Он был вторым мальчиком, родившимся на Марсе, и ему было шесть лет.

По исчислению МСК, конечно.

Марсианский год длится двадцать четыре месяца, но большинство населения Монс Олимпуса и административного центра «Ареко» по-прежнему измеряли время в двенадцатимесячных земных годах. Получалось, что Рождество каждый второй год выпадало на марсианское лето, и такие годы назывались «австралийскими». На Марсе было много эмигрантов из Австралии, и это их вполне устраивало.

Однако, когда на Марс прибыл Марсианский Сельскохозяйственный Коллектив, там решили, что все у них пойдет по-другому. Ведь в конце концов это новый мир (так они говорили), а Земля со своими традициями навсегда осталась в прошлом. Поэтому было решено ввести календарь с двадцатью четырьмя месяцами. Двенадцать новых месяцев назывались штотхарт, энгельс, харди, бакс, блатчфорд, поллит, мьевилль, аттли, бентам, безант, хобсбаум и квелч.

Когда в пятый день нового месяца блатчфорда у мистера и миссис Марлон Туркеттл родился мальчик, они назвали сына в честь месяца. Друзья мальчика — те, что у него были, — звали его Блатт.

Имя ему не нравилось — он считал, что оно звучит по-дурацки, — а вот уменьшительное Блатт он просто ненавидел, потому что из-за него получил прозвище еще похуже: Таракан.

Марсианские тараканы были из отряда блаттид и прекрасно приспособились ко всем суровым условиям, из-за которых людям оказывалось на Марсе так трудно. И вообще тараканы мутировали и теперь стали шесть дюймов длиной и могли жить вне Труб. К счастью, из них получался хороший компост, так что Коллектив платил по три марсианских пенса за каждое насекомое. Марсианские дети охотились на них с молотками и так зарабатывали себе на карманные расходы. Они знали о тараканах все, так что Блатчфорду не было еще и двух лет, когда Харди Стаббс прозвал его Тараканом. Остальные дети решили, что в жизни не слышали ничего смешнее.

Сам себя мальчик называл Форд.

Он жил с родителями, братьями и сестрами в отведенном его семье бараке. Скачивал школьные программы и занимался, закончив хозяйственные дела, но теперь, когда Форд стал ростом почти с отца и с брата Сэма, мистер Туркеттл начал поговаривать, что он уже научился всему, чему следует.

Ведь работы для крепкого молодого человека хватало: и коров доить, и стойла чистить, а потом раскладывать навоз по грядкам с сахарной свеклой и соевыми бобами. Надо было выгребать ил из каналов, чинить визиопанели, защищавшие посевы от марсианского климата, трудиться на метановом заводе. Работы хватало — с утра, когда всходило маленькое тусклое солнце, до ночи, когда поднимались маленькие тусклые луны. Работать следовало и в праздники, работа не прекращалась, пока не заболеешь, не состаришься или не произойдет с тобой несчастный случай.

Работу надо было выполнять, потому что если МСК станет работать как следует, то сможет превратить Марс в новую Землю, только без несправедливости, бедности и коррупции. Каждому марсианскому ребенку полагалось мечтать об этом прекрасном дне и вносить свой вклад в то, чтобы он наступил поскорее.

Но Форд любил по ночам тайком выбираться из барака и глядеть через визиопанель у подножия Монс Олимпуса вверх, откуда на многие мили тьмы распространялось сияние города. Попасть бы туда! Там так много огней. Яркие прожекторы танкеров неслись к городу по Большой Дороге, ревели во мгле и холоде, и если сидеть всю ночь, то видно, что они с заката до рассвета прибывают в город и улетают из него. Они возвращались с полюсов и снова мчались туда.

Их вели дальнобойщики. Дальнобойщиками называли людей, которые ездили по Большой Дороге во время бурь, через пустыни, куда никто не отваживался и носу показывать, — но они туда ездили, потому что были храбрые. Форд слышал о них много историй. Папа Форда говорил, что они отбросы общества, что половина из них преступники. Они напивались, дрались, проигрывали в карты огромные деньги или спускали их на роскошную еду. Они попадали в приключения. Форд думал, что не отказался бы от какого-нибудь приключения.

Однако, когда мальчик немного подрос, он начал понимать, что вряд ли это произойдет.

