Она никогда не прерывала своих собеседников и не смеялась над их промахами, но деликатно помогала им выйти из затруднения; когда же какое-нибудь их тонкое суждение было обойдено вниманием, она не давала ему остаться втуне, но представляла присутствующим в самом благоприятном свете. Она внимательно слушала все, что говорилось, никогда не отвлекалась и не сидела с отсутствующим видом.
Прегрешить в ее присутствии хотя малейшим словом против скромности было весьма неосмотрительно и небезопасно, она пускала тогда в ход все свое остроумие, презрение и негодование, перед которыми даже глупость и грубость принуждены были отступить в замешательстве, и повинный в таком проступке человек не мог позволить себе при ней то же самое еще раз, поскольку она избегала его после этого, как медведя или сатира.
Ей довелось как-то очутиться вместе с несколькими другими дамами в обществе одного наглого хлыща, который с присущей ему развязностью принялся говорить двусмысленности; дамы обмахивались веерами и прибегали к другим практикуемым в подобных случаях средствам, делая вид, будто они не слушают или им невдомек, о чем идет речь. Ее же поведение было совершенно иным и, быть может, кто-нибудь счел бы его даже заслуживающим осуждения. Она обратилась к этому человеку со следующими словами: «Сударь, эти дамы и я прекрасно понимаем, к чему вы клоните, ведь как мы ни стараемся, а все же нам частенько приходится встречаться с лицами вашего пола, у коих нет ни благопристойности, ни здравого смысла. Но, поверьте, не только добродетельным, но даже и порочным женщинам такие разговоры не по вкусу. Я, по крайней мере, оставаться далее в вашем обществе не стану и везде расскажу о вашем поведении; куда бы я ни пришла теперь с визитом, я еще в дверях буду сначала справляться, нет ли вас случаем в этот доме, дабы быть уверенной, что ненароком вас не встречу». Не знаю, как отнеслись бы к ее поступку другие женщины, но убежден, что последуй они ее примеру, и скоро пришел бы конец таким непристойным выходкам, худшим проявлениям тупоумия, невежества, бесстыдства и пошлости, крайне оскорбительным для женской скромности и достоинства.
Она редко когда отдавала визиты, а потому и близких друзей среди особ ее пола у нее было немного, исключая тех, кого она особенно любила за простоту в обращении или ценила за здравомыслие, и те, не чинясь, часто навещали ее. Однако она предпочитала общество мужчин, поскольку была не очень сведуща в предметах, которые так занимают обычно женщин, да и не чувствовала к ним особой склонности. Собеседникам не надо было ломать голову, чем бы ее занять, потому что она легко снисходила ко всему, лишь бы это было невинно и занимательно. Политика, семейные происшествия, городские сплетни или заведомая клевета ее не занимали и вызывали желание переменить тему. Такое, впрочем, случалось редко, потому что она была достаточно осмотрительна в выборе друзей, те же, кто, ища с ней знакомства, обманывались насчет истинного ее характера, быстро разочаровывались и после нескольких визитов исчезали, и не было случая, чтобы она доискивалась причины или спрашивала, что с ними сталось.
В спорах она никогда не упорствовала и с упрямцами вела себя так, будто потакала их несчастной склонности, но вместе с тем так, что эта склонность вызывала презрение и наносила ущерб репутации ее обладателя. Проистекало ли это от свойственной ей снисходительности или же от безразличия к таким людям, быть может, она не надеялась их исправить или же следовала примеру мистера Аддисона, поступавшего точно таким же образом, судить не берусь, но если кто-нибудь особенно упорствовал, отстаивая ложное суждение, она была склонна скорее утвердить его в нем, нежели оспорить. Когда друзья допытывались у нее о причине такого ее поведения, она обычно оправдывалась тем, что «это избавило от излишнего шума и сберегло время». А между тем она иногда очень сердилась, когда подобную уступчивость проявляли те, кого она особенно почитала.
