— Бен… Где Бен?

— Это второй доктор?

— Он хирург! — слабым голосом поправил Барни.

— С ним все будет в порядке, — ответил фельдшер.

— В порядке? — ахнул Барни. — А где он?

— Едет в госпиталь Риджтаун.

— С этим пострадавшим?

— Не совсем, — ответил тот. — Он в отдельной машине.

Барни наконец удалось сфокусировать взгляд на своем собеседнике.

— Его здорово избили, — смущенно пояснил тот. — Полицейские не поняли, кто он такой. Подумали…

— Он провел неотложную трахеотомию, болван! Спас этому толстому идиоту жизнь!

Фельдшер не знал, как реагировать. Не придумав ничего иного, он сказал как есть:

— Да, это было потрясающе. Вы оба сработали просто блестяще.

— Отвезите меня к нему! — приказал Барни, все еще с трудом ворочая языком. — Я хочу видеть своего друга!

— Прошу меня извинить, сэр, но у нас есть распоряжение сделать вам рентген на случай сотрясения мозга. А потом доставить в участок.

— Какой такой участок? — заплетающимся языком выговорил Барни.

— Полицейский участок. — В голосе фельдшера слышались извиняющиеся нотки. — Родственники жалобу подают.

Барни опять пришлось разбудить брата посреди ночи.

— Барн, да ты что? — простонал Уоррен, еще не вполне проснувшись. — Только не говори, что выпустил еще одну книгу.

— Боюсь, Уоррен, на этот раз все намного хуже. Меня не выпускают.

— Что-что?

— Да проснись ты и слушай! Отсюда разрешают позвонить только один раз.

— Ты в полиции? Да в чем дело-то?

— Чем кончится, пока сказать не могу, но, кажется, речь может идти о покушении на убийство.

— Черт! — присвистнул У оррен и сразу проснулся.

Под нетерпеливое постукивание сапога угрюмого полицейского Барни поведал брату о случившемся, стараясь говорить коротко и ясно.

Уоррен попытался припомнить соответствующую законодательную норму. К счастью, как раз недавно он читал о подобном случае в каком-то юридическом журнале.

— Так, Барни. Я понимаю, что ты устал, но я сейчас буду задавать тебе очень важные вопросы, а ты должен как следует подумать, прежде чем отвечать.

Постукивание форменного сапога становилось все громче и громче. Барни с мольбой посмотрел на полицейского и сказал со всей учтивостью, на какую был способен:

— Сержант, это мой адвокат. Мне кажется, с адвокатом разрешено говорить столько, сколько нужно.

Офицер лишь кашлянул, давая понять, что продолжительность разговора определяет он.

Итак, — начал Уоррен свой допрос, — ты ясно им заявил, что ты врач?

— Прокричал во все горло.

— Больной просил о помощи? Или, наоборот, отказывался от нее?

— Уоррен, — сказал Барни, чувствуя, как досада усугубляет его усталость, — он был при смерти. Если бы мы не…

— Барн, пожалуйста, отвечай строго на мои вопросы. Кто-нибудь из его родственников там был?

— Да-да, был, кажется. К чему ты клонишь?

— Это называется «Закон доброго самаритянина», — ответил брат. — Начиная с пятидесятых годов в некоторых штатах действует норма, освобождающая врачей от исков за врачебную ошибку, если помощь оказывалась в чрезвычайной ситуации.

— Послушай, это был вопрос жизни и смерти. У меня не было времени показывать свой диплом.

— Короче говоря, ты утверждаешь, что назвался медиком и ни сам пострадавший, который в тот момент был невменяем как с медицинской, так и с правовой точки зрения, ни его родные от помощи не отказались?

— Практически так, — тихо ответил Барни.

— Хорошо. Слушай, Барн, мне надо сделать несколько звонков, чтобы узнать, с какими адвокатами наша фирма работает в Коннектикуте. А после этого я сразу приеду, чтобы организовать тебе освобождение под залог.

— А что мне прикажешь тем временем делать? — разозлился Барни.

— Ну, не знаю, — сказал брат, пытаясь его успокоить. — Почитай газету, поиграй с Беннетом в карты.

— Бена тут нет, — с тоской в голосе уточнил Барни — Он в клинике Риджтаун.

