— Очень интересно, — заметил я и пригубил чай. Его легкий, с дымком аромат напомнил мне чай Элисабет; домашнее сахарное печенье золотом светилось на подносе.

— Ты понимаешь, конечно, что я пришел не для того, чтобы больше узнать о Врангелевском дворце. Хотя все, что ты рассказала, и было очень интересно.

— Называй его Королевским домом. Так его называю я, и так он назывался прежде.

— Вот видишь! Опять я узнал что-то новое. Но я пришел из-за Андерса.

Она понимающе кивнула.

— Ты мне рассказала, что он был влюблен в Элисабет. И Элисабет это подтвердила. Она сказала, что они любили друг друга и собирались даже пожениться. Но тут я встретил Свена.

— Вот как? — Она с интересом смотрела на меня и даже наклонилась в мою сторону, чтобы не пропустить то, что я скажу.

— Он утверждал практически обратное. Что у Андерса и Элисабет была какая-то история, но совершенно несерьезная, и к тому же она давно закончилась. Свен даже показал мне написанное Андерсом письмо, в котором говорилось о том, что ничего серьезного между ними не было и что все давно кончилось.

Некоторое время она молча, внимательно смотрела на меня.

— Я этому не верю, — сказала она затем. — Ни единой секунды не верю.

— Это не все. Он намекнул, будто Андерс покончил жизнь самоубийством. Что это был не несчастный случай и Андерс сам поплыл на середину озера.

— Самоубийство? — Изумленно глядя на меня, она резко поставила чашку на поднос, и я даже испугался, что та разобьется.

— У Андерса были проблемы, и он хотел поговорить о них со Свеном. Поэтому он и пригласил его в Бакку. По какой-то причине разговор не состоялся. Они должны были поговорить на следующее утро. Вместо этого Андерс покончил с собой. Не мог больше вывести. Так, собственно, излагал события Свен.

Теперь Барбру разглядывала вечернее небо за окном.

— Я ничего не понимаю, — тихо сказала она. — Андерс был по уши и безнадежно влюблен в Элисабет. Из этого не было возврата. Для него имела значение только она. Я думаю, он мог сделать для нее все, что угодно. И даже если у него были проблемы, я не понимаю, почему он должен был убивать себя именно теперь? Он выкупил Бакку, должен был жениться на Элисабет и был почти уверен, что станет преемником Свена на посту директора музея. Ты можешь это как-то объяснить?

— Нет, все это выглядит по меньшей мере странно. Хотя, может быть, это связано с тем, о чем говорил Свен. Он дал понять, что что-то могло блокировать назначение Андерса.

— Я знаю, что в последнее время Андерс был из-за чего-то неспокоен, что-то его нервировало и беспокоило. Но я считала, что это связано с предстоящим назначением. Мне казалось, он боялся, что Гуннар или кто-то другой обойдет его. Но теперь, когда ты рассказал мне об этом… — и, замолчав, она задумчиво стала смотреть на меня.

— Ты думаешь, была какая-то еще причина?

— Он становился все хуже и хуже, — тихо продолжала она, словно не слыша меня. — Я думала вначале, что это из-за того, что приближался день решения. Я имею в виду решения правительства. Но именно в это время Андерса посетил человек, которого я никогда до этого не видела. И когда он ушел, Андерс был совсем убит. Он не вернулся на работу после обеда, только позвонил и сказал, что он дома и плохо себя чувствует. Хотя обычно он никогда не болел. Ну, простужался пару раз, но он никогда не уходит с работы. Не уходил, надо было бы сказать, — и слабая улыбка появилась на ее губах, хотя глаза оставались серьезными.

— Он никогда, не рассказывал, почему приходил этот человек, чего он хотел?

— Нет, но после его визита он вышел из кабинета в нашу комнату и выпил большой стакан воды. Потом проглотил таблетку албила или что-то в этом роде. Он был смертельно бледен. Я испугалась даже, что у него сердечный приступ.

— Ты не помнишь, как выглядел тот человек? Посетитель?

