— Боже, — вымолвила она, — благодарю Тебя, что Ты послал мне ангела!

Сет продолжал спокойно говорить, зная, что его слова служат ей утешением. Он заметил, что, когда подсоединил ампулу к игле в ее локтевом сгибе, Тим Блустоун отвернулся. Он не мог даже смотреть на это. Сет взял миссис Карсон за руку и крепко сжал, а из нее постепенно уходила жизнь. И боль.

Доктора вышли из комнаты и спустились к Ирвину Карсону, который невидящим взглядом уткнулся в экран телевизора.

— Она упокоилась, — ответил Сет на его безмолвный вопрос.

Карсон перекрестился и разрыдался. Быть может — от горя, быть может — от облегчения. А может, и от того и от другого разом.

— Я… Я не знаю, что сказать, — всхлипнул он.

А молодой врач не знал, что ответить.

Он стал натягивать куртку, а Сет сказал:

— Мистер Карсон, вы должны знать: последние слова Мардж были о том, что она делает это ради своей семьи.

Все еще плача, Карсон кивнул.

— Утром доктор Блустоун к вам зайдет посмотреть, как идут дела. Спокойной ночи.

Ирвин Карсон застыл на месте, и дверь бесшумно затворилась.

Два медика опять стояли в темноте.

— Как мне тебя отблагодарить, Сет? — взволнованно прошептал Тим.

Сет взял его за плечи и сказал:

— Никогда мне больше не звони. Никогда, слышишь?

И растворился в ночи.

— Мне кажется, никогда в жизни я не был в столь глубокой депрессии.

— Подобные заявления заставят людей потерять веру в психиатров, — отозвался Билл Чаплин.

Он пытался поднять настроение своего автора, пригласив его отобедать по-приятельски в «Элейн».

Барни изобразил улыбку:

— Билл, я обыкновенный человек. А кроме того, чтобы помогать другим, вовсе не обязательно самому быть счастливым. В противном случае в Нью-Йорке не осталось бы ни одного психотерапевта. Проблем у меня куча. Во-первых, Эмили меня бросила и даже не отвечает на мои звонки в редакцию. Больше того, какой-то доброжелатель уже доложил мне, что она закрутила роман с неким парнем со спортивного канала Эй-би-си. Мой лучший друг Лора укатила в лесные дебри Торонто и находится на грани нервного срыва. А мою книгу никто не читает, даже в мягкой обложке.

— Перестань, Барни, — увещевал Билл, — хватит тебе грустить, пора уже смириться. Давай лучше обсудим твою следующую книгу.

— У меня нет никаких идей, — безнадежно ответил Барни. — Ящик стола пуст. Понимаешь, я-то думал, что моя затея со спортсменами всех увлечет. Я искренне полагал, что людям будет интересно знать, что происходит в мозгу их кумиров.

— И ты прав, им это интересно. Я считаю, ты ни на йоту не должен отступать от своего подхода. Почему бы тебе не сосредоточиться на другом типе кумиров?

— Ни за что на свете! В век всеобщего цинизма кумирам не осталось места. Иными словами…

— Барни, я знаю! Я придумал! Прохожий на улице считает врача кем-то вроде Господа Бога. Мы боготворим медиков. Мы перед ними трепещем. И если бы ты каким-то образом сумел передать, что происходит в сознании врачей…

Барни усмехнулся:

— Билл, такой вещи, как коллективное сознание медиков, не существует. Врачи бывают разные, всех мастей и оттенков. Но большинство из тех, с кем знаком я, — очень увлеченные люди, занимающиеся сизифовым трудом в надежде, что камень не скатится на них самих. Их жизнь — далеко не праздник.

— Барни, ты это знаешь, но это взгляд изнутри. Я встречал среди докторов продажных, невежественных болванов, для которых белый халат и звание доктора медицины — все равно что костыли, на которые они опираются, чтобы продвигаться вверх по общественной лестнице. Я прав?

— Нет, — тихо ответил Барни. — Точнее, отчасти. Я встречал таких, они читают «Экономику медицины», но не интересуются настоящими научными журналами и, должен сказать, дискредитируют свою профессию.

Билл перегнулся через стол и схватил Барни за лацканы пиджака.

— Ну же! — рявкнул он голосом строевого сержанта. — Покажи мне, покажи, что скрывается под этими масками, какие мысли бродят у них в головах! Покажи людям, что такое медики на самом деле!

Барни подумал и спокойно спросил:

— Ты нанимаешь меня на грязную работу?

