Я замялась. Такая откровенная безжалостность была мне не в новинку. Меня продал презиравший меня отчим, продал хозяину, который меня любил, только когда я зарабатывала для него деньги. Я не видела причин беспокоиться о судьбе дюжины грязных крестьян, которые даже не были моими арендаторами.

И все же – какая-то часть меня встревожилась. Мне было неловко сидеть в залитой солнцем гостиной и смотреть на переливы персикового шелка леди Клары, когда в трех милях от нас люди спорили с бейлифами и умоляли не выселять их. Я знала, каково это – ничего не иметь. Знала, каково быть бездомным. Я гадала, что станут делать эти люди, те, у кого маленькие дети, с которыми их разлучат в работном доме. Там были молодые женщины и их мужья, которые потеряют дом и вынуждены будут спать врозь.

– Поеду в другую сторону, – неуверенно сказала я. – К Широкому Долу.

Она подняла руки и бережно разгладила щеки, словно убирала из-под глаз тонкую сеть морщин.

– Конечно, дорогая, – приветливо сказала она. – Если увидишь выселенных арендаторов, не приближайся к ним. У них может быть лихорадка, и настроены они, безусловно, будут не лучшим образом. Они, знаешь, были предупреждены о моих намерениях по справедливости. Мистер Бриггз сказал им за день.

Я кивнула, думая, что дня, наверное, недостаточно, если ты родился и вырос в доме и всю жизнь там прожил.

– Перри может с тобой поехать, – сказала она. – Позвони.

Я позвонила.

В Хейверинге все исполняли желания леди Клары.

Через час мы с Перри послушно ехали в сторону выгона позади поместья Хейверингов.

Тропа вилась сквозь рощицу берез, их похожие на сердечки листья трепетали в летнем воздухе. День стоял жаркий, густой папоротник благоухал сильно и сладко. Когда тропа вывела нас на холм, Перри натянул поводья, и мы оглянулись.

В деревне было неспокойно. Мы видели нескольких солдат, стоявших рядом с мистером Бриггзом в конце улицы, в то время как полдесятка мужчин деловито шли по одной ее стороне, срывая гниющие двери и топорами разрубая старые пыльные кровельные жерди. Перед ними шла по улице крупная ломовая лошадь, тянувшая большую телегу. Жители Хейверинга грузили на телегу свои пожитки, а стоявший на телеге человек помогал им. Я прищурилась от солнца, но мне не нужно было его разглядывать, чтобы понять, что это Уилл Тайяк.

– Кто это? – спросил Перри.

– Не знаю, – сказала я.

Я соврала даже прежде, чем задумалась, не соврать ли.

– Может быть, кто-то из работного дома.

– А, – невинным тоном произнес Перри, и мы еще постояли, молча наблюдая за происходившим.

Разрушители приблизились к еще одному дому, и тут возникла заминка. Мы стояли слишком далеко, чтобы что-то разглядеть, но я поняла, что кто-то внутри отказывался уходить.

Я пожала плечами. Земля была не моя, да и леди Клара, наверное, была в своем праве. Раз уж она не собиралась тратить деньги на то, чтобы приспособить дома для жизни, лучше было их снести. Арендаторам нужно было искать себе другое жилье. Причин, по которым леди Клара должна была отвечать за всех них, не было.

– Как думаешь, что там происходит? – спросил Перри. – Солнце такое яркое, я почти ничего не вижу.

Я прикрыла глаза рукой. Море беспокойно вздрогнул, почувствовав, как я шевельнулась в седле.

– Кто-то, по-моему, женщина, – сказала я.

Я различала фигурку, стоявшую в темном дверном проеме одной из лачуг. Я видела, как разрушители к ней бросились, как она схватилась за столб, подпиравший крытый соломой навес над крыльцом. Это была нелепая картина, как на комической литографии: один из разрушителей схватил ее за ноги, а она вцепилась в столб на крыльце своего дома.

Я захихикала, и Перри возле меня рассмеялся.

– Она сама обрушит дом, если не побережется, – заметил он.

Мы продолжали, улыбаясь, наблюдать, но веселья не вышло.

Уилл Тайяк быстро подбежал к ней и заставил разрушителя поставить ее на ноги. Он склонился над женщиной, и я увидела, какая она маленькая. Обняв ее за плечи, он повел ее к телеге. Следом за ней из дома выбежали трое детей, младший был еще младенец, его тащили старшие.

