— Хорошо понимаю его, — улыбнулся я.

— Ты думаешь, что тот, кто убил его, был на том самом последнем обеде? — спросила она.

— Не знаю. Мог быть и кто-то другой. Я видел человека в машине у кладбища в тот самый день, когда Андерс был убит. И выглядел он, мягко говоря, несколько загадочно.

— А что ты делал на кладбище?

— Там покоятся мои родители.

— Ну, конечно. Какая я глупая. Я иногда приношу на их могилу цветы. Твой папа был моим наставником до конфирмации. Он еще служил, когда я стала кантором.

— Спасибо тебе. К сожалению, я не часто могу приезжать сюда. Надеюсь, что на кладбище следят за могилой. Во всяком случае, я плачу за это.

— Обещаю тебе присматривать за ней.

— Еще раз спасибо. Но ты должна быть осторожной. Может, не на кладбище, но в Бакке. Ты всегда выходишь с ружьем, когда видишь подозрительные машины на дороге?

— Они появляются тут не так часто. Но несколько раз я видела там наверху людей и ходила туда. Но их уже не было. Впрочем, это, наверное, были любопытные местные жители. Андерс не был посредственным человеком, а такая страшная внезапная смерть всегда занимает людей.

— Наверное, так и есть. Но будь осторожна. Никогда не знаешь, что может случиться. Особенно, если ружье не заряжено.

— Я думаю, риск был бы больше, если бы оно было заряжено, — улыбнулась она. — И для меня, и для других. Впрочем, я впервые взяла его с собой в этот вечер. Было так темно и противно. Хотя, если говорить об Андерсе…

Ева замолчала и, взяв лепешку, стала намазывать ее толстым слоем меда, капля которого упала на поверхность стола. Потом продолжила:

— Мне казалось, что это никого не касается. Но теперь… Теперь, когда ты сказал, «что это не несчастный случай…

Я молча ждал, уловив нерешительность в ее серо-голубых глазах.

— Андерс фон Лаудерн был гомосексуалистом, — сказала она быстро, словно решив избавиться от того, что знала, и, взяв салфетку, стала сосредоточенно вытирать стол в том месте, куда капнул мед.

Я даже не понял, что она сказала. Андерс? Откуда она это взяла?

Она заметила, что я не верю ей, что не понимаю смысла только что сказанного.

— В тот вечер, когда он устраивал обед в Банке, я почему-то не могла заснуть. И Голден просился гулять. — Она кивнула на лабрадора, растянувшегося у камина. Услышав свое имя, он тут же поднял голову и насторожился, но потом опять успокоенно засопел в обычном своем полусне.

— А поскольку в такое время года тут бегают зайчата, косули и другой молодняк, я не могла выпустить его без поводка. И хотя он домашний пес, в нем глубоко сидит инстинкт охотника. Так что мне пришлось выйти с ним. Мы, как обычно, пошли вдоль берега озера и когда дошли почти до мостков Банки, я услышала голоса. — Она опять замолчала.

— Ты узнала, чьи это были голоса?

— Я узнала только голос Андерса. Он был пьян. Это было заметно. Он говорил запинаясь. Но я видела их. Андерс был голый. Он обнимал другого мужчину. Они как будто целовались.

— Сколь! — сказала она.

— Сколь! — сказали мы.

Семь водочных рюмок на длинных ножках с монограммой Густава III были подняты, поднесены к губам, секундная пауза — и раздалось единое «а-ах».

«Словно ритуал в какой-нибудь секте», — подумал я и запил холодную водку глотком пива. А это и был ритуал, уходящий корнями во многовековую историю. Дело в том, что мы ели раков у Маргареты Андерссон в Слагсте: Когда мы приехали, круглая луна висела над растущими в парке деревьями, особые фонари по случаю ракового праздника светили на выходящей к озеру террасе, где стоял накрытый к ужину стол, и водка была упрятана в большие блестящие блоки льда.