Она любила Ирландию намного сильнее, нежели большинство из тех, кто обязан ей своим рождением и богатством, и, привезя сюда с собой все свои наличные деньги, завещала большую их часть, 1000 фунтов, госпиталю доктора Стивена[1094]. Тирания и несправедливость Англии в отношении этого королевства вызывала у нее негодование. У нее и в самом деле были основания любить страну, где она пользовалась уважением и дружбой всех, кто ее знал, и, если справедливо то, что говорили мне люди, поддерживающие обширные знакомства, добрым мнением без исключения всех, кто когда-либо о ней слышал. Подобная репутация тем более примечательна, что она выпала на долю человека столь обширных познаний, ума и живости характера — качеств, внушающих обычно зависть и, следовательно, осуждение, а посему эта репутация должна быть скорее отнесена за счет ее необыкновенной скромности, деликатности и незлобивости, нежели за счет ее высших добродетелей.
Хотя ее познания, почерпнутые из книг и от окружающих, были обширнее, нежели то обычно выпадает на долю ее пола, она никогда не выставляла их напоказ, поэтому некоторые посетительницы, рассчитывавшие при первом же знакомстве убедиться в этом, услышав, как они выражаются, веские слова и глубокие суждения, бывали подчас разочарованы и говорили, что «она ничем не отличается от других женщин». Но как ни была она скромна и о чем бы ни шла речь, люди проницательные легко могли убедиться в том, что она прекрасно их понимает, судя по той рассудительности, которая обнаруживалась в каком-нибудь ее замечании или вопросе.
Перед владычицей Кипридой,
Уязвлены своей обидой,
Винили нимфы пастухов:
Не перечесть мужских грехов.
Так возбудили нимфы дело.
Законник действовал умело,
Законник обличал порок.
Мол, Купидон — плохой стрелок.
Алтарь забытый остывает,
К Венере младость не взывает;
Считает вольнодумный свет,
Что божества такого нет;
Любовь слывет интрижкой мелкой,
Женитьба — денежною сделкой;
И в довершенье разных смут
Забыт божественный статут;
От рук отбились ветрогоны,
Не чтут Венериной короны.
Где беззаконию предел?
Закончив речь, законник сел.
Истицы-нимфы видят в гневе
Врагов, знакомых каждой деве;
На стороне мужчин юрист,
Который сметлив и речист;
Софист бесстыдный и опасный,
Во всем винит он пол прекрасный:
Теперь любовь не такова,
Какою прослыла сперва;
Благодаря стихам прелестным
Слыла любовь огнем небесным,
Который, встретив сходный дух,
Сливает воедино двух;
Единый, в двух сердцах пылает,
Двух любящих испепеляет.
Чтут женщины другую власть:
Слепую низменную страсть.
Вольготней дамам в низшей сфере,
Где нимф прельщают в равной мере
Щенок, мартышка, попугай
И зверь двуногий — шалопай,
Когда подчас (довольно редко)
Освобождается кокетка
От пьес, от званых вечеров,
От кружев и от вееров,
От сплетен, от политиканства,
От пикников и от жеманства,
От пустяков и от забав,
Готовых тешить женский нрав,
Весь день сопутствуя безделью
Меж туалетом и постелью.
Где заболочена река,
Сопротивленье ветерка
Имеет иногда значенье.
Бессильно в тех местах теченье.
Солома, перья, всякий хлам
Не может не кружиться там.
Пример привел я не напрасно:
Любому ветерку подвластно
Теченье женского ума,
В котором всякой грязи тьма;
И покоряют женщин лестью,
Отнюдь не разумом и честью.
Затем же здесь мужчин бранят,
Зачем в холодности винят?
Виновны женщины, бесспорно;
Они ведут себя позорно.
Весьма искусна речь была.
Мол, нет свидетелям числа.
Опровержимы, без сомненья,
Беспочвенные обвиненья;
Защитник в этом убежден.
Иск отклонить он принужден.
В основе иска небылицы.
Издержки возместят истицы.
Венера, чтоб волненье скрыть,
Велела тише говорить,
А то надежная завеса
Понадобится для процесса.
Грозит Венере вечный стыд.
Прослышав, что любовь претит
Там, на земле людскому роду,
Ей в небе не дадут проходу.
Нельзя же впредь ценить богам
То, что для смертных жалкий хлам.
Не будет места в горней сфере
Ни Купидону, ни Венере.
Богами воздух не обжит;
Придется в царство Нереид,
В родное море возвратиться,
Питаясь рыбою, поститься.
Венера приглашает Муз,
Которым свойствен тонкий вкус;
Хотя любовь для них отрава,
Садятся все же Музы справа.
