Изучение похожих случаев не давало особо утешительных ответов на такие вопросы.

А потом Фриц стал моей проблемой, потому что сильно ко мне привязался и повсюду следовал за мной.

— Привет, Элисон, — произнес он.

— Привет, Фриц.

Я сделала вид, что очень занята своей работой, хотя это не так-то просто для Женщины с портрета Пикассо, хотя бы потому, что облик мой выглядел весьма абстрактно.

— Скоро мы отправимся на Титан, — сказал Фриц.

— Угу, — ответила я.

— Не хочешь ли поиграть со мной в шпионов? — спросил он.

В тот момент я была рада, что обладаю внешностью Женщины с портрета Пикассо, а не плотью прошедшего инкарнацию существа, поскольку понимала, что, будь у меня настоящее тело, я покраснела бы.

— Конечно, — ответила я. — Если наши капсулы окажутся неподалеку, когда мы будем входить в атмосферу. Но нас может разнести далеко друг от друга.

— Я тренировался в симуляциях, — сообщил Фриц. — И игра в шпионов стала у меня хорошо получаться.

— Фриц, — обратилась к нему Пармайндер, — сейчас мы работаем над проектом по искусственному интеллекту. Давай попозже поболтаем, уже на Титане?

— Само собой.

И я отправила сообщение с благодарностью Пармайндер, которая вместе со мной и с Дженис участвовала в заговоре и понимала, что Фрица в наши планы посвящать нельзя.

Вскоре после этого моя электронная сущность была передана с Цереры с помощью мощных коммуникационных лазеров и загружена в реальное тело, и не важно, что у этого тела было шесть ног и оно мне не принадлежало. Тело было уже одето в скафандр и находилось в капсуле для посадки — никому же не нужно, чтобы мы, в телах, к которым еще не успели привыкнуть, в условиях нулевой гравитации болтались по «Кассини Ренджер» туда-сюда, — так что возможностей устроить себе какие-то развлечения у меня особенно и не было.

И это было неплохо. Я находилась в теле впервые и полностью погрузилась в наблюдение за всеми небольшими отличиями между реальностью и симуляциями, в которых я выросла.

В действительности, как мне показалось, все было немного потише. В симуляциях многие вещи конкурируют, стремясь добиться вашего внимания, а теперь мне было нечем заняться, и оставалось только прислушиваться к собственному дыханию.

А потом громыхнуло и сильно тряхнуло, но толчок был самортизирован вспененной прослойкой, и меня запустили в космическое пространство, направив в сторону оранжевого шарика — Титана; позади него виднелась огромная бледная сфера — Сатурн.

Зрелище, которое нам открылось, несколько разочаровывало. Как правило, мы видим Сатурн в электронной обработке, подчеркивающей малейшие различия оттенков. В действительности же эта планета больше напоминает бледную каплю, покрытую неясными бурыми полосами, а в южном полушарии заметна небольшая рваная каракуля — бури.

К сожалению, я не могла хорошо разглядеть кольца, потому что они были направлены ко мне ребром, напоминая прямое серебряное лезвие ножа, пролетающее через живописный холст.

Кроме Титана, я видела еще полдюжины спутников. Я узнала Риону и Рею, и Энцелад, потому что он был такой яркий. Легко определялся Иапет, наполовину светлый и наполовину темный. Виднелись еще многие крошечные светящиеся точки, которые, возможно, были Атласом или Паном, Прометеем или Пандорой, а может, и какими-то из множества других спутников.

У меня не было времени определить, какие же еще спутники я вижу, поскольку Титан становился все больше и больше. Он был тускло-оранжевого цвета, и лишь по самому краю шла голубая дымка. Если не считать этого голубого ореола, Титан настолько же оранжевый, насколько Марс — красный, то есть оранжевый цвет окружает тебя в течение всей посадки, а после приземления все оказывается еще более оранжевым.

Похоже, первые годы своей взрослой жизни Фахду придется провести в достаточно скучном месте.

Я понимала, что если бы это путешествие я проделывала в симуляции, то текущий фрагмент прошла бы в режиме ускоренного воспроизведения. Если и остальная реальность окажется такой скучной, что же, такова моя судьба.

