Лаэсский разлом представлял собой неровную и глубокую впадину, которая разрывала большое плато, окруженное высокими горными гребнями. Чтобы пересечь ее, требовалось от двух до трех часов хода среди крутых и голых обрывов, с которых то и дело срывались камни. Однако в это время года не камнепады делали затею с переходом через разлом сумасшествием: в здешних расщелинах устраивали свои гнезда виверны. Готовые на все, чтобы защитить своих птенцов, они тотчас бросались в атаку при виде опасности.
— Если мы пойдем через Лаэсский разлом, — сказал Орвейн, — то сможем добраться до долины Горляс за два дня. И возможно, мы очутимся там даже раньше гельтов.
— Но почему вы полагаете, что гельты не пойдут через этот разлом? — спросил Лорн.
— Потому что это самоубийство, — коротко ответил Лейстер.
— Виверны устраивают в разломе гнезда, — объяснил Гаральт. — Сейчас самый разгар сезона первых полетов, а значит, самки стали агрессивными и более опасными, чем загнанные в тупик львицы. Днем они обычно дремлют, но не теряют бдительности ни на секунду. Услышав малейший шорох, малейшее движение, они вскидываются и набрасываются на чужака. В общем, большой отряд не имеет никакого шанса пройти через разлом, не разбудив их и не вызвав их гнев.
— Но несколько человек могут, верно? — спросил Лорн.
Теожен повернулся к Орвейну, и тот кивнул.
— Лаэсский разлом, — сказал Теожен. — Давно я тут не был.
Они остановились на уступе, спускаясь с перевала. Не спешиваясь, спутники смотрели на плато, пересеченное Лаэсским разломом, и окружавшие его крутые гребни, отмеченные высокими утесами и пиками. Виверны парили в вышине, прилетали и улетали, размеренно хлопали крыльями и скрывались в глубине разлома. Иногда кто-то из самок испускал крик. Ее вопль, одновременно хриплый и пронзительный, нарушал молчание, в ответ слышался еще один вопль, или два, или больше, и отзвуки голосов сливались и уносились вдаль, словно предостережения.
— Мы будем там завтра в полдень.
— Превосходно, — произнес Лейстер.
Поскольку уже наступил вечер, всадники устроились на ночлег прямо там же, на уступе. Они не стали разжигать костер, выпили воды из одного и того же бурдюка и подкрепились сырой мелкой дичью, которую поймал Гаральт. Ночь была холодной, дул северный ветер.
Они подъехали к началу Лаэсского разлома на следующий день вскоре после полудня. Разлом пробивал брешь в каменной стене и переходил в гигантскую трещину с вертикальными стенами. Оттуда доносились рычание и жалобное попискивание.
Теожен не стал оскорблять своих рыцарей вопросом о том, по-прежнему ли они готовы следовать за ним. Однако он повернулся к Лорну и вопросительно посмотрел на него.
Лорн кивнул.
Они разорвали одеяла на лоскуты, которыми обвязали лошадиные копыта, затянули каждый ремешок и проверили каждую пряжку на своем снаряжении. Сняли нагрудники, наплечники и набедренники, которые могли бряцать, и остались лишь в кольчугах. Впрочем, это было даже кстати. Полдень в разломе обещал выдаться необычайно знойным.
Теожен направился к разлому первым.
За ним последовали Орвейн, Лорн, Лейстер и замыкающим Гаральт. Трещина была достаточно широкой для того, чтобы люди могли идти вдвоем или втроем, но они решили выстроиться цепочкой и держать дистанцию. Они опасались обвалов и не хотели, чтобы одна лошадь ненароком взволновала или испугала другую. Стоило какой-нибудь из лошадей заржать или громко фыркнуть, виверны тотчас подняли бы тревогу.
Всадники ехали шагом в тишине, нарушаемой только зловещими вскрикиваниями вивернов и небольшими обвалами камней и пыли, которые обрушивались со склонов короткими и легкими потоками. Они не переговаривались. Они прислушивались и оглядывали высоты в ожидании малейшего движения. Но смотреть было трудно, потому что солнце слепило, а пот ручьями катился по лицу. Для Лорна это была ужасная мука. Он щурил глаза, затененные темными очками, и вынужден был не снимать с головы капюшон, отчего едва не задыхался. Солнце только начало опускаться из зенита и обдавало теснину своим светом и жаром, превращая ее в ослепительное пекло, замерший раскаленный ад, где воздух едва не закипал.