Киприда Граций позвала,
Которым власть ее мила,
И слева Грации садятся.
Они Венере пригодятся.
Взгляд строгих Муз внушает страх,
У робких Граций стыд в очах;
Экспертам незнакомы лица;
Не угадать, что там за птица;
Под стать ответчику истица.
Признать богиня вновь должна:
Задача для нее сложна,
И здесь нужны авторитеты;
По крайней мере, кодекс Флеты
[1097],
Кок, Бректон, сладостный Назон
[1098](Клерк зачитал его канон).
Прокомментировал законы
Вергилий в случае Дидоны.
[1099]Но для судов не очень гож;
Уоллер с Каули
[1101] совместно
Не столь весомы, скажем честно.
Без устали два дня подряд,
Друг друга стороны винят;
На третий день все те же пренья
В разгаре судоговоренья;
Смысл совершенно затемнен,
Вдобавок ложью начинен,
И торжествует крючкотворство,
Явив завидное упорство;
Идет процесс шестнадцать лет,
Однако толку нет как нет.
Рассказ твой, Клио
[1102], достоверен.
В чем тайный замысел Венерин?
Процесс Венеру поразил,
Он потрясеньями грозил.
Как только начались дебаты,
В которых блещут адвокаты,
Измыслила богиня план,
Чтобы урок достойный дан
Был блеском зримого примера:
Вот вам Любовь, а не химера.
Такая родилась краса,
Что все затмила чудеса;
Не физика, не медицина,
Итак, Венера в тот момент
Свой начала эксперимент.
Ее сужденья, в общем, здравы:
Пускай мужчины были правы
И нет сегодня красоты,
Способной разжигать мечты;
Дитя спасет мою державу,
Вернув любви былую славу.
Я воедино соберу
Все то, что свойственно добру,
Что мило кельям и палатам,
Певцам, философам, прелатам,
Все, что прекрасно для людей,
Придам питомице моей.
Спешит Венера в сад небесный,
Срывает амарант чудесный
И, трижды настояв нектар
На лаврах, в коих Фебов жар,
Кропит младенца троекратно
Богиня влагой ароматной;
Пусть кожа девочки нежна,
Грязь никакая не страшна
Благоуханной этой коже
И сердцу девичьему тоже.
Настолько дева хороша,
Настолько в ней чиста душа,
Что пренебречь, пожалуй, можно
Той добродетелью подложной,
Которая болтает вздор,
Затеяв пошлый разговор,
Все понимает с полуслова
И покраснеть всегда готова.
Конечно, Грации не прочь
Своей владычице помочь.
Из Граций каждая согласна:
Новорожденная прекрасна.
Дополнив чудо лишь чуть-чуть,
Изволит каждая дохнуть,
Трикраты дух даруя нежный,
Как в старых сказках, безмятежный.
«Ванессой зваться будешь ты, —
Сказали, — имя красоты
Лишь в небесах богам известно,
В земных пределах — неуместно».
Вплела в свой хитроумный план
Венера маленький обман;
Загнав голубок до упаду
[1104],
На небесах нашла Палладу:
«Ах, как я рада видеть вас!
Родился мальчик в этот час.
Он был бы мил в глазах Паллады.
Поклясться были бы вы рады:
Его родитель — Аполлон.
Он с виду сущий Купидон,
Хоть, разумеется, без лука.
Ах, как нужна ему наука!
Испортить я боюсь его.
Тут нужно ваше мастерство».
Паллада гордо улыбнулась,
И ей малютка приглянулась.
Паллада нянчила дитя,
Ванессу мальчиком сочтя.
Ей в душу заронила семя,
Столь редкостное в наше время,
Когда по множеству причин
Ум — привилегия мужчин.
Терпенье, стойкость и правдивость,
Благоразумье, справедливость,
Честь, над которой никогда
Не надругается вражда,
Ванессе привила Паллада.
Но в наше время помнить надо
(Век наступил довольно злой):
Не проживешь одной хвалой
Без денег не добудешь мяса,
И вообще расходов масса;
И бережливость неспроста
Была богиней привита;
Так что ценить умела с детства
Ванесса собственные средства,
Вела расчетливо дела,
Но трех лакеев завела.
Обязывали дарованья
Не прерывать образованья;
Чтоб не испортить барчука,
Как сыну младшему, пока
Ему богиня ниспослала
Пять тысяч фунтов капитала.
