Не к самым сложным загадкам относился Карл XII Маргареты, а вот узнать Густава Васа, изображенного Гуннаром Нерманом, было значительно сложнее. И только когда он изобразил бегство короля через Даларна, нас осенило.

Настала моя очередь. На бумажке, которую я развернул, было написано: «Уинстон Черчилль». Не было ничего проще. Знак пальцев «V» (победа) и пыхтение сигарой — вот все, что требовалось. Однако я не собирался изображать Уинстона Черчилля. У меня были другие планы, и мысль поиграть в шарады подходила как нельзя кстати.

Я лег на ковер, изображая спящего, которого разбудили и показали нечто, сначала поразившее его, а потом обрадовавшее. Затем — снова на ковер, чтобы «поплыть», встать, и снова лечь — замертво. После небольшой паузы я поднялся.

Они сидели безмолвные. Никто не произнес ни слова. Маргарета выглядела озадаченной. Она одна знала правильный ответ. И я видел по ее лицу, что не оправдал ожиданий. Что бы я ни изобразил, это не был Уинстон Черчилль. Это точно.

— Это был или поезд через пролив Бельт, или праздничная распродажа в магазине «Нурдиска компаниет», — выдвинул догадку Эрик.

— Да нет, скорее Цезарь и Клеопатра, — сказал Свен. — По крайней мере, эта любовная сцена на ковре.

— Никто не угадал, — сказал я и плеснул в рюмку выдержанного арманьяка 1912 года. Попробуйте ещё.

Но никто не мог отгадать верно. И это было не так уж странно.

— Один из вас знает правильный ответ. — Я смотрел на них серьезно. Изучал выражения их лиц. — Это был Андерс фон Лаудерн.

— Но… — Маргарета подняла руку к жемчужному ожерелью. — Но ведь должен был быть Уинстон Черчилль.

— Серьезно? Мне показалось, в бумажке был написан Андерс. Хотя это ведь было совсем не сложно? Он спит в своей кровати. Его привозят сюда, в Слагсту, он поднимается в большую комнату наверху и видит картину, которую Рубенс написал более 380 лет назад.

На пол со звоном упала кофейная ложечка. Свен наклонился и подобрал ее. Из парка донеслась новая грозовая канонада. Гроза, казалось, подошла совсем близко, и дождь усилился.

— Потом, как вы видели, он утонул в озере. Впрочем, ему в этом помогли. На самом деле его убили.

— Это заходит слишком далеко, — резко сказала Маргарета и поднялась из кресла. — Я вас пригласила, чтобы вы провели приятный вечер, но ты чересчур увлекся, Юхан. Смысл шарад в том, что они должны быть забавными, шутливыми, но всякому поведению есть границы.

— Боюсь, что кто-то из находящихся в этой комнате далеко зашел за эти границы, — сказал я, глядя на нее. — Здесь сегодня присутствуют не только дружелюбные и приятные люди. Среди твоих гостей есть убийца.

— Но…

— Мне очень жаль. И я скажу, кто это. Кто убил Андерса.

— Это длинная история, — сказал я, оглядев их. Мне казалось, что я стою перед аквариумом, я почти ощущал стеклянную стену между ними и мной. Они были по ту сторону, с неподвижными лицами и ничего не выражавшими глазами. Будто они жили в другом мире, и то, о чем я говорил, их не касалось. Может, это был шок от сказанного мной или это была защитная реакция?

— Все началось в 1648 году в Праге, когда шведская солдатня захватила дворец габсбургского императора. Серебряная Библия, хранящаяся в Упсале, тоже оттуда, как и многое, многое другое. Например, большая часть бронзовых статуй, что стоят в Дроттнингхольмском парке. Они тоже были трофеями, если дать приукрашенное название.

— Вот тут нам всем неплохо бы подлить немного коньяку, — сказал Эрик и умоляюще протянул свою рюмку Маргарете. — Если Юхан так начинает, то конца этому не будет.

Однако никто не прислушивался к его потугам на шутки. Они с напряжением смотрели на меня.

