Дэнди бросила на меня косой взгляд.

– Я его получила, – сказала она.

– Я знаю, – ответила я. – Я была на лестнице.

Она кивнула. Мы не жили в домах и не переживали, что нас услышат.

– Тебе этого хватит? – спросила я. – Развлечься, как ты сказала, да и все?

Она потянула шнурок, которым были стянуты ее волосы, и на лицо ей упала черная волна.

– Конечно, – ответила она из-под волос, села на свой тюфяк и стала расчесываться.

Я смотрела на нее в тихом отчаянии. Она возводила вокруг своих мыслей стену так явственно, словно сказала мне вслух: не лезь не в свое дело! Мы обе это умели. Дэнди могла лечь с любовником, постигать эту науку, мыться при мне – без тени смущения. Мы выросли в фургоне, где укромного места быть не может. Тогда мы завели себе такое место в голове, и она могла не пускать меня в свои планы и мысли, точно так же, как я могла не пускать ее в свои.

– Ты не сможешь с ним быть так, чтобы Роберт не узнал, когда мы отправимся в путь, – предостерегла ее я.

Дэнди откинула назад волну блестящих черных волос. Улыбнулась мне, глядя сытыми глазами. Вид у нее был такой, словно она знала, что делает, и ей это нравилось.

– Я к тому времени буду готова двигаться дальше, – ласково сказала она. – Не суетись, Меридон, ты как клуша-наседка. Я знаю, что делаю. У меня есть десять недель.

Я отвернулась от нее и уставилась в огонь, который разжег для нас Джек. Была бы я настоящей роми, я бы увидела в огне те беды, от которых у меня мурашки бежали по хребту. Умела бы я видеть что-то, кроме бесполезных снов о Доле, я бы знала, чего я так боюсь.

Я переворачивала свои страхи в уме, как старая клуша-наседка, которой Дэнди меня назвала, переворачивает яйца. Роберт мог в гневе бросить нас, узнай он, что Дэнди и Джек легли вместе. Я знала, что теперь это неважно. Были и другие балаганы, которые нас с радостью бы приняли. Дэнди владела редким ремеслом, и у нее был талант. Дэнди была единственной летающей девушкой в стране, а я – лучшим объездчиком и наездником из всех, кого я знала. У нас было десять гиней (девять, спасибо страстям Дэнди) и гунтер ценой в пятьдесят фунтов. С голоду мы бы не умерли. Не страх того, что Роберт нас бросит, сжимал мне сердце.

Дэнди могла упасть.

Но Дэнди в любом случае не могла упасть!

Она была умелой, а Джек – хорошим ловцом. Их хорошо учили, и они каждый день упражнялись. Роберт поклялся, что они никогда не будут работать без сетки. Мне делалось дурно от страха на высоте, но Дэнди она не тревожила. Она была вполне счастлива. Я знала, что она хочет Джека отчасти из похоти, отчасти из бешенства, что он положил глаз на Кейти. Я не верила в любовь. Я никогда такого не видела. Никогда не видела влюбленного мужчину или женщину. Никогда не видела, чтобы люди что-то делали по другой причине, кроме как угождать себе. Раз уж Дэнди хотела Джека, я подумала: ладно, пусть она его получит. Если его отец испортит им веселье, когда мы будем в дороге, она может или бросить его, или найти способ быть с ним. В любом случае для Дэнди речь шла о развлечении, а не о жизненной необходимости.

– Все сказала, мамаша Мэрри? – насмешливо спросила Дэнди.

Она снова убрала волосы и повязала на шею свежий платочек. Пока я смотрела на огонь, она наблюдала за моим лицом и все по нему поняла.

– Вся в тревогах? – поддразнила она меня.

– Да, – ответила я.

По крайней мере, один страх я смогла определить.

– Ты уверена, что старуха научила тебя, как избежать беременности? – спросила я. – И сказала, когда можно безопасно ложиться с мужчиной?

Дэнди усмехнулась, глубоким голосом рассмеялась, и ее ежевичные глаза замерцали.

– Еще как, – сказала она. – Есть время, когда не можешь понести, а есть, когда точно понесешь. Есть травы, которые помогают и, наоборот, мешают. Есть еще гадкое снадобье, от которого все внутренности выворачивает, но оно вымывает ребенка, если уж получился. Я знаю, как сделать так, чтобы не забеременеть.

Она хитро на меня посмотрела.

– И как обзавестись пузом, если захочу, – сказала она.