Киприда опытом горда.
Бесспорно, стоил он труда.
Одарена теперь Ванесса,
Как настоящая принцесса.
Она сердца воспламенит,
Знатнейших рыцарей пленит;
Забудет классиков ученый,
Ее глазами увлеченный;
Ванесса — светоч для сердец,
Для женщин лучший образец,
Пример такого повеленья,
Что невозможны заблужденья.
Мать, наставляя дочерей,
Им будет говорить о ней,
Чтоб совершенствовались дети.
Когда рассыплет соль мисс Бетти,
Ей мать напомнить поспешит:
«Ванесса этим не грешит!»
Уже Венера уповала,
Что в мире восторжествовала
Любовь над кознями невежд.
Но тщетен был полет надежд.
Однажды довелось Палладе
Раскрыть обман, к своей досаде;
Затрясся на богине шлем,
И поклялась она затем
Разрушить завтра до заката
Все, чем Ванесса так богата.
Но заверяет нас поэт:
Богам препятствует запрет
Вступать в подобные раздоры;
Нельзя в пылу случайной ссоры
Им брать свои дары назад;
Иначе гибельный разлад
Уже возник бы меж богами,
Как меж заклятыми врагами.
Палладе тоже страшен стыд.
Ей беззаконья не простит
Юпитер со своим советом.
Киприда хитрая при этом
С повадкой вкрадчивой своей
Найдет влиятельных друзей.
Хотя была Паллада в гневе,
Уразумев, что смертной деве
Теперь ниспосланы дары,
Присущие до сей поры
Лишь ей, богине безупречной,
Слывет по праву мудрость вечной.
Был знак Палладе свыше дан:
Провалится Венерин план.
Венера снова промахнулась,
В своих расчетах обманулась,
Попала, так сказать, впросак.
Сомнений нет, ошибся враг.
Ошибка требует расплаты:
Карают сами результаты.
Упрек Паллады ядовит,
Она Венере говорит
(Гомер — свидетель, могут боги
Браниться, словно демагоги):
[1105]«Богиня лживая! Пойми:
Срамишься ты перед людьми!
В твоих интригах, как бывало,
Коварства много, смыслу мало.
Меня желая обмануть,
Ты обманулась, вот в чем суть!
Да разве с мудростью небесной
Любви земной не слишком тесно?
И разве много мудрецов
Средь пламенных твоих жрецов?
Ванесса выше нашей розни.
Ей чужды суетные козни.
Ванесса — твой заклятый враг.
Не сомневаюсь, это так!
Коварных планов я не строю.
Все сбудется само собою».
Судьба Ванессы решена.
А между тем цветет она,
Прекрасная, как Аталанта
[1106],
Не для хлыща и не для франта;
Так одинокая звезда
Видна в лазури не всегда,
Из книг уже Ванесса знала:
Вокруг опасностей немало.
В парк часто ездить не резон.
Хорош театр лишь раз в сезон.
При этом думала Ванесса
О людях не без интереса.
К ней фаты бросились толпой.
Болтают все наперебой,
Все только что от парфюмера.
Спросили, как, мол, вам премьера.
Дуэль спешат упомянуть
И на причину намекнуть,
Сказать, что приезжает прима
К нам из Москвы, нет, нет, из Рима,
Напомнить, кто в кого влюблен,
Как ясен летний небосклон,
И в девять, мол, вчера гуляли,
Погоду леди похваляли.
Мололи фаты чепуху,
Собрав словесную труху,
Любезничали в пошлом стиле,
Красавице развязно льстили
Среди безвкуснейших речей
Насчет убийственных очей.
Ванесса только хмурит брови
При каждом слишком дерзком слове;
Не внемлет праздной болтовне,
Оставшись как бы в стороне.
Решила выяснить Ванесса
Умен ли хоть один повеса.
Сказала как нельзя прямей,
Что внешний лоск не дорог ей,
Что лучше здравого сужденья
У человека нет владенья,
Что в этом наша красота,
Отличье наше от скота,
Что доблесть наша не сравнима
С былыми доблестями Рима
[1107]И что за родину свою
Никто не хочет пасть в бою.
Умом красавица блеснула,
Героев древних помянула,
Обычаям других держав
При этом должное воздав;
Изысканно меняла темы,
Но были слушатели немы,
И, не вступая в разговор,
Смотрели на нее в упор,
А за глаза такие лица
Хихикали: «Она тупица!
