Когда роскошный дом возник,
Забыты каменщики вмиг;
Дивясь торжественной красе,
Иниго Джонса
[1058] хвалят все.
Так, если выстоит чертог
Из этих рифм, из этих строк
Не только в наши времена,
Хвалы достойна ты одна.
Тебе я начал петь хвалы
Без купидоновой стрелы;
Ты, Стелла, помнится, тогда
Была не так уж молода;
Я страсти в сердце не впустил,
Тебя я, Стелла, слишком чтил.
Привычкам верные своим,
Разнообразия хотим;
Подругу, друга и жену
Мы ценим лишь за новизну
И утешаемся подчас,
Мол, наилучшее при нас.
Жизнь как заманчивый базар:
Отбросив хлам, найдешь товар.
С кем дружит Стелла, счастлив тот,
Не ведая таких забот.
Какой-нибудь поэт чердачный
Сидит, как попугай невзрачный;
Он всех и вся воспеть готов
За неименьем башмаков;
А если муза под шумок
Ему заштопает чулок
Или попотчует певца
Котлетой с кружкою пивца,
Иль раздобудет уголька
Для стынущего камелька,
Поэт превыше звезд парит,
Любовь свою боготворит,
Вознагражденный за труды,
Не чая в будущем беды.
Нет, Хлою, местную сильфиду,
Филлиду, Сильвию, Ириду,
Искать не будут в небесах,
Спросив об этих адресах.
Разыщут Хлою поскорей,
А с нею пьянствует лакей.
Филлида штопает белье,
Забыв прибрать свое жилье.
Лен треплет Сильвия одна,
В кровоподтеках вся спина.
[1059]Ирида потеряла прыть:
Болезнь дурную трудно скрыть.
Дочь не узнал отец-мерзавец
Среди других таких красавиц.
Подвластны были до сих пор
Поэту слава и позор.
Претит угодливая лира,
Как непристойная сатира.
Отвергнем авторов плохих!
Одною правдой блещет стих.
Тем выше вымыслу цена,
Чем лучше правда в нем видна.
Когда бы пел я красоту
В недолговременном цвету, —
Заемный, праздничный наряд,
Как стоики нам говорят, —
Я прививал бы черенок,
Который, зеленея в срок,
Встречал бы солнце летних дней,
Чтобы засохнуть без корней,
Как будто громкая хвала
Насмешкой горькою была.
Так Мевий
[1060], не жалея сил,
Воспеть блудницу норовил;
Он брал приемы напрокат,
Сравнениям избитым рад
И самым пошлым небылицам
Из посвящений разным лицам.
Покуда лавр подобный рос,
У нимфы провалился нос.
Лишь добродетель при тебе
Благодаря самой судьбе.
Не скажет, Стелла, злобный свет,
Что лжет пристрастный твой поэт.
Мои стихи переписав,
Признаешь ты, что был я прав;
При этом слабостей твоих
Не скроет мой правдивый стих.
Грешишь ты вспыльчивостью, да!
Вот главная твоя беда.
Твой лучший друг не промолчит,
Тебя в ошибке уличит,
А ты даешь ему отпор
Всем доводам наперекор.
Ты сердишься, не разобрав,
Кто заблуждается, кто прав.
Себя не помнишь ты почти,
И твой рассудок взаперти.
В непримиримости твоей
Ты нападаешь на друзей,
Являющих тебе пример
Пристойных сдержанных манер.
Твой друг тебя не подведет.
Разоблачив твой недочет,
Не чуждый, судя по всему,
И высочайшему уму,
Как пламень Этны, чей размах
Нас восхищает, вызвав страх;
Подземным жаром с вышины
Долины обогащены.
Южанин жалуется нам,
Как солнце жжет по временам,
При этом сам он первый рад,
Когда созреет виноград.
В твоих глазах увидев гнев,
Я сокрушаюсь, пожалев
О том, как часто может страсть
Впустую вспыхнуть и пропасть.
Остроты часто страсть родит,
Но чаще сердце бередит.
Полезен лозам жгучий зной,
Но портит он вино порой.
Однажды гнев Аяксу в грудь
Паллада вздумала вдохнуть.
[1061]Он мог бы Трою взять в бою,
Отвагу доказав свою.
Однако, гневом одержим,
Грозил соратникам своим.
Ты заставляешь кровь кипеть,
Надеясь в этом преуспеть,
Когда, застой преодолев,
Закваской крови служит гнев.
Но ты при этом не права.
Когда закваска такова,
Со временем прокиснет кровь.
Нет, Стелла, ты не прекословь:
Гнев не приносит нам добра.
За гневом следует хандра.
Смиришь ли, Стелла, ты свой нрав,
Подобный текст переписав?
Запишешь ли своей рукой
Упрек мой с этою строкой?
Иль будешь ты перечить мне,
Пылая в низменном огне,
Позволив подтвердить огню
Все то, в чем я тебя виню?