— Ну, тогда позвони ему и скажи, чтобы не беспокоился. Я все сделаю, и как можно скорее.

— А ты не можешь ему позвонить? — взмолился Барни. — У меня же только один звонок!

— Что, и в Канаде тоже? — Барни держал трубку той рукой, которая была меньше забинтована.

— Да, Барн, — ответила Лора. — По всей видимости, об этом деле пронюхало какое-то агентство. Газеты тут раздули большую шумиху. Была даже редакционная статья на эту тему.

— За или против?

— Да перестань, не сходи с ума! Конечно, в вашу поддержку. Вы стали инструментом борьбы за введение «Закона доброго самаритянина» в федеральном масштабе. Вы все сделали правильно. И сработали классно!

— Ага, только родственники этого идиота иного мнения.

— Но они ведь отозвали иск?

— Да. Они быстро угомонились, хотя коробки конфет или благодарственного письма я так и не дождался.

Лора замолчала.

— Алло, Кастельяно, ты где там?

— Я просто подумала, — сказала она с непонятной грустью, — ведь это был, возможно, самый важный поступок во всей твоей медицинской карьере.

— Что ты имеешь в виду?

— Я узнаю, работает ли еще в Бруклине этот подонок Фриман, и отправлю ему все вырезки. Может, вспомнит тогда, что у него на руках кровь твоего отца.

Барни задумался. «Она права. Быть может, там, в ресторане, я среагировал так быстро потому, что всю жизнь, с самого детства, ждал того момента, когда можно будет показать врачу, отказавшему в помощи моему отцу, как он должен был поступить».

В то время как Лора с Барни обменивались своими мыслями в связи с драматическим инцидентом, разгневанный Хершель Ландсманн стоял у постели своего сына в госпитале Йель-Нью-Хейвен, куда Беннета по настоянию отца перевезли на «скорой» вопреки энергичным протестам травматолога.

В дальнем конце палаты тихонько сидели двое мужчин средних лет в официальных костюмах. На врачей они не были похожи.

Беннет лежал на спине. Голова и грудь у него были туго забинтованы, а количество гипса на теле делало его похожим на мумию.

Через час приехал Барни. Ходьба еще давалась ему с трудом, голова кружилась.

— Как он? — спросил он у Хершеля.

— Молодчики его здорово отделали, — констатировал Хершель. — До какой косточки смогли добраться, ту и сломали.

В этот момент Беннет пошевелился и пришел в себя.

— Бен, как себя чувствуешь? — в тревоге спросил Хершель.

— Привет, пап, — отозвался тот, все еще наполовину в забытьи — Пока вообще ничего не чувствую. А что произошло?

— Если перефразировать старый анекдот, Ландсманн, — сказал Барни, — операция прошла успешно, но хирург умер.

— Мы его спасли? — спросил Беннет пересохшими губами.

Барни налил ему воды.

— Конечно. Отныне ты можешь оперировать не скальпелем, а ножом для бифштекса. А там, глядишь, до вилок и ложек дойдет.

— Не смеши меня, мне смеяться больно!

— Прости, Бен, хотел тебя повеселить.

— Пап, уведи отсюда этого сумасшедшего! — Беннет передохнул, сделал несколько вдохов и спросил: — Кто меня латал?

— Лучшие специалисты, сынок, — ответил Хершель. — Заведующий вашим отделением.

— Так я в Йеле?

— Да, — подтвердил Барни. — Сначала мы хотели, чтобы ты сам себя чинил в собственной операционной, но твой босс сказал, ты еще рылом не вышел.

У Беннета от смеха опять дрогнула грудь.

— Ливингстон, кто тебя сюда прислал? Ку-клукс-клан? Ты можешь быть серьезным? Давай-ка, прочти мне запись об операции.

— Придется тебе набраться терпения, Бен. Думаю, там будет несколько томов. Рентгенолог, правда, обещал, когда очнешься, принести все снимки.

— Я уже очнулся! — с усилием произнес Беннет — Тащи сюда эти снимки, я хочу оценить повреждения.

— Я уже их посмотрел, — сказал Барни утешающим тоном. — Перелом обеих лучевых и локтевых костей, трещина бедра… И четыре метких удара по черепу.

Беннет чувствовал, что приятель что-то утаивает.