Когда капсула влетела в атмосферу, все неожиданно оживилось. Было много шума, и капсула загремела и затряслась, а в окошке смотрового порта показались яркие языки пламени — ионизирующая радиация. Я почувствовала, что у меня быстрее заколотилось сердце, и я стала чаще дышать. Это же мое тело швыряло туда-сюда, мои нервные импульсы пробегали по моему позвоночнику. Было намного интереснее. Этим и отличалась реальность от симуляций, пусть я и не могла сказать, в чем именно заключается различие.

«Это то самое различие, мисс Элисон, которое существует между неокультуренным благоговейным ужасом, который мы можем испытывать при виде благородного дикого зрелища, обнаруженного нами в природе, и тем чувством, которое пробуждает в нас напыщенный трагический актер, который важничает и пыхтит на сцене в порыве зловещей ярости, пытаясь описать ту же самую картину».

Благодарю вас, доктор Сэм.

«Мы, живущие для того, чтобы приносить удовольствие, должны получать удовольствие от жизни».

Некоторое время мне было ничего не видно, а потом капсулу встряхнуло, и послышался грохот и стук — раскрылся тормозной парашют, — и вот меня бешено закачало из стороны в сторону в наступившей тишине, а сердце мое быстро застучало; ветра, свирепствующие в верхних слоях атмосферы, соперничали за право обладать моей капсулой. Далеко в высоте я видела полоски ионизированного газа, которые оставляли капсулы остальных членов отряда, двигавшиеся в мою сторону.

И только тогда, когда вокруг стало не на что смотреть — кругом был только оранжевый туман, — я поняла, что благоговейный трепет от всего, что я видела вокруг, был настолько сильным, что заставил меня забыть о необходимости наблюдать. И я начала ругать себя за это.

Недостаточно просто внимательно смотреть, если хочешь заниматься изобразительным искусством, а именно к этому я стремлюсь больше всего. Благородное дикое зрелище (как вы это назвали бы, доктор Сэм) — это не только красивый вид, но и целый круг проблем практического характера. Пропорции, цвета, фактуры. Выразительные средства. Идеи. Рамки. Решения. Когда была возможность, я ни о чем таком не подумала, а теперь было слишком поздно.

Я решила быть повнимательнее, но снаружи уже ничего не происходило, лишь ацетиленовая крупка вспыхивала, ударяясь о раскаленную поверхность капсулы. Я посмотрела на дисплей, отражающий движение капсулы, и на карту поверхности Титана. Так что я была уже готова, когда получила личное сообщение от Дженис:

— Элисон. Ты готова?

— Конечно. А как же.

— Это будет великолепно.

Я тоже на это надеялась. Но в каком-то уголке сознания я то и дело слышала голос доктора Сэма: «Помните, что все хитрости бывают либо подлыми, либо инфантильными».

Моя выходка по отношению к Фрицу была и подлой, и инфантильной одновременно.

Я иногда подрабатывала у Дейна, специалиста по коммуникациям, потому что такая работа позволяла получить настоящие деньги, а не баллы за гражданскую деятельность, которые нам начисляли в симуляциях. И Дейн передал мне часть работы по подготовке Дня инкарнации Фахда, так что у меня была возможность распределить, кто в каких капсулах отправится.

Я поместила Фрица в капсулу, которой предстояло быть запущенной на Титан в последнюю очередь. А капсулы тех из нас, кто участвовал в заговоре, возглавляемом Дженис, — это были Дженис, Пармайндер, Энди и я, — были запущены первыми.

По сути это означало, что на Титане мы окажемся на пять-шесть минут раньше Фрица, таким образом, у него не было шансов нас нагнать. На некоторое время он станет не моей, а чьей-то чужой проблемой.

Я пообещала себе, что потом буду обращаться с ним как можно лучше, но это не помешало мне чувствовать себя подлой и инфантильной.

После того как мы вошли в атмосферу Титана и, некоторое время покрутившись и помотавшись из стороны в сторону, подлетели к разрыву в облаках, я наконец смогла увидеть неровную поверхность Титана. Обледеневшие горы, сугробы метанового снега, сияющие оранжевым этановые озера, кое-где — кратеры. Вдалеке, в долине между двумя горами, на которых громоздились валуны, шел гладкий склон ледника Томаско, будто созданный для катания на санках. В стороне, на плато, мигали огоньки, отмечавшие зону нашей посадки.