Уилл посадил их одного за другим на телегу, а потом пошел в дом за их вещами: кастрюлей, стулом, тарелками и постельным бельем. Совсем немного. Даже меньше, чем было у нас, когда мы жили в фургоне.

– Никакого развлечения, – с неожиданным отвращением сказал Перри.

– Да, – отозвалась я.

Во рту у меня было кисло, и я собиралась сплюнуть, но вспомнила, что леди не плюются.

– Поехали! – сказала я, тронула Море пяткой и развернула его.

Мы скакали по гребню холма, пока не доехали до каменного столба, отмечавшего, что дальше начинаются мои земли. Дорога тут же стала шире, ее опахали от пожара, и полотно получилось широкое, как для скачек. Чистый белый песок, обрамленный торфом выгона.

– Наперегонки? – крикнул Перри.

Я кивнула и придержала Море, чтобы Перри поравнялся со мной, а потом дала ему фору.

Мы помчались по дороге рядом.

Море шел быстрее, чем когда-либо, когда ему выпадало состязаться с другой чистокровной лошадью. Возможно, конь Перри был чистокровнее, но Море был куда лучше подготовлен, я ездила на нем каждый день. Мы вырвались вперед, прежде чем дорога поднялась на холм. На вершине я остановилась.

Перри со своим гунтером отстал от нас на полпути. С улыбкой подъехав ко мне, Перри спрыгнул с седла.

– Шляпу потерял, – сказал он, ухмыляясь. – Придется возвращаться тем же путем.

Без шляпы его золотые кудри поднялись светлой копной. Голубые глаза смотрели ясно и блестели, на щеках играл румянец. Любая девушка в мире влюбилась бы в него с первого взгляда.

Я протянула руку и прикоснулась к его макушке. Он посмотрел на меня, поднял руки и снял меня со спины Моря, на мгновение обхватив за талию. Как только мои ноги коснулись земли, он меня отпустил.

– Мне не понравилось то, что я видел в деревне, – сказал он.

Я покачала головой.

– Мне тоже, – ответила я.

Перри отвернулся и, сняв сюртук, расстелил его поверх вереска. Мы сели рядом, глядя на долину Фенни. Лес Хейверинга темной громадой стоял по правую руку от нас, деревня была слева. Мой дом, дом, о котором я мечтала, но который редко навещала, был прямо под нами, спрятанный среди деревьев, росших позади него.

– Это все мистер Бриггз, – сказал Перри. – У меня нет права голоса в том, как здесь ведутся дела, пока я не женился или не стал совершеннолетним.

– Двадцать один? – спросила я.

Он кивнул.

– Четыре года, – заметил он.

– Мне еще дольше, – отозвалась я. – Мне всего шестнадцать. Пять лет ждать.

Перри искоса на меня взглянул.

– Я знаю, мама этого хочет, – осторожно сказал он. – И, честно говоря, Сара, она велела мне тебя попросить. Вообще-то, – добавил он с безупречной честностью, – она сказала, что заплатит мои карточные долги, если я тебя попрошу.

– О чем попросишь? – спросила я.

Но я знала.

– Попрошу тебя выйти за меня замуж, – сказал он без малейшего пыла. – Я тебе скажу, почему я согласился.

Он лег на спину, праздный и прекрасный, как падший ангел, и стал загибать белые пальцы, выставив руку в небо.

– Во-первых, я возьму в свои руки землю и капитал. Во-вторых, ты получишь свою землю и капитал. В-третьих, мы сможем управлять ими вместе и позаботиться о том, чтобы Широким Долом управляли разумно, но обращались с людьми не так плохо, как в Хейверинге. В-четвертых, нам не придется ни с кем другим вступать в брак, или ухаживать, или ездить в Лондон на балы и вечера, если только мы сами не захотим.

Я вытянулась рядом с ним и подперла голову рукой, чтобы смотреть ему в лицо.

– А почему ты не хочешь ухаживать за девушками? – спросила я. – Я с вами живу пять месяцев и ни разу не видела, чтобы ты тайком выбирался по ночам из дома, разве что напиться. Тебе не нравятся девушки, Перри?

Он повернулся ко мне, и его голубые глаза взглянули на меня ясно и спокойно.