После закусок — маленьких битков и нескольких сортов маринованной сельди — две официантки в чернобелом внесли на серебряных блюдах традиционное августовское угощение. Дикая утка с рябиновым желе. К ней подали изысканное вино «От Брион» урожая великого 1961 года. «Это почти святотатство», думал я, чувствуя прекрасный вкус во рту. Для нас, простых смертных, слишком изысканно. И я поблагодарил мою счастливую звезду за то, что Барбру Лунделиус тоже смогла приехать сюда. Она была за рулем, настояла на том, чтобы мы ехали на ее машине. Маргарета спросила меня, кого я особенно хотел бы видеть на ее раковом празднике, и ничего не имела против Барбру. Конечно, я не потому предложил Барбру, чтобы та отвезла меня домой. Мои намерения были куда серьезнее. Но ничего не поделаешь: отказаться от фантастического бордо Маргареты было сложно, может быть, слишком сложно. Однако с водкой, подаваемой к ракам и сельди, я был осторожен и поднимал рюмку больше для блезиру. Мне нужно было сохранить голову ясной. Сегодня вечером мне нельзя было допускать ошибок.

По праву старшинства Свен Лундман проводил хозяйку к столу, с другой стороны от нее уселся Эрик Густафсон. В честь праздничного вечера он был облачен в рачьего цвета алый блейзер с монограммами на золоченых пуговицах, розовую рубашку; на шее вместо галстука у него был синий шелковый шарф. Элисабет тоже была приглашена, как и Гуннар Нерман.

— Для меня, старой шведки, живущей за границей, а теперь такие, как я, зовутся «швед в мире», сегодняшний день — апогей года, — сказала Маргарета, приветствуя нас. — От многого в жизни я могу отказаться, многим могу пожертвовать, но не троньте раков и водку в августе! Вообще-то, я водки не пью, но в такие дни без этого не обойтись. Ешьте сколько хотите дикую утку из озера Слагста и шведских раков. А на десерт будет малина из сада. Желтая малина. Это наш маленький местный деликатес.

Я оглядел стол. Семь человек. Прекрасно образованные, хорошо воспитанные. Люди с карьерой. С разной карьерой, конечно, но каждый — по-своему успешной. Шведская идиллия в обстановке высшего общества. Праздничный стол с раками, накрытый летним поздним вечером в старинном замке, и полная луна висит над макушками деревьев. Но идиллия была призрачной. Среди нас находился убийца. У роскошного фасада виднелась мрачная задняя стена.

Середину стола венчало огромное серебряное блюдо, заваленное блестяще-красными раками с черными глазками. Там и сям торчали большие укропные кроны. Они выглядели как экзотические миниатюрные деревья, раскинувшие свои ветви над рачьей горой.

Я вспомнил, как давным-давно мы с Андерсом ловили раков. Как мы ездили вверх по маленькой темной бергслагской речке со своими сачками и клетками. В отношении приманки существовали различные школы — от мяса ежей и белок, обожженного на огне, до самой обычной наживки в виде плотвы. Мы применяли телячьи потроха, которые дешево покупали на бойне. И срабатывало отлично. Мы забрасывали снасти далеко от берега и привязывали длинные бельевые веревки к стволам и веткам деревьев. Затем сидели у бивачного костра, жарили сосиски на длинных палочках и болтали, пока луна медленно поднималась над ельником по ту сторону речки. С напряжением вытаскивали потом клетки и выбирали из них черных, мокрых раков с красными глазами, которые светились в свете карманных фонарей. В мокрых, грязных мешках мы волочили их домой через темный лес. Но то время прошло. Это приключение кануло в небытие. Как и Андерс.

— О чем ты все думаешь, Юхан? — спросила Маргарета, сидевшая напротив. — Ты такой молчаливый. И водки совсем не пьешь.

— Я вспоминал, как в былые времена мы с Андерсом ловили раков, когда были мальчишками.

За столом воцарилось молчание, неловкое молчание. Я совершил преступление против этикета, заговорил о предмете, задевшем всех. Свен Лундман посмотрел на меня, будто я был слоном в фарфоровой лавке. Но я не имел ничего против. Это было только начало.

— У нас, к сожалению, с этим здесь тоже неважно стало, — натянуто сказала Маргарета. Как хорошая хозяйка, она пыталась сгладить мой проступок против неписаных законов приличий. — Эти раки — из Смоланда, но мы еще совсем недавно, пока на них не напал мор, ловили раков в здешнем озере. Когда я была ребенком, их было здесь сколько душе угодно.