Красавица в расцвете лет,
Она богата, спору нет,
Но не сожгут, как чаровницу,
Столь заурядную девицу!»
Однажды сонм блестящих дам,
Чей мир — Сен-Джеймс, а не Бедлам,
Застал, уполномочен светом,
Красавицу за туалетом.
Портшезы около дверей.
Стремятся дамы прямо к ней,
Идут по комнатам шумливо.
Повсюду книги, что за диво!
Ей за прическою не лень
Читать — нашла себе усладу!
Спросили чаю, шоколаду
И обсуждали, как вчера,
Перчатки, ленты, веера.
Вот образцы индийских тканей,
Но без особых колебаний
Ванесса выбрала из них
Образчик хуже остальных,
Пренебрегая модным цветом,
Не зная даже цен при этом.
Черед злословия настал.
Кто на гуляний блистал?
Как быстро Мопса увядает!
Известно, чем она страдает.
А, кстати, знаете ли вы?
Коринне тридцать лет, увы!
Коринна герцогом пленилась,
Когда учиться я ленилась.
Зато Филина какова!
Вступила в брак едва-едва…
Муж у Фелины просто дивный,
А кавалер такой противный!
Ах, милочка, наряд у вас
Для королевы Бесс как раз!
[1109]Скажу вам прямо, без обмана:
Пойдут, Ванесса, вам румяна!
Какой же это кринолин!
Стесняться нечего мужчин.
Показывайте без опаски
Свои красивые подвязки!
Сгорала нимфа со стыда,
Скрывала гнев не без труда
И своего стыдилась пола.
За гостьей гостья вздор молола.
Потом разъехались они
Для повсеместной болтовни:
Не так уж хороша малютка,
И не заметно в ней рассудка
Опрятна? Да! Нарядна? Нет!
Все это больше не секрет.
Она такая же простушка,
Как деревенская пастушка.
Распознает едва-едва,
Какие это кружева!
В нарядах даже Нэнси-крошка
Изобретательней немножко.
Ей никого не ослепить,
Ей даже маски не купить.
Не знает, где наклеить мушки,
[1110]А между тем, забыв игрушки,
Наклеивает их шутя
И пятилетнее дитя.
Удобней дурочке природной
В такой одежде старомодной.
Ей наша помощь не во вред.
Узнать бы ей получше свет!
(Свет! Больше нет обозначений
Для низкопробных развлечений?)
Венера видит промах свой,
Для человека роковой.
Весь мир Паллада пристыдила,
Однако делу повредила.
Глупцам благой пример не впрок.
Зачат невежеством порок.
Восстали дружно оба пола:
«Нам не к чему такая школа!»
Зачем Ванессе подражать?
За что Ванессу обожать?
Так наша грешная планета
Светилом дальним не согрета.
Ванессою с таких высот
Бывал замечен только тот,
В ком виден разум безупречный,
Избранник, а не первый встречный.
Талант умела оценить
И недостатки оттенить,
И совершенствовала гений
Посредством вдумчивых суждений,
Восхищена умом других,
Училась исподволь у них.
Рассудок робкий ободряла,
Успехи юных одобряла,
В беседе дружеской любя
Других отметить, не себя.
Кто принят был едва ли в свете,
Кто разъезжает не в карете
И в обращенье неуклюж,
Священник и ученый муж
Бывает у нее в гостиной.
Каденус этому причиной.
Мудрец Ванессу просвещал,
При ней Палладу замещал.
Но Купидон возжаждал мщенья,
Когда такие упущенья
В расчетах матери узрел.
Паллада не боится стрел,
Неуязвима патронесса,
Зато в опасности Ванесса
По крайней мере, Купидон
Был в этом твердо убежден,
И в беззащитном сердце девы
Взошли Венерины посевы.
Вновь натянулась тетива.
Не повезло стрелку сперва.
Стрелявший в знатных кавалеров,
В щеголеватых офицеров,
Он цели так и не достиг.
Каденус под защитой книг:
Застряли стрелы в переплете,
Ломаясь в яростном полете.
Паллада видит наперед:
Любовь сумеет в свой черед
Пленить Ванессу незаметно.
