Муради замялся.

— Если честно, мы со вторым тестом немного запоздали.

— Что значит «немного»?

— Ну, сняли где-то минут через шесть. Или семь…

— Хватит юлить, парень! Все ясно: на седьмой минуте. А может, даже на восьмой? Прекратите валять дурака, мы с вами прекрасно понимаем, что речь идет о возможном необратимом повреждении мозга.

Тут вмешался ординатор-неонатолог:

— Сэр, с вашим ребенком все в порядке. Через сорок восемь часов мы переведем его из интенсивной терапии к маме.

Барни больше не мучился подозрениями, что с его сыном что-то не так. Теперь он был в этом уверен. Ему пришла в голову еще одна страшная мысль; раз они так крутят, где гарантии, что все в порядке и с Лорой?

— Здесь есть телефон?

— Конечно. В кабинете старшей сестры. Позвоните родным и сообщите радостную весть.

Барни злобно оглянулся:

— Я не намерен никому сообщать «радостную весть», пока не буду уверен, что есть чему радоваться. Я хочу позвонить доктору Гастингсу и немедленно вызвать его сюда.

— А вот в этом нет никакой необходимости, — с довольной усмешкой объявил Муради. — Я уже ему позвонил, и он вылетает чартером.

«Неудачный» больной, как врачи называют жертву собственной неудачи, — самый одинокий человек в больнице.

Барни с Лорой никто не навещал. Даже разносчицы еды появлялись и исчезали с такой скоростью, словно боялись, что Лорино состояние представляет собой не злость, а какую-то чрезвычайно заразную болезнь. А с того момента, как она увидела на мониторе показатели состояния плода, Лора действительно пребывала в ярости.

По всем признакам, проблемы у ребенка продолжались более получаса, а Муради, этот якобы блистательный виртуоз, даже не придал этому должного значения. По той простой причине, что не удосужился вовремя посмотреть на экран.

И самого важного параметра они так и не знали — сколько на самом деле прошло времени от момента первой до второй оценки состояния ребенка по Апгар?

Этот интервал был главным показателем того, как долго ребенок находился в асфиксии. Если не семь минут, как утверждал Муради, а девять или десять, то шансов, что малыш будет жизнеспособным, крайне мало. И скорее всего, мозгу нанесен непоправимый урон.

Конечно, Барни рассказал жене о замеченных им тревожных признаках — цианозе кончиков пальцев малыша. Уже одно это должно было поставить под сомнение оценку, выставленную доктором по параметру «цвет кожных покровов».

— Мне нужно на него посмотреть, — твердила Лора. — Я должна сама все проверить.

— Успокойся, — сказал Барни. — Ты только что перенесла серьезную операцию. Мне обещали, что ты сможешь подняться к нему сегодня к вечеру.

Раздался стук в дверь. Следом послышался бодрый голос Сидни Гастингса:

— Доброе утро. Ну как, уже одарили врачей сигарами?

Лора ответила сурово:

— Входите и закройте за собой дверь.

— Я только что был наверху и смотрел малыша, — сообщил Гастингс. — Настоящий герой! А когда начнет сосать мамочку…

Барни оборвал:

— Сидни, не тратьте зря слов. Вы прекрасно понимаете, что рано или поздно Лора сама поднимется к нему и выяснит, как обстоят дела на самом деле. Так что будет лучше и честнее, если вы нам скажете правду.

— Не понимаю, о чем вы?

— Перестаньте, Сидни, — перебила Лора.

— Сколько на самом деле потребовалось времени, чтобы он задышал?

— Я еще не видел записей…

— Ложь! — рявкнул Барни. — Небось целый час их изучали!

— Послушайте, Ливингстон, — ответил врач ровным, но сердитым тоном, — я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне. Меня здесь не было, и я не могу отвечать за все недочеты, которые могли иметь место.

— Ага! — ухватилась Лора. — Стало быть, вы признаете, что недочеты были!

— Простите, Лора, я понимаю, у вас была трудная ночь. Но я просил бы не обращаться со мной как с преступником на суде.