– Ты не захочешь, – сдавленно отозвалась я.

Дэнди засмеялась.

– Чтобы Кейти одна стояла наверху и летала на трапеции в розовом корсаже? Меридон, да ты с ума сошла!

Февраль был морозным и леденящим.

В начале марта пришла оттепель, но потом снова ударил мороз. Роберт заставлял нас работать в любую погоду, и нам, всем четверым, это смертельно надоело, нам хотелось бунтовать, но мы держали свои жалобы при себе. Мы занялись изготовлением костюмов и упряжи, миссис Гривз учила нас с Дэнди шить. С рукоделием у нас было хуже, чем у Джека и Кейти. Джек делал костюмы и упряжь всю жизнь, а Кейти выучилась проворно и легко шить в работном доме. Только мы с Дэнди собирали дешевый шелк широкими неприглядными стежками, когда надо было подрубить край. Раз за разом миссис Гривз заставляла нас распарывать работу и переделывать, пока ткань не стала влажной и не засалилась от наших прикосновений.

– Отстирается, – спокойно сказала миссис Гривз, когда я посетовала, что костюмы испорчены еще до того, как мы их надели.

У Дэнди и Джека было меньше времени побыть наедине, но они, как правило, вызывались напоить лошадей на ночь, и мы с Кейти давали им полчаса на то, чтобы удовлетворить нужды лошадей и их собственные, прежде чем натянуть шали на головы и выбежать через заднюю дверь к конюшням.

Я только однажды спросила Дэнди, как ее любовные дела; сама она не спешила делиться. Я думала, что долго она Джека не удержит, он уже смотрел на сторону, хитрил и любезничал с Кейти, когда мы сидели за шитьем у кухонного стола. Черные глаза Дэнди метали молнии в сторону Кейти, но Джеку она по-прежнему улыбалась ровно и мило. Я только однажды заговорила с ней в те долгие морозные недели. Я как раз надевала на маленьких пони новую упряжь, а Дэнди стояла рядом, чистила бубенцы и вешала их на ремни.

– Ты ведь его не любишь, – уверенно сказала я.

Она зачесала назад темную волну волос и улыбнулась.

– Нет, – ответила она. – Не думаю, что кто-то из нас вообще верит в любовь.

– Тогда зачем продолжать? – спросила я.

Я была искренне озадачена.

Дэнди медленно улыбнулась. В те дни она лоснилась, как кошка, которую гладят.

– Меридон, ледышка, тебе никогда не понять, – сказала она. – Мне нравится. Не было бы Джека – я пошла бы с другим мужчиной. Мне нравится, как он меня трогает, как целует, нравится, когда он внутри меня. И оно становится все лучше и лучше. Мне нравится все больше.

– Но сам-то он тебе не нравится все больше, – возразила я. – Тебе не нравится, как он поглядывает на Кейти.

Дэнди поморщилась.

– Нет, – сказала она. – И если эта шлюшка ему хоть улыбнется, узнает, какая у меня тяжелая рука. Но Джека я по-прежнему хочу.

– Для удовольствия? – спросила я.

Один из маленьких пони вскинулся, упряжь была ему тесна. Я ослабила ремни. Новая кожа не гнулась, пальцы у меня замерзли. Я тихонько выругалась.

Дэнди протянула мне бубенец и стала смотреть, как я вкручиваю его в гнездо на лобном ремне уздечки.

– У меня на него планы, – величественно произнесла она и подмигнула мне. – Я выйду замуж и стану хозяйкой этого дома, Меридон, я тебе обещаю.

Я вздрогнула, и бубенец пронзительно зазвенел, словно предупреждая.

– Не рассчитывай, что тебе удастся уговорить Роберта, – сказала я. – Я с ним говорила, он нас назвал цыганским отребьем. Он не хочет, чтобы в его семье была кровь роми, Дэнди. Не рассчитывай, что он согласится. Получай свое удовольствие с Джеком, если уж тебе так надо. Но начнешь загадывать – ждет тебя неудача.

Я перешла к следующему пони, и Дэнди протянула мне уздечку.

– Ты всегда так тревожишься, – лениво произнесла она. – Брось, Мэрри. Я знаю, что делаю, а ты ничего не знаешь о том, что бывает между парнем и девушкой. Брось. Ты не поймешь.

Я пожала плечами, немного обидевшись. Потом обрядила остальных пони и повела их на сырой луг, отрабатывать танцевальные шаги на подтаявшей земле.