— На пленке было слышно, как доктор Лазарус сообщает капитану Кампосу о своем намерении его умертвить.

— Как отреагировал на это капитан Кампос?

— Совершенно очевидно, он был испуган, однако тяжкие увечья не позволяли ему сообщить о своих опасениях другому персоналу. Он не мог общаться с другими людьми.

Беннет резко запротестовал:

— Защита возражает! Из пленки явственно следует, что при всех его увечьях капитан Кампос вполне сохранил способность к общению и здравый рассудок.

Уолтерс повернулся к адвокату и спросил:

— Вы хотите, чтобы эта пленка была заслушана в суде в качестве улики?

— Совершенно верно, — подтвердил Беннет.

Зал заволновался. Был внесен магнитофон, и Уолтерс с видом церемониймейстера объявил:

— Ваша честь, дамы и господа присяжные! Сейчас вы прослушаете запись так называемой «беседы» между капитаном Кампосом и обвиняемым, доктором Лазарусом.

И эффектным жестом нажал кнопку воспроизведения.

Весь зал услышал, как Сет спрашивает раненого морского пехотинца, слышит ли он его, и жалкие стоны последнего в знак согласия. Затем последовал вопрос, испытывает ли офицер боль и желает ли он умереть. И вновь — ответные стенания. Наконец все услышали, как Сет сказал: «Я очень скоро вернусь».

Уолтерс выключил запись и с нескрываемым удовлетворением посмотрел на присяжных.

— Дамы и господа! Оставляю на ваше усмотрение определить, были ли эти нечленораздельные, страдальческие и, я бы сказал, жалобные, нечеловеческие звуки выражением ужаса больного оттого, что он не мог поделиться своими опасениями ни с кем из окружающих.

Сет обхватил голову руками. Через несколько рядов от него сидела Джуди, и Барни сейчас ободряющим жестом похлопал ее по стиснутой в кулак руке.

Беннет снова перебил:

— Ваша честь, защита заявляет протест. Это уже выводы, которые можно будет делать лишь по окончании слушаний.

Новак кивнул:

— Принимается. — И, повернувшись к Уолтерсу, распорядился: — Прошу обвинение перейти к следующему вопросу.

Уолтерс снова обратился к агенту ФБР:

— Не могли бы вы сказать, что вы предприняли, после того как услышали предложение, точнее обещание, подсудимого капитану Кампосу?

— Конечно. Двое наших агентов сидели в подвале госпиталя и непрерывно вели прослушивание, с тем чтобы при малейшей угрозе оказаться на месте преступления.

Он с извиняющимся видом повернулся к присяжным.

— Прошу извинить мне мой высокий слог, но мы пытались спасти человеческую жизнь. — И, вновь обращаясь к Уолтерсу, добавил: — Больно говорить, но момент убийства также зафиксирован на пленке.

Генеральный прокурор еще раз театральным жестом включил запись, и все услышали, как Сет говорит: «Капитан Кампос, вы меня слышите? Это доктор Лазарус. Я пришел избавить вас от боли. Помочь вам уснуть навеки. Если вы согласны, я сделаю вам небольшой укольчик, и вы больше не будете страдать».

Уолтерс остановил пленку и обратился к свидетелю:

— Как вы и ваши люди повели себя в этой ситуации?

— Мы действовали быстро, как могли. Но, увы, доктор Лазарус оказался проворнее и опередил нас. Когда мы прибыли на место преступления, он уже успел убить капитана Кампоса.

— Возражение! — выкрикнул Беннет. — Обвинение объявляет моего подзащитного преступником до решения суда.

На что судья Новак ответил:

— Согласен, доктор Ландсманн. Прошу присяжных не принимать во внимание последнюю реплику агента Салливана.

Нимало не смутясь, Уолтерс учтиво изрек:

— Агент Салливан, ваши действия в этом деле достойны всяческих похвал.

— Благодарю вас, сэр.

Салливан начал было спускаться с кафедры, но тут вспомнил, что ему полагается еще ответить на вопросы защиты.

— Агент Салливан, — начал Беннет, — я просил бы вас прокомментировать последний фрагмент записи и объяснить, что, как вы предполагаете, произошло.

— Мистер Ландсманн, — раздраженно начал Салливан, — я не предполагаю, я знаю. Я сотрудник правоохранительных органов.