Барни сделал титаническое усилие, чтобы не взорваться.

— Сидни, поймите: все, что мы хотим, — это услышать правду. Мы понимаем, что всякое случается. И мы все в тот или иной момент допускали… — Он хотел сказать «халатность», но осекся. — Вот что. У любого врача бывают неудачи. По своему опыту могу сказать, что пациент воспринимает такие неудачи лучше, когда ему говорят правду, даже если он услышит, что медики порядком напортачили.

Чувствуя ужасную неловкость, Гастингс произнес как по писаному:

— Доктор Муради и доктор Болл — безукоризненно добросовестные специалисты. И раз они зафиксировали, что дыхание восстановлено на седьмой минуте, то, значит, так оно и есть. А если вы намерены продолжать общение в таком тоне, то вам придется найти себе другого доктора.

Он повернулся и вышел.

— Сукин сын! — сказал Барни.

Лора протянула руку и тронула его за плечо:

— Барни, немедленно раздобудь мне каталку!

Они опустили кувез, чтобы Лора могла осмотреть малыша, не вставая с кресла. Она проверила цвет пальчиков на руках и ногах, долго слушала грудную клетку, потом взяла шпильку и провела по крохотной подошве.

Барни подумал: «Слава богу, хоть какие-то рефлексы есть!»

Последний тест был самым решающим. Будет ли он сосать? Если мозг поврежден настолько, что малыш не может сосать, это будет означать, что его шансы вырасти в нормального человека равны нулю.

Она взяла его на руки и поднесла к груди. Потом посмотрела на Барни и заплакала от счастья.

— Все в порядке. С ним все будет в порядке.

Они поспешили выписаться домой, как только разрешили врачи. Все трое.

— Ну, Кастельяно, — сказал Барни, стараясь приободрить жену, — хорошо время провели? Никогда не думал, что со мной так будут обращаться. Но самое главное ты держишь на руках. Гарри Ливингстон, вес три шестьсот, будущий чемпион мира!

Однако в глубине души оба таили тревогу.

Они знали, что их чудесный Гарри будет расти, улыбаться, резвиться в песочнице, и все равно им еще долго придется гадать, научится ли он когда-нибудь писать свое имя. Только время сможет развеять эти сомнения. Даже у врачей не на все есть ответ.

Кто бы мог предугадать, что несостоявшийся священник-иезуит, страшащийся общественного порицания, робкий и невинный, станет самым уважаемым и богатым человеком на Гавайях?

Но такова была счастливая судьбы Хэнка Дуайера, доктора медицины.

Больше того: он не только преуспевал сам, но и не ленился делать добро другим. Люди, молившиеся на него, называвшие в его честь своих детей и всегда вспоминающие его добрым словом, исчислялись тысячами.

Он мудро решил больше не жениться. Но конечно, отнюдь не намеревался блюсти целибат.

От его жены Черил не укрылось охлаждение супруга. И после того как он добровольно продлил себе срок службы во Вьетнаме, она стала ходить за советом к священнику. А когда посетила мессу в соборе Святого Креста, сам кардинал Бостонский стал ее духовным наставником.

Его преосвященство понял, что такая чистая душа, как Черил Дуайер, сумеет лучше воспитать детей в истинной вере, если не останется одна, без мужской заботы, а освободится от Хэнка и выйдет замуж за кого-то более достойного. И хотя Ватикан разводов не поощряет, выход из положения есть всегда. Например, можно добиться аннулирования брака от имени церкви.

Поэтому от Хэнка не потребовалось никаких действий, и он мог спокойно плескаться В гавайских волнах. Ему лишь присылали бумаги на подпись, которую он ставил моментально и без малейших эмоций. По сути дела, он был благодарен его преосвященству за участие в судьбе его семейства.

Двадцать шестого июля 1978 года случилось чудо. В Англии появился на свет ребенок, которого назвали Луизой Браун. Роды прошли без осложнений, и девочка была совершенно нормальной во всех отношениях. За исключением одной детали: она была зачата не в чреве матери, а в пробирке.