Ванесса же в своих письмах вся, как на ладони: ей не до уловок; малейшего ласкового слова Свифта, обещания приехать — достаточно, чтобы она была счастлива и вновь преисполнилась надеждами. Свифт, конечно, понимал это и время от времени воскрешал ее иллюзии, то обещая написать поэму об истории их знакомства, то советуя чаще вспоминать счастливые минуты прошлого или восхищаясь ее достоинствами. Быть может, Ванесса с точки зрения тогдашней морали и соображений благоразумия вела себя опрометчиво, но именно этим она и привлекательна, а своими страданиями и верностью на протяжении долгих лет (известно, что она неоднократно отвечала отказом по крайней мере двум претендентам на ее руку) она искупила свои возможные недостатки и прегрешения: она не нуждается ни в чьих оправданиях и свидетельствах, даже в свидетельствах Свифта, потому что самым убедительным оправданием служат ее собственные письма. Это прекрасно выразил Марк Твен: читая известный очерк У. Теккерея о Свифте [Теккерей У. М. Собр. соч. в 10 томах. М.: Художественная литература, 1977, т. 7.] он, вопреки мнению самого Теккерея, сделал на полях книги следующую запись по поводу Ванессы: «В истории этой несчастной, безобидной, печальной, толстой девушки заключено для меня нечто бесконечно трогательное». [Mark Twain's Margins on Tackeray's Swift. N. Y., 1935, 51.]
Перелом в отношениях наступает примерно в 1721 г. после смерти сестры Ванессы. Это чувствуется по изменившемуся тону писем и Свифта и Ванессы. Молькин умерла 24 лет от роду. Свифт при ее погребении не присутствовал, он выразил надежду, что друзья Ванессы не оставят ее в беде. Теперь Ванесса осталась в полном одиночестве, и это, по-видимому, окончательно ее сломило. В ее письмах уже нет ни прежней энергии, ни взрывов негодования, ни признаний, а только печаль, покорность своей участи и просьбы быть с ней поласковей. Да и тон Свифта заметно стал иным: он еще по инерции вновь и вновь предлагает ей почаще вспоминать эпизоды прошлого (хотя это все менее действовало), свидетельствует свое уважение, советует беречь здоровье, но чувствуется, что он теперь внутренне спокойнее, боязнь возможных осложнений и неприятностей миновала, и он благодушно поучает Ванессу, что богатство составляет девять десятых всего хорошего, что есть в жизни, и насколько приятно жить в довольстве и внушать людям почтение; и еще он советует ей при первой же возможности покинуть этот гнусный остров — Ирландию. К сожалению, нам неизвестно, как гордая Ванесса воспринимала эти поучения, несколько необычные в устах ее обожаемого наставника. Дело шло к развязке.
В апреле 1723 г. Ванесса неожиданно узнала, что Свифт будто бы женат на м-иссис Эстер Джонсон, — так пишет Дин Свифт. Согласно одним свидетельствам, она будто бы написала письмо Свифту, спрашивая его, правда ли это, а согласно другим (в биографическом очерке Томаса Шеридана, предпосланном изданию сочинений в 1784 г., I, р. 330) — Стелле, которая показала письмо Свифту и тотчас вместе с Дингли покинула Дублин, уехав к Форду в Вуд-Парк, где она оставалась до октября 1723 г., то есть почти полгода. Свифт будто бы в состоянии крайней ярости помчался в Селлбридж, вбежал в комнату Ванессы, пригвоздил ее к месту одним из своих устрашающих взглядов, от которых она теряла дар речи, швырнул ей письмо и, не произнеся ни единого слова, вскочил на коня и уехал. Такова версия Оррери (Op. cit., p. 78). Поскольку все это происходило без очевидцев, то за достоверность приведенных драматических деталей поручиться, конечно же, нельзя. Мысль, что любимый ею человек так долго ее обманывал, сразила Ванессу, и через два месяца она умерла. Перед этим она будто бы переделала свое завещание (в первом она, согласно той же версии, завещала все Свифту) и отказала почти все свое имущество совершенно ей незнакомому Джорджу Беркли, будущему епископу и уже тогда известному философу, и почти незнакомому Роберту Маршаллу, только что окончившему юридический факультет. В новом завещании имя Свифта даже не упоминается, и это истолковывается одними как желание Ванессы уберечь его имя от кривотолков, а другими — как свидетельство ее негодования и желания вычеркнуть его из списка тех, кто был ей дорог. Согласно свидетельству Дилени (р. 122), она поручила своим душеприказчикам напечатать всю свою переписку со Свифтом, а также поэму «Каденус и Ванесса», то ли с целью обелить свое имя и показать, что ее притязания на близкие отношения с ним не были фантазией, то ли это диктовалось желанием мести. Однако последнее едва ли согласуется с характером и обликом Ванессы — мягкой, уступчивой и словно обреченной на страдальческую роль. Она была похоронена в церкви Сент-Эндрю, рядом с отцом и Молькин. В 1860 г. церковь сгорела, и могила Ванессы не сохранилась. Ванесса скончалась 2 июня 1723 г. В полночь того же дня Свифт написал Найтли Четвуду, что вынужден уехать из города скорее, чем предполагал (он действительно собирался уехать в длительное путешествие по южным районам Ирландии) и на следующий день, накануне погребения Ванессы, покинул Дублин.