— И старина Бальтсар Сильвершерна не остался внакладе. Иначе и быть не могло. Системой предусматривалось, что он получал часть награбленного. Насколько я понимаю, за годы на материке он заложил основу фамильного состояния. Поместье и подворья были пожалованы ему королем, а сокровища искусств, которые должны были позолотить и скрасить его скромное происхождение, он забирал в соборах, церквах и дворцах Европы. Полагаю, прихватывал все, что доставалось. Среди того, что он приволок домой, была и огромная, громоздкая картина, которая никому не понравилась. Ее повесили в отдаленный угол, забыли о ней, и она в буквальном смысле заросла. Это привело к тому, что никто не мог определить ее ценности. Никто, кроме специалиста.

— Ты имеешь в виду картину, на которой женщина перерезает горло обнаженному парню? Ту, что украли?

— Именно ее, Маргарета. Ты совершенно права. Только самое интересное в том, что эта картина, по всей вероятности, — самое ценное произведение искусства из когда-либо имевшихся в Слагсте. Одно из самых ценных вообще в Швеции. Ее написал Рубенс, и она, как и многое другое, пропала во время Тридцатилетней войны. Историки искусства исходили из того, что она была уничтожена и пропала. Но она висела здесь.

— Ты хочешь сказать, что это был Рубенс? — Свен Лундман выглядел задумчивым. — Должен признаться, я никогда не рассматривал ее внимательно. На меня она производила впечатление копии, конечно, старинной, или работы ученика примерно времен барокко. Меня больше интересовала рама. — Он мимолетно улыбнулся, но глаза остались серьезными. — Но ты прав. Она не была очищена, висела в стороне и без должного освещения.

— Однако Андерс догадался, не так ли? — Элисабет вопросительно взглянула на меня.

Я утвердительно кивнул.

— Андерс понял, что это было.

— Это немного странно, — сказала Маргарета. — Он ведь здесь никогда не был. Мы с ним не были знакомы.

— То, что вы не были знакомы, не должно означать, что он не бывал в Слагсте. Он был здесь. Однажды темной ночью.

— Юхан, извини, — встрял Гуннар Нерман. — Я что-то теперь совсем не улавливаю, в чем суть!

— Все это не так странно, как может показаться на первый взгляд, — продолжал я. — Андерс рассказал мне об этом, когда мы летели из Франкфурта. Я случайно встретил его в Венеции, где он выступал на семинаре. И он поведал, как однажды ночью его разбудили и под угрозой пистолета и с завязанными глазами повезли куда-то в окрестности Стокгольма. Здесь спросили его мнение по поводу висевшей картины. Будучи специалистом по Рубенсу, он констатировал факт всемирной сенсации. Творение Рубенса вернулось после почти четырехсотлетнего отсутствия.

— О боже, боже, — закудахтал Эрик и сам подлил в свою рюмку коньяка. — Это становится все более увлекательным. Прости меня, старого девственника, но какая здесь, собственно, связь? Андерса якобы будят посреди ночи, завязывают глаза и куда-то везут. Там он обнаруживает картину. Но как же он мог узнать, что это Слагста, если глаза у него были завязаны? И как ты определил, что речь идет о той же самой картине?

— That’s a good question[5], как говорят в американских детективах. Андерс этого не знал. А вот я знаю. Ехать сюда ему пришлось около часа, затем он поднимался по каменной лестнице, войдя со двора, засыпанного крупным гравием. Кроме того, он описал мне картину, рассказав о сюжете. О том, как Юдифь убивает Олоферна под пухлыми ангелочками в стиле барокко. Это описание абсолютно совпадает с рассказом Маргареты.

— А не было ли тут лишку? Ну, с этим маскарадом? — В голосе Свена проскальзывала ирония. — Не проще ли было ему приехать и осмотреть картину в более подходящих условиях? Что-то все это кажется слишком театральным и мелодраматичным — ночные поездки, повязки на глазах и пистолеты.

— Не думаю. Тот, кто все это устроил, не был заинтересован в том, чтобы Андерс опознал владельца или место. Именно поэтому ему пригрозили смертью, если он о чем-то проговорится.

— Хочешь сказать, я не должна была узнать, что владею колоссально ценной картиной Рубенса, чтобы не страдать, когда ее украдут? — слегка склонив голову, Маргарета смотрела на меня, сосредоточившись на моем рассказе.