— Ты возьмешь с собой Блатчфорда? — спросила мама, когда брила ему голову.

От неожиданности Форд едва не подпрыгнул на табурете. Однако многолетняя привычка удержала его на месте, и он только отчаянно уставился в зеркало, чтобы увидеть лицо отца еще до того, как тот ответит. «Пожалуйста, да, пожалуйста, да, пожалуйста, да!»

Отец немного помедлил — он был в плохом настроении.

— Полагаю, да, — ответил он наконец. — Пора ему увидеть собственными глазами, что там творится.

— Тогда я положу вам еще бутербродов, — заявила мама. Она вытерла бритву и промокнула Форду голову полотенцем. — Все, милый. Твоя очередь, Баксина.

Форд поднялся, на его место скользнула сестренка, а он повернулся к отцу. Его так и распирало от вопросов, но он знал, что, когда отец не в духе, лучше не поднимать шума. Форд бочком подобрался к брату Сэму, который с надутым видом сидел у дверей.

— Никогда там не был, — признался он. — А там как? Сэм чуть улыбнулся:

— Сам увидишь. Там есть такая «Голубая комната» — слыхал? В ней все голубое, голограммы с земным океаном и с озерами тоже. Я помню озера! И еще включают всякие звуки, например дождь…

— Замолчи немедленно! — загремел отец. — Постыдился бы говорить такое при ребенке!

Сэм с перекошенным от злобы лицом поглядел на отца.

— Только не начинайте снова, — сказала мама скорее устало, чем сердито. — Идите займитесь своими делами.

Форд тихо сидел рядом с Сэмом, пока не настала пора идти, а потом они все натянули вязаные шапки, надели маски, взвалили на плечи рюкзаки и побрели вверх по Трубе. Вообще-то ходить наверх было незачем, по крайней мере так говорил Совет: ведь все, что требуется добропорядочному члену Коллектива, продается в лавке МСК, а если там чего-то нет, значит, оно скорее всего не так уж и нужно и уж точно не следует этого хотеть.

Беда в том, что в лавке МСК нет башмаков размера Сэма. Отец попробовал их заказать, но пришлось заполнять столько бумаг, а продавец в лавке смотрел на Сэма так, словно тот сам виноват, что отрастил себе такие большие ноги, как будто подлинно добропорядочный член Коллектива отпилил бы себе палец-другой, лишь бы влезть в ботинки, которые продают в лавке МСК.

А «У Прашанта» на горе продают ботинки всех размеров, так что, когда Сэм снашивал очередную пару, отцу Форда приходилось отправляться туда снова.

Словно бы для того, чтобы искупить позор, отец всю дорогу на гору читал Форду нотации, а Сэм плелся рядом и угрюмо молчал.

— Это будет для тебя хорошим уроком, Блатчфорд, да-да. Ты увидишь воров, пьяниц и паразитов, которые жиреют за счет пота и крови других людей. Все то, что мы так стремились оставить на Земле! Магазины, полные роскошных товаров, потакающих тщеславию, излишеств, от которых человек слабеет духом. Рестораны, где кормят всяческой отравой. Настоящая выгребная яма, вот что это такое!

— А что будет со всем этим, когда мы превратим Марс в рай? — спросил Форд.

— О, к тому времени от этого города и следа не останется, — ответил отец. — Обрушится под тяжестью собственной гниющей туши, помяни мое слово.

— Ну-ну, и тогда мне придется летать за башмаками на Землю, — пробурчал Сэм.

— Замолчи, неблагодарный невежда! — рявкнул отец.

Они вышли из-под старого Купола Поселения, где находились конторы «Ареко» и лавка МСК, а также, космопорт и эфесианская церковь. До сих пор Форду не приходилось бывать дальше этого места, и ничего более экзотического он в жизни не видел. Из церкви доносились приглушенные песнопения и запах благовоний. Отец с брезгливой гримасой протащил их мимо эфесианской чайной, игнорируя вывески, соблазнявшие путников горячим обедом и познавательными брошюрами о Богине.

— Невежество и суеверие! — сказал отец Форду. — Это мы тоже оставили на Земле, но, как видишь, оно протянуло свои щупальца и сюда и по-прежнему пытается завладеть людскими умами.