— Барн, я прошу тебя написать правду. Если общество имеет искаженное представление о врачах, исправь его! Мы с тобой нащупали нерв, и мы отсюда не уйдем, не ударив по рукам. Напишем договор на салфетке! — И скрипнул зубами: — О, доктор Йоргенсен! Сколько лет я желал твоей смерти! Но сейчас я хочу, чтобы ты еще пожил и прочел эту книгу.

— Что еще за доктор Йоргенсен?

Билл помрачнел:

— Тип, лишивший меня глаза. Я пошел на операцию по поводу банальной катаракты. Он так напортачил, что я вышел из больницы без глаза. Я даже иск подавал, но подонок его выиграл.

— Перестань, Билл. В таком деле неудачи случаются.

— Нет, Барни, ты не понимаешь. Неприятности такого рода выпадают практически каждому. Кого ни спроси, что-то подобное было. Готов поспорить, даже у тебя был опыт неудачного общения с докторами.

Перед Барни встала картина, много раз виденная в ночных кошмарах: отец лежит ничком на траве, мать кричит, а Уоррен бежит за врачом… И доктор Фриман не пришел.

Из задумчивости Барни вывел голос Билла:

— Так что, пишешь такую книгу?

Барни кивнул:

— Только имей в виду: пристрастие к наркотикам и выпивке у врачей — абсолютная норма. У них слишком нервная работа.

— Иными словами, ты хочешь написать апологию? Выступить в защиту профессии?

— Нет, — возразил Барни, — не апологию, а правду. Я напишу, что врачи — такие же люди, как все.

— Отлично, — согласился Билл, — пиши, как считаешь нужным. Только обещай, что напишешь!

Барни бросил взгляд на часы и встал.

— Послушай, если я сейчас не уйду, то опоздаю на прием. У меня в три часа клиент. И тогда мне придется вывести в этой книге и себя в качестве вероломного доктора. Спасибо за ланч, Билл. Жаль, что мы говорили не о бейсболе.

— Не понял?

— Тогда мне не пришлось бы писать эту книгу.

Ланс Мортимер, избравший своей специальностью анестезиологию, как всегда, крутил шашни с Госпожой Удачей. Его наставником в Маунт-Хеброн был человек, перед которым благоговели многие коллеги. Патрик Ноулз был великим педагогом. Он старательно разъяснял Лансу, как проводить самую деликатную манипуляцию, предваряющую работу хирурга, а именно — интубацию, то есть введение больному в гортань и легкие эндотрахеальной трубки, чтобы с ее помощью поддерживать его дыхание, пока тот будет без сознания.

(«В этом вся хитрость, старик, — объяснял Ноулз — Надо помнить, что трахея расположена перед пищеводом. Надо вводить трубку так, чтобы видеть, как она проходит между голосовыми связками, и тогда ты услышишь звук дыхания — стало быть, попал!»)

Ланс быстро избавился от еще одной распространенной ошибки начинающих анестезиологов, а именно — вышибать больному зубы во время введения этой несчастной трубки.

К счастью, в тот единственный раз, когда у Ланса все же вышла промашка, Ноулз оказался рядом и быстро исправил положение, не дав выбитым зубам попасть в бронхи или легкие и вызвать тяжелую пневмонию, а то и смерть.

Лансу повезло и в том (Госпожа Удача, как обычно, проявила к нему благосклонность), что жертвой его неловкости пала бесплатная больная, которая была на седьмом небе от счастья, узнав, что ей за счет клиники вставят ослепительные зубы.

Было еще одно обстоятельство, способствовавшее необычайной популярности его наставника у звезд шоу-бизнеса.

Ноулз был не только богат и хорош собой, но еще и выглядел лет на двадцать моложе своего возраста, причем без всяких пластических операций.

Однажды, находясь на дежурстве вдвоем с Лансом, он открыл ему свою тайну. Он не просто регулярно делал массаж лица, но и старательно берег собственные нервы.

— Если хирург — а большинство из них, как ты заметил, подлинные идиоты — считает, что он знает лучше тебя, не спорь. В девяноста девяти случаях из ста, если больной не выживает, отвечает хирург. А тебе чаще всего даже не придется выходить к родственникам, чтобы объявить о случившемся. А благодаря этим милашкам — расторопным реанимационным сестрам — можно одновременно обслуживать три операционные. Надо только почаще заглядывать то туда, то сюда и следить, как идут дела у больных. А поскольку нам не нужно даже руки перед операцией обрабатывать, то можно улучить минутку, чтобы позвонить своему брокеру и узнать, как идут дела у тебя самого.