Цепь адамантовую тщетно
Пытались мудрые разбить —
Нельзя Ванессе не любить.
Ей мудрость будет западнею,
Оставшись для него бронею.
Иссяк запас каленых стрел,
Хотя стрелок не преуспел;
Пускал он в ход любые средства,
Но в этой нимфе нет кокетства,
Жеманства нет ни капли в ней.
Такая цель всего трудней.
Тогда решил коварный мститель:
Ей нужен, стало быть, учитель.
Так что придется нимфе вдруг
Влюбиться в доктора наук.
Чем плох Каденус престарелый?
Писатель и политик зрелый,
Остряк министрами любим
И ненавистен всем другим.
Такой возлюбленный — находка.
Не будет ревновать красотка,
Всех женщин в мире насмешив,
Всем сожаление внушив.
Каденус — автор плодовитый,
Он стихотворец даровитый;
Красавице грозит стрела.
Проказник, не издав ни звука.
Украдкой целился из лука.
Стрелял юнец наверняка.
Уж слишком книжица тонка.
Невзрачный том стрела пронзила,
Ванессу в сердце поразила,
Ей сердце некий стих задел,
Он сразу сердцем завладел,
И оказались эти строки
Непозволительно жестоки.
Ванессе меньше двадцати,
Поэту сорок пять почти,
Он пожилой, подслеповатый
(В последнем книги виноваты).
Какой огонь в его очах!
Какая музыка в речах!
Воображение готово
Его принять за молодого.
Кто в море даст себя завлечь
На корабле, в котором течь?
Кто свяжет с молодым растеньем
Дз'б, угрожающий паденьем?
Гнетут Каденуса года.
Ванесса будет молода,
Когда поникнет, изнуренный,
Он, временем приговоренный.
Хоть был Каденус к людям строг,
Однако чувствовать он мог;
Писал, как будто знал он страсти,
Для развлечения отчасти;
А впрочем в сутолоке дел
Политик сердцем охладел;
Он увлекался в передышке,
Любовь ценил, но понаслышке;
Привык он видеть в нимфе дочь,
Отец внимательный точь-в-точь.
Он восхищался девой нежной
Как ученицею прилежной,
Как восхищался бы тайком
Способнейшим учеником.
Познанья девы столь широки,
Что отстают от них уроки.
Ей каждый час была нужна
Возвышенная новизна.
Не знала дева заблуждений,
Держалась правильных суждений,
Но все переменилось вдруг,
Как будто деве недосуг.
К наукам интерес утрачен.
Каденус очень озадачен.
Ванесса на него глядит,
За каждой фразою следит,
Усидчива по всем приметам
И невнимательна при этом.
Решил Каденус, что она
Уроками утомлена.
«Зачем читать нравоученья?»
Он думал не без огорченья.
Он ученицу не корил,
Однако же заговорил;
Сказал ей, что таких терзаний
Терпеть не стоит ради знаний,
Что был он, кажется, неправ;
Лишая девушку забав,
Приличных возрасту и полу,
Он действовал по произволу.
Ей в свете надобно бывать,
Красавиц первых затмевать,
А не разыгрывать черницу.
(Так наставлял он ученицу).
Он строить схемы был горазд,
Перемудрил он, как фантаст,
Но вразумила сумасброда
Неисправимая природа.
А если был невежлив он
И нарушал хороший тон,
То за такие упущенья
Готов он попросить прощенья;
Учитель хочет ей добра.
Откланяться ему пора.
Ванесса вознегодовала,
Но воли сердцу не давала,
Презрев искусство женских слез,
Хоть гневалась она всерьез.
Он объяснял ей так упорно,
Что благотворно, что тлетворно,
И прочь уходит, говоря,
Что объяснял он это зря?
Его провинность безусловна
В том, в чем она сама виновна;
Пусть убедится педагог,
Как твердо выучен урок.
Печальный опыт предоставил
Ей помощь двух прекрасных правил:
На добродетель уповать
И побуждений не скрывать,
В которых та же добродетель,
Так что не страшен ей свидетель;
И сверх того, хороший тон —
Для благородства не закон.
Заговорила нимфа с жаром:
«У вас училась я недаром.
Отброшу пошлый этикет,
Признаюсь в том, что не секрет,
Вы мне внушали ежечасно,
Как остроумие опасно,
Но как спастись от этих чар,
Когда наносят мне удар?