— Нет, я тогда почти не обратила на него внимания и даже не думала о нем. У нас постоянно бывает так много народа. Но я смутно припоминаю, что на вид ему было лет сорок, очень худой и бледный. Но глаза я запомнила. Черные и какие-то безжизненные, без зрачков. Словно он надел пару темных контактных линз. Это выглядело ужасно.

— Бледный с черными глазами?

Барбру утвердительно кивнула.

— Ты знаешь, кто это был? — спросила она.

— И да, и нет. Я не знаю, кто это был, но я видел его. Два раза. В первый раз в моей лавке. Потом возле церкви в Вибю. У кладбища. Это было, когда ты подошла спросить дорогу.

— Ты уверен?

— Нет, но если твое описание верно, то, возможно, это один и тот же человек. И в этом случае боюсь, что Свен Лундман может оказаться прав. В том, что у Андерса были проблемы. Большие проблемы.

— Возможно, и так, — сказала она тихо. — Но я достаточно знала Андерса, чтобы с уверенностью сказать, что он никогда не пошел бы на самоубийство. Он был совершенно другим человеком — слишком жизнелюбивым и жизнерадостным.

— Самоубийство невозможно предсказать заранее. К тому же люди чаще накладывают на себя руки, чем гибнут в автокатастрофах. Говорят также, что человек, избравший такой выход, чувствует облегчение и кажется посторонним более собранным и гармоничным, чем раньше.

— Я не знаю, что ты думаешь по этому поводу, — сказала она мягко, положив ладонь на мою руку, — но если бы ты был тогда рядом с ним, как я, то понял бы, что я имею в виду. Он был всецело и радостно поглощен делами в имении. Сначала покупка и планирование. Потом восстановление и внутренняя отделка. Мы могли часами сидеть в его кабинете и обсуждать цвет краски и всякие мелкие детали. Сравнивать, например, профили наличников по чертежам XVIII века. Он не вылезал из наших запасников, изучая старинные ткани и обивочные материалы, объезжал стройки, где сносили старые дома, в поисках старинных кафельных печей. Честно говоря, мне кажется, что, если бы Бакка сгорела, он переживал бы это гораздо сильнее, чем если бы не получил поста директора музея. Так что эту версию о самоубийстве я никак не могу принять.

— Тебе и не нужно этого делать. Это была просто идея Свена. А ты не знаешь, откуда у Андерса появились такие деньги?

— Нет, не знаю. Он что-то говорил о двух картинах Кандинского. Но я их никогда не видела, так что не знаю даже, существовали ли они на самом деле. Потому что в этом случае он показал бы их мне. Мы, несмотря… ни на что… — у нее появились на глазах слезы.

Я попытался сделать вид, что не замечаю этого, но она и не скрывала слез. В конце концов я достал и протянул ей носовой платок, который она взяла со слабой улыбкой благодарности.

— Ты мой придворный поставщик носовых платков, — сказала она, успокоившись. — Один я уже получила у тебя дома. Я их постираю, выглажу и верну тебе.

— Забудь об этом. Поплачь, станет легче. Да, у Андерса всегда были финансовые сложности. Дома в Бакке, когда он был ребенком, денег было в обрез, не лучше было и в студенческие годы в Упсале. Ему приходилось перебиваться от кредита до кредита, и я помню, что у него за студенческие годы образовались довольно большие долги.

— Он всегда жаловался на это, — сказала Барбру. — Он обычно говорил, что это все равно, что быть разведенным и все время выплачивать алименты. Правда, не так давно он выплатил все же эту задолженность. Не может же она висеть за ним вечно. Хотя она породила какой-то замкнутый круг, потому что ему пришлось брать новые кредиты для покупок того, что ему было необходимо в период, когда он еще расплачивался за старые.

— Так что деньги вдруг свалилась на него, как манна небесная?

— Именно так можно сказать. И Бакка стала большой черной дырой, в которой они исчезали. Переборка крыши и потолков, система отопления, новые окна и циклевка полов. Я даже не знаю всего, что требовалось. К тому же стандартные изделия не годились, почти все приходилось специально заказывать, чтобы все соответствовало совершенству задуманной им реставрации. При этом деньги, как мне казалось, его совсем не заботили.