Между тем всадники не случайно решили проехать по Лаэсскому разлому именно в этот час. Они подвергли себя такой пытке по простой причине: жара приковывала вивернов к земле, они погружались в дремоту. Их бдительность притуплялась, и, ленивые, они не спешили вскакивать, чтобы выяснить, кто издал шум, если только он не повторялся. Как бы эта жара ни изнуряла людей и лошадей, она была их союзницей. Она защищала их.
По крайней мере, рыцари надеялись на это.
Спустя час пути Теожен, чья лысая голова блестела от пота, остановился и подождал, пока остальные не догонят его. В этом месте путь их сузился и шел далее над обрывом. Надо было подняться по склону и пробраться между грудами камней.
Всадники спешились.
— Я пойду первым, — сказал Орвейн вполголоса.
Граф Аргор кивнул.
Держа лошадь в поводу, Орвейн осторожно пошел по камням, в любую секунду рискуя потерять шаткое равновесие. Он был серьезен и внимателен. Оглядываясь по сторонам, Орвейн не забывал смотреть под ноги. Он сумел пройти и показать дорогу.
Один за другим за ним последовали остальные.
Вначале Теожен.
Затем Лейстер.
Лорн.
И наконец, Гаральт.
Каждый шел, затаив дыхание, боясь оскользнуться, упасть, почувствовать, как под ним или под его лошадью закачался булыжник. Те, кто ждал, нервничали не меньше. Они поднимали обеспокоенные взгляды к ослепительному небу каждый раз, когда катился камень или скрипел обломок скалы. Стены, нависшие над ними, казались особенно непрочными. Всадники с тревогой смотрели на валуны, из-за которых ветер выдувал струйки пыли, и боялись, что в любую секунду может начаться камнепад.
Ничего подобного не случилось, и все с облегчением вздохнули, когда Гаральт преодолел обвал. Его лошади оставалось сделать последний шаг с плоского валуна. И она с легкостью сделала этот шаг…
…но наступила на камень, из-под которого внезапно показалась змея и укусила лошадь за ногу.
Та встала на дыбы, заржав от страха и боли. Гаральт едва не выпустил повод, но удержал и с большим трудом сумел успокоить ее.
Слишком поздно?
Все оцепенели от ужаса. Время остановилось, и в течение нескольких бесконечных секунд был слышен только ветер.
После чего с высоты обрыва спикировала крылатая фигура.
— Летит! — воскликнул Лорн.
Затем вторая, третья.
— В седло! — распорядился Теожен. — Прочь отсюда!
Пятеро всадников вскочили на лошадей и пустили их галопом. Лаэсский разлом оживал, выходил из оцепенения. Он наполнялся пронзительными криками и ударами крыльев. Усиленный стуком копыт, которые яростно отбивали такт по пыльной земле, шум стал оглушительным. Всадники скакали во весь опор, перепрыгивали через препятствия, не замедляя шага и не оборачиваясь. Они знали, что бегство было их единственным спасением. Самое худшее, что могло произойти, уже произошло, и теперь осторожничать было ни к чему. Следовало бежать. Спасаться.
И молиться, чтобы виверны удовольствовались тем, что выгнали чужаков со своей территории, и не полетели бы за ними дальше.
Лорн не молился.
Сосредоточившись, он погонял свою измученную лошадь. В этот момент Лорну было все равно, что она может рухнуть замертво, когда вынесет его из этого воющего ада, лишь бы только вынесла. Время подумать еще будет. Время сожалеть и спрашивать себя, что делать, еще будет. Сейчас Лорн думал только о том, чтобы выжить.
Чтобы выжить.
Теожен и Орвейн находились впереди него. Гаральт ехал рядом с ним. Лейстера он не видел: следовательно, тот ехал за ним. Или упал. В этом хаосе звуков было невозможно отличить топот копыт одной лошади от другой. Пронзительные крики и хлопки кожистых крыльев звучали все громче и приближались с каждой секундой. К Лорну начали возвращаться воспоминания. Воспоминания о кошмарах в мире мучений и призраков, которые ночь за ночью преследовали его. Шум погони превратился в грохот вечной бури, раскаты которой сотрясали крепость-тюрьму.