этом сезоне ещё раз будет течка. Но ни одно из этих обстоятельств не было препятствием для Соло. Он ждал, пока семья Нота займёт ветку и успокоится, не ощущая непосредственной угрозы.

В свои три года Соло был зрелым и сильным самцом нотарктуса. И он был немного со странностями.

Большинство самцов бродило по лесам маленькими группами, разыскивая большие и более оседлые стаи самок, где они могли получить возможность спариться. Но не Соло. Соло предпочитал путешествовать в одиночку. Он был крупнее и сильнее, чем почти все самки, с которыми он сталкивался в своих странствиях по этому полярном лесу. И в этом Соло тоже был необычен; в среднем взрослый самец был мельче, чем средняя самка.

И он научился использовать свою силу, чтобы получить то, что хотел.

Изящно качнувшись, Соло соскочил на ветку и встал на задние лапы перед матерью Нота. Он выглядел нескладным, потому что его задние лапы были довольно массивными, а передние — короткими и тонкими; он держал свой длинный хвост поднятым вверх, поэтому его конец загибался у него над головой. Но он был высоким, очень гибким и очень пугающим.

Мать Нота могла понюхать запах этого огромного незнакомца: это не родственник. Она сразу же запаниковала. Зашипев, она отпихнула Левую себе за спину.

Отец Нота вышел вперёд. Он поднялся на задних лапах и повернулся лицом к пришельцу. Быстрыми порывистыми движениями он потёр свои генитальные железы об окружающую листву и провёл хвостом по предплечьям так, чтобы роговые шпоры над железами на запястьях расчесали шерсть на его хвосте и пропитали её его запахом. Затем он стал размахивать вожделенно пахнущим хвостом над своей головой в сторону пришельца. В мире нотарктусов, где господствовали запахи, это была устрашающая демонстрация. «Уйди. Это моё место. Это моя стая, мои детёныши. Уйди».

В поведении отца не было ничего сентиментального. Производить здоровое потомство, которое доживёт до возраста размножения, было единственной целью в жизни этого отца; он готовился бросить вызов вторгшемуся чужаку исключительно из собственных эгоистичных соображений, чтобы видеть собственное наследие в целости и сохранности.

Обычно эта игра со запаховым блефом продолжалась до тех пор, пока один или другой самец не отступил бы, но без физического контакта. И здесь Соло тоже был необычен. Он не отвечал никакой формой демонстраций, кроме холодного пристального взгляда на лихорадочное позирование соперника.

Отец Нота расстроился из-за жуткой неподвижности пришлого соперника. Он колебался, его запаховые железы высыхали, а хвост поник.

И тогда Соло нанёс удар.

С оскаленными зубами он сделал выпад в сторону отца Нота, врезавшись в его грудную клетку. Визжа, отец Нота упал на спину. Соло опустился на все четыре лапы и наскочил на него, укусив в грудь сквозь слой шерсти. Отец Нота закричал, побежал и вскоре скрылся из вида. Он был лишь слегка ранен, но его дух был сломлен.