— Прошу прощения, сэр, но вы не присутствовали на месте происшествия. Прямые улики ограничиваются только вашей пленкой. А кстати, вы ее никак не монтировали?

— Могу категорически заявить: нет! — возмутился агент.

— Тогда позвольте вас спросить, сэр, каков был ответ капитана Кампоса на предложение доктора Лазаруса сделать ему смертельный укол?

Салливан замялся.

— Вообще-то никакого ответа, по сути, не было. Может быть, больной находился под действием лекарств.

— Или же капитан Кампос уже был мертв. Такое возможно? — предположил Беннет.

— О господи! — все больше раздражался агент. — В этом мире все возможно! Вы же своими ушами слышали, как Лазарус говорит, что пришел избавить его от страданий. Так какая же разница?

— Я бы сказал, разница очень большая. На следствии подсудимый показал, что ни за что не стал бы выполнять свое обещание, не получив от больного внятного согласия. Это вы не станете отрицать?

— Доктор Ландсманн, я давно работаю в правоохранительных органах, и когда полицейский обнаруживает тело, а над ним человека с дымящимся пистолетом, сомнений у него не возникает. Вам так не кажется?

— Судя по всему, у вас действительно нет таких сомнений, агент Салливан. — Беннет прошел к своему месту и взял со стола какой-то документ — Агент Салливан, вы знакомились с протоколом вскрытия? Он приобщен к делу.

— Так точно, сэр.

— И вы помните, что в нем причиной смерти называется большая доза гидрохлорида кокаина?

— Так точно, сэр.

— Не обнаружило ли ФБР отпечатков пальцев подсудимого на шприце или какой-либо другой емкости из-под кокаина?

Салливан помялся.

— Это ничего не значит. Мы нашли при нем полный шприц морфина. Этой дозой можно было убить лошадь.

— Сэр, вы не ответили на мой вопрос. Мы не подвергаем сомнению, что у доктора Лазаруса был при себе шприц с морфином. Я уверен, что присяжные отметили ваше сообщение о том, что он был полон. Но каким образом, вы думаете, доктор Лазарус ввел в организм больного кокаин? И как вы объясняете тот факт, что никакого приспособления найдено не было?

— Он мог его выбросить.

— Но это только ваше предположение, не так ли?

Салливан нехотя кивнул:

— Да, можно так сказать.

Беннет посмотрел на присяжных и невозмутимо отпустил свидетеля:

— Больше у защиты нет вопросов.

Салливан метнул в него злобный взгляд и сошел с кафедры.

Прежде чем вызвать следующего свидетеля, генеральный прокурор Уолтерс взял в руки увесистый том, открыл на заложенной странице и с самодовольной ухмылкой обратился к присяжным:

— Покорно прошу судью Новака пояснить присяжным положение кодекса, в котором содержится определение так называемого «покушения на негодный объект».

Он протянул книгу Новаку, тот нацепил очки и исполнил просьбу обвинения:

— Дамы и господа присяжные заседатели, позвольте зачитать вам следующее положение: «Лицо может быть признано виновным в покушении на убийство, даже если на момент покушения потерпевший уже был мертв, при условии, что имеются доказательства того, что обвиняемый этого не знал».

Уолтерс повернулся к присяжным с лучезарной улыбкой:

— Я бы сказал, что эта формулировка исключает двойное толкование и может быть напрямую отнесена к…

— Возражение! — поднялся Зильберт. — Обвинение не вправе толковать закон.

— Принято, — согласился Новак.

Уолтерс картинно подчинился, всем своим видом давая понять: мол, мы-то с вами знаем, что он виновен, но обязаны соблюдать процедуру.

Он продолжил:

— Поскольку мои коллеги, представляющие защиту, заговорили о приобщенных к делу уликах и показаниях, я бы хотел обратить общее внимание на показания, которые будет давать большому жюри Гектор Кампос, некоторое время назад пытавшийся убить своего брата, — позднее было признано, что он в тот момент находился в невменяемом состоянии. Брат покойного признает, что просил доктора Лазаруса совершить «убийство из сострадания» — я опять употребляю этот термин с большим скептицизмом. Таким образом, у нас имеется еще одно доказательство, что подсудимый действовал с умыслом.