Несколько недель спустя, 27 июля епископ Митский доктор Эванс писал архиепископу Кентерберийскому доктору Уэйку следующее: «Считаю для себя необходимым поставить вашу милость в известность по поводу одного недавно имевшего здесь место события, к которому, как говорят, Дж. Свифт имеет весьма близкое касательство. Молодая женщина мисс Ваномри (тщеславная и остроумная особа с претензиями) и декан состояли в большой дружбе и часто обменивались письмами (содержание коих мне неизвестно). Говорят, будто он обещал жениться на ней, чего я, однако, не берусь утверждать… В апреле месяце она узнала, что Д. [декан. — А.И.] уже женат на миссис Джонсон (родной дочери сэра У. Темпла, очень добронравной женщине) и выказала по этому поводу крайнее негодование, написав новое завещание и оставя все доктору Беркли из здешнего колледжа… и некоему мистеру Маршаллу; последнего, находясь на смертном одре, она обязала напечатать все ее письма и бумаги, коими она обменивалась с Д. Архиепископ Дублинский и вся ирландская братия, боюсь, уговорила мистера Маршалла (душеприказчика покойной) не печатать эти бумаги и пр., вопреки ее желанию, дабы один из их любимцев не был попираем филистимлянами». [Цитирую по кн.: Brocquy Sybill Le. Cadenus. pp. 43—44.] В том же письме почтенный епископ сообщал, что, по общему мнению, мисс Эстер Ваномри жила без веры в бога и что, когда декан Прайс предложил прочесть молитвы в ее последние минуты, она будто бы послала записку на клочке бумаги, вырванном из «Сказки бочки» — «Никаких Прайсов и никаких молитв» [No Prices, no prayers; (по-английски prayers — молитвы).]. Английские исследователи считают, что, поскольку епископ питал закоренелую вражду к Свифту, эти детали не внушают доверия. Действительно, деталь с запиской на листе, вырванном из «Сказки бочки», выглядит очень уж подозрительной, это как вещественная улика, доказывающая, откуда Ванесса почерпнула такие взгляды. Но слова «никаких молитв» — представляются нам весьма правдоподобными в устах женщины, писавшей Свифту, что «естественней поклоняться тому, кого зришь воочию, нежели тому, о ком знаешь понаслышке». Что же касается основного содержания письма (или, скорее, доноса) епископа Митского, то, по-видимому, оно не совсем беспочвенно: после смерти Ванессы душеприказчики стали готовить ее письма к изданию, и они были опубликованы, но далеко не все и лишь более, чем через 40 лет, незадолго перед смертью Маршалла, который лишь тогда решился выполнить волю Эстер Ваномри. Но и в последующих, более полных изданиях переписки многих писем недостает (ведь Эстер их нумеровала); за 5 лет, с 1715 по 1719 г. дошло только одно письмо (датировка которого тоже сомнительна); не исключено поэтому, что после ее смерти письма подверглись отбору. Кто это сделал? Какими соображениями руководствовался отбиравший? Какая часть писем уцелела? Ответить на эти вопросы невозможно. Во всяком случае, биограф Свифта Шеридан пишет, что письма были очень быстро подготовлены к печати, но узнавший об этом доктор Томас Шеридан (отец биографа) убедил Маршалла изъять печатную копию и уберег тем Свифта и Стеллу от многих тяжких минут.