Помочь старались вы рассудку,
Задев мне сердце не на шутку».
Каденус этим поражен,
Разочарован, пристыжен;
Действительно, в подобном стиле
Они доселе не шутили,
И непривычные слова
С трудом осмыслил он сперва.
В своем усердии нечутком
Он занят был ее рассудком,
Он даже помнил не всегда,
Насколько нимфа молода,
И на гуляний бывая,
Встречал ее, не узнавая.
Облюбовала красота
Его преклонные лета?
Отвергнув эти уверенья,
Достоин будет он презренья.
С ней разделив ее весну,
Он примет на себя вину.
Проступок мнимый будет взвешен,
И свет решит: Каденус грешен!
Он девушку в себя влюбил,
Наукой злоупотребил;
Разоблачен подобным шагом,
Ученый оказался магом;
Воскликнут щеголи тотчас:
Ученые не лучше нас!
«Платон Платоном, — скажет модник, —
А сам ученый — греховодник.
Девицу бедную завлек
И к ней забрался в кошелек,
Стараясь действовать без шума.
Пять тысяч фунтов — это сумма!»
Прервав молчанье наконец,
Ответил кое-как мудрец.
Он столь прозрачные намеки
Лишить пытался подоплеки:
Заметно, дескать, в чем тут соль,
Насмешница играет роль,
Призвав трагическую сцену
Былым комедиям на смену
Но вспомнить, кажется, пора,
Что правил требует игра.
Предупредить бы хладнокровно:
Все это, так сказать, условней
А то в ответ на странный жест
Он должен выразить протест.
Опасны даже мудрым ковы,
Когда бездельники готовы
Злорадствовать, — мол, на крючок
Попался мудрый старичок.
Пренебрегая мелочами.
Не увлеклась его речами
Красавица на этот раз.
Был разум ей дороже фраз.
Усвоены не без причины
Его глубокие доктрины.
По всходам узнают посев.
Его наукой овладев,
Воображенье с ним согласно
В том, что презренно, что прекрасно.
Любовь к себе, по существу,
Не изменяет естеству;
В его науку углубилась
В его лице в себя влюбилась.
Он сам не менее пленен
Учеными былых времен,
В чьих сочиненьях образцовых
Нашел он столько мыслей новых,
Что чтит провидцев таковых,
Хоть не застал он их в живых.
Живи Каденус вместе с ними,
Он пренебрег бы остальными.
Когда вместил бы малый том
Все то, что создано умом,
В почете был бы сочинитель,
Хоть мрачный гроб — его обитель.
А был бы этот автор жив,
Привлек бы, мир заворожив,
Он всех, подобно чародею.
Теперь случилось это с нею.
Каденус именно таков,
Писатель, друг и острослов;
И от него набраться знаний —
Вершина всех ее желаний,
Он кладезь глубочайших тем,
Дает он синтез всех систем;
В своих суждениях он точен,
В нем дух ее сосредоточен.
Тот, кто любовью одарен,
Красноречив, как Цицерон.
Влюбившись, говорят немые.
Ванесса юная впервые,
Нарушив тягостный запрет,
Решила, что преграды нет,
Одною движимая страстью,
Красноречивая, к несчастью.
Так в океан издалека
Бежит безудержно река.
Так фанатический философ
Не слышит каверзных вопросов,
К своей концепции ревнив,
Весь мир системе подчинив.
Преподаватель близорукий
Не знал, куда ведут науки;
Теперь он видит результат,
В котором сам же виноват;
Причем новейшие соблазны
Достаточно многообразны.
Искусник, милый нам порой, —
В подобном смысле наш герой.
Учитель — идол ученицы.
Таким причудам нет границы.
Девице нравится спинет?
Маэстро барышней пригрет!
И для певцов придурковатых
Достаточно невест богатых.
Танцмейстер с ножек лишь начнет,
В сердечко мигом проскользнет.
Училась нимфа без натуги.
Педант берет ее в супруги.
Каденус видит со стыдом,
Что возражает он с трудом,
И предпочесть готов на горе
Он пораженье в этом споре.
Отлично говорит она,
В аргументации сильна.
Красавицей с таким талантом
Он предпочтен всем этим франтам!
Он по достоинствам своим
Такою нимфою ценим,
И даже если это чудо,
Судила до сих пор не худо
Читательница стольких книг.
