Новорожденный, получивший в первый раз семь и более баллов, мог хоть сейчас начинать готовиться к Олимпийским играм. Тому же, чей балл по шкале Апгар не превышал четырех, предстояло бороться за жизнь. Ему требовалась вся возможная поддержка медицинской науки.

С каждым днем, проведенным в госпитале Куинс, Лора узнавала все больше нового, но друзей у нее не прибывало. У нее, конечно, появились знакомые, с которыми она могла поболтать за чашкой кофе, но в целом она пользовалась репутацией строгой и холодной особы.

Она постоянно жаловалась на царящий в клинике бюрократизм, когда, чтобы доставить больного малыша от приемного покоя до педиатрического отделения, требовалось оформить массу бумаг. И всегда открыто критиковала недочеты коллег, как младших, так и старших по должности.

— Все мы люди, — однажды попробовала оправдаться перед ней медсестра реанимационного отделения. — Человеку свойственно ошибаться…

— Нет! — безапелляционно возразила Лора. — В нашем деле ошибка влечет роковые последствия.

Почему-то она разучилась спать урывками во время ночного дежурства, зато стала заполнять промежутки в работе чтением специальной литературы и набросками собственных статей.

Однажды в три часа утра она сидела в ординаторской и занималась, и тут зазвонил телефон. Звонил Кристиан Леместр, ведущий акушер родильного отделения.

— Могу я поговорить с дежурным педиатром?

— У аппарата доктор Кастельяно, — ответила она.

— A-а. — Он явно рассчитывал услышать баритон, а не сопрано.

— Доктор Леместр, чем я могу вам помочь?

— У нас тут очень сложные роды, возможно, придется делать кесарево. Вы могли бы обработать руки и через пятнадцать минут быть в операционной?

— Конечно, доктор.

Она повесила трубку, сунула ноги в туфли, залпом допила остывший кофе и побежала к лифту. Акушер уже был готов к операции. Она быстро обработала руки, переоделась и поспешила в операционную, заметив на ходу, что та часть лица Леместра, которая была видна из-под маски, в полной мере подтверждает его репутацию очень красивого мужчины.

Прошло двадцать пять минут, и Леместр извлек на свет божий крошечного мальчика. Лора нажала на хронометр и быстро перенесла младенца поближе к радиатору, где было тепло. Акушерская сестра принялась его обтирать, и Лора приступила к осмотру. Дыхание было совсем слабенькое. А через несколько секунд она была вынуждена констатировать:

— Дыхание — ноль.

Жизнь ребенка была под угрозой, что следовало и из выставленной ею оценки:

— Апгар, одна минута — ноль.

— А я, доктор Кастельяно, выставил бы один или два, — подал голос Леместр откуда-то из-за спины.

— В любом случае он совсем синий. Надо срочно интубировать и дать ему кислород. — Она крикнула сестре: — Дайте мне трубку, тройку!

— А по-моему, доктор, подойдет и два с половиной, — опять возразил Леместр.

— Номер три! — повторила Лора и, опять поворачиваясь к ребенку, пояснила: — Для своего срока он довольно крупный. У него хорошие шансы. — И опять скомандовала сестре: — Восемь с половиной сантиметров!

Когда назотрахеальную трубку подсоединили к вентилю прибора, Лора перевернула малыша на спинку и откинула головку так, чтобы при интубации как можно меньше повредить носик. Затем смазала малышу ноздри, чтобы трубка вошла легче.

— Дайте-ка лучше я, доктор Кастельяно! — заявил Леместр начальственным тоном. — Это очень тонкая манипуляция. Если неправильно интубировать, можно повредить бронхи, и тогда…

— Я знаю, доктор Леместр! — рявкнула Лора.

«Черт, я делала это тысячу раз! Уж наверняка больше, чем ты! Но если тебе так хочется покомандовать…»

Она отошла, а сестра передала аппарат Леместру, и тот стал вводить трубку ребенку в носик. Сестра мигом вернулась с кислородным баллоном, и Леместр тут же начал подавать его в легкие малыша. Стрелка хронометра тем временем неумолимо подошла к пятиминутной отметке. Ребенок порозовел, и Лора с Леместром дружно согласились, что по шкале Апгар можно выставлять семь с половиной баллов.

Акушер заулыбался:

— Все хорошо, что хорошо кончается. — И, повернувшись к неонатологу, сказал: — Дальше продолжайте вы, Лора. Если понадоблюсь — я в кабинете. Надо бумаги заполнить.

Он передал ей кислород, кивнул сестрам, а те в унисон попрощались:

— Доброй ночи, доктор Леместр.

Тот вышел.

Сестры наводили в операционной порядок, когда Лора вдруг крикнула:

— Черт! Баллон пустой! Быстро сюда запасной!

Одна сестра побежала к стене, сняла запасной баллон и протянула Лоре. Та взяла его в руки и через секунду воскликнула:

— И этот пустой! Что это за больница такая?

Она повернулась к стоящей ближе сестре и скомандовала:

— Попробуйте мешком. — Иногда для искусственной вентиляции легких новорожденным применяют так называемый самораскрывающийся мешок. — Я сейчас вернусь.

Она бросилась из операционной, и тут у нее мелькнула мысль, что за кислородом мог бы сбегать кто-то другой, а она бы лучше осталась с ребенком. Но Лора тут же одернула себя: никто другой не осознает всей серьезности ситуации, а значит, она найдет баллон быстрее.

Сестра на посту вздрогнула, услышав из дальнего конца коридора отчаянный вопль:

— Кислород! Кто-нибудь, дайте скорее кислород!

Девушка подняла глаза и увидела, как к ней с безумным видом несется доктор Кастельяно в зеленом операционном костюме и стерильных бахилах поверх обуви. Девушка еще только потянулась за ключом от кладовки, а Лора уже была тут как тут. Она запыхалась, глаза горели гневом.

— Сейчас, сейчас достану, доктор, — испуганно пролепетала сестра, повернулась и стала открывать дверь.

В панике она не сразу нашла нужный ключ.

— Поторопитесь, черт возьми! — прикрикнула Лора.

От резкого замечания сестра перепугалась еще больше. Лоре пришлось выхватить у нее связку, самой отпереть дверь, схватить баллон и, изо всех сил напрягаясь, волочить его до операционной.

Из-за акушерок ребенка от двери видно не было.

— Пустите! — скомандовала Лора.

Сестры расступились, и Лора увидела мальчика. Он был совершенно синий. И бездыханный.

Теперь его нельзя было оживить уже никаким количеством кислорода.

Лора каменной статуей стояла посреди операционной, прижимая к себе бесполезный баллон. Вокруг нее суетились какие-то люди. Слух улавливал обрывки фраз: «Вызовите доктора Леместра… Сообщите матери… Отвезите ребенка в морг…»

Вдруг она опять начала воспринимать окружающее: Леместр окликнул ее голосом капитана, отчитывающего нерадивого матроса:

— Доктор Кастельяно, с вами впервые случается истерика на работе?

Она промолчала.

Снисходительно усмехнувшись, он добавил:

— Быть может, вам лучше не дежурить в «критические дни»?

Лора не поддалась на провокацию.

— Ребенок мог бы жить, — спокойным и категоричным тоном объявила она.

— Скажем так: результат мог бы оказаться более благоприятным, — согласился Леместр.

— Прекратите! — раздраженно воскликнула Лора. — Вы прекрасно знаете, что он должен был жить. В том, что случилось, виноваты врачи. Виновата больница. Неужели вы станете это отрицать, доктор Леместр?

— Доктор Кастельяно, может быть, лично вы безупречны, мне трудно судить. Но мой несколько более богатый опыт подсказывает, что нормальные люди, движимые даже лучшими из побуждений, могут совершать ошибки.

— Но не такие дурацкие ошибки, которых на сто процентов можно избежать! Это была халатность, преступная халатность!

Он сохранял невозмутимость.

— Кроме того, доктор Кастельяно, я обнаружил, что нормальным людям не нравится, когда им выговаривают дети. Если вы так опечалены случившимся, почему бы вам не поговорить с заведующим вашим отделением? Или даже моим отделением? А теперь, если позволите, меня ждет еще одна роженица с продромальными родами.

Он повернулся и не спеша пошел прочь.

Лора подумала: «Продромальные роды? Значит, ей еще часов пять мучиться. Что же ты даже не удосужился придумать какой-нибудь более правдоподобный предлог? Совсем меня дурочкой считаешь?»