Ей в память вечный свет проник.
Одна из древних истин школьных:
Лесть — пища для самодовольных,
Но это лакомство глупцов
Порой прельщает мудрецов.
Каденус гордости стыдился,
Но в глубине души гордился
Любовью вдумчивой такой,
Успех оправдывая свой.
Успех подобный обоснован:
Ей вкус природою дарован.
Любовь, пускаясь в дальний путь,
К нему не проникала в грудь;
Ждала у входа год за годом
И пренебречь решила входом.
Мы говорим «любовь», но в ней
Соединенье всех страстей.
В ней горечь, сладость, жар и холод.
Вкушать вольно тому, кто молод
Восторги, скорбь, надежду, страх.
Каденус между тем в летах,
И у него заслуг немало,
Ему влюбляться не пристало.
Но дружбу, этот высший дар,
Разумный, постоянный жар,
Который греет, не сжигая,
Когда пройдет любовь слепая
И не грозит позорный плен,
Он может предложить взамен,
Известный недостаток страсти
Дополнив тем, что в нашей власти:
Благоговением своим.
Так на земле богинь мы чтим.
Он говорил велеречиво.
Ванесса просто и учтиво,
Чтобы его не огорчить,
Мир предложила заключить.
Она романов не читала
И отвращение питала
К пустым высоким словесам.
Их, впрочем, презирал он сам.
Опасное поползновенье:
Ей предложить благоговенье.
Освободить он должен трон
И признавать ее закон.
Не грех поймать его на слове,
Хоть это для Ванессы внове;
Им нужно роли поменять,
Чтоб друг на друга не пенять.
Ему при всем его значенье
Придется к ней пойти в ученье;
Хоть прочитал он много книг,
Он, в общем, слабый ученик.
Он как ученый бесподобен,
Постичь, однако, неспособен
Предмет, в котором каждый фат
Осведомленней во сто крат.
Находят фаты без подмоги
Союзы так же, как предлоги
Во взорах благосклонных дам,
Читая книги по складам.
Но каковы завоеванья
Дальнейшего преподаванья,
Взвилась ли нимфа в облака,
Сопровождая пастушка,
Иль превозмог он пафос пресный
И выбрал стиль не столь небесный,
В котором чтенье визави
Благоприятствует любви,
Все это любопытно крайне,
Но муза держит это в тайне.
Задумчива, невесела,
С небес Венера снизошла
И снова смертных посетила;
Ее Ванесса просветила,
Паллады, что и говорить,
Не удалось перехитрить.
Киприда сделалась мудрее
Благодаря своей затее
И вспомнила, что до сих пор
Не вынесен был приговор.
И вот приглашены истицы
Предстать перед лицом царицы;
И не признавшие вины,
Ответчики приглашены.
Среди Венериной палаты
И стороны, и адвокаты.
Все дело снова рассмотрев,
Венера проявила гнев.
Ее слова довольно строги.
Велела подвести итоги
Лишь вкратце, без обиняков.
Она сама без лишних слов
Все аргументы рассмотрела,
Решив, что в заключенье дела
Возможен приговор один:
Признать виновными мужчин.
Венера продолжала властно:
Она судила беспристрастно
Враждебным толкам вопреки,
Смиряя злые языки;
И, разумеется, повинны
Во всех превратностях мужчины.
Был подан ими встречный иск;
Мол, возникает страшный риск.
Нет больше нимф неотразимых,
Влюбленных нет, и нет любимых;
Шедевр Венера создала,
Но эта нимфа не мила
Мужскому ветреному полу,
Который впал давно в крамолу;
Напрасен был Венерин труд,
И справедлив подобный суд:
Мужчины в наше время плохи,
Они — позор своей эпохи.
Придется переделать их
За неимением других
Или прибавить сумасбродства
Прелестным нимфам ради сходства
С безумным сонмом пастушков.
Что делать, род людской таков —
Влюбляются в себе подобных,
Нет смысла в улучшеньях пробных.
Венера понесла урон.
Пусть миром правит Купидон
По собственному усмотренью
На благо всякому творенью.
Приветствуя исход суда
Все отвечали дружно: «Да!»
Богине медлить нет резона.
Венера быстро встала с трона,
Голубок запрягла скорей
И нет ее среди людей.