– Полагаю, так и есть.

Хейвен продолжала смотреть в воду.

– Порой я чувствую себя виноватой за то, что родилась, Кармин. Знаю, ты скажешь, чтобы я не говорила подобных вещей, но это нисколько не меняет того, что я на самом деле чувствую.

– Но ты можешь свободно говорить об этом с Николасом?

– Да, – ответила она. – Потому что он не говорит мне, что это смехотворно, он сказал просто «Это отстойно». И все. В этом не было ничего глубокомысленного, но мне стало легче от его слов, потому что мне разрешили чувствовать то, что я чувствую на самом деле. Думаю, его вообще ни капли не волновали мои чувства, но он все равно выслушал меня.

– Похоже на Николаса.

– Я понимаю, что он плохо с тобой поступил, и я прощу у тебя прощения, если я обидела тебя, разговаривая с ним. Но… какими бы ни были его мотивы, он сделал все возможное для того, чтобы меня рассмешить.

Несмотря на то, что Кармин сомневался в благородности мотивов Николаса, он понял, что все вокруг него были правы. Отец сказал ему о необходимости уважать решения Хейвен, и, вместе с тем, он должен был позволить ей совершать и свои собственные ошибки. Кроме того, Диа спрашивала у него о том, куда делась его вера в Хейвен.

Куда же делась его вера в нее?

– Знаешь, он пиздец как меня ненавидит, – сказал Кармин.

– Он злится на тебя, но ненависти не испытывает. Думаю, ему не хватает тебя.

Кармин горько рассмеялся.

– Он говорит обо мне всякую чушь.

– Порой он действительно это делает, но, как ты сам заметил несколько минут назад, все мы в пылу обиды говорим нелицеприятные вещи. Он не знает того человека, которым ты стал. Раньше вы были очень близки и очень похожи. И теперь у тебя есть я, а у Николаса нет никого. Я понимаю, почему он не хочет мириться с тем, что ты изменился – ведь сам он остался прежним. Ему не хочется верить в то, что ты перестал быть тем взбалмошным человеком, которым был раньше, потому что это будет означать, что теперь он действительно одинок. Он опустошен, и, ко всему, он лишился единственного друга.

– Почему ты решила, что он опустошен?

Хейвен пожала плечами.

– Он говорил о том, что, возможно, оставит все и уедет. Это напомнило мне о том, как мы обсуждали возможность начать все с чистого листа. Ведь людей, у которых все хорошо, не посещает желание все бросить, верно?

– Думаю, да.

– Раньше я думала, что он разговаривает со мной для того, чтобы позлить тебя, но теперь мне кажется, что он общался со мной из-за того, что я была связующим звеном между тобой и им. Возможно, это глупо, но мне показалось, что сегодня не только мне нужна была компания.

Развернувшись к Кармину, она провела рукой по его щеке.

– Поверить не могу, что я ударила тебя, – сказала она, снова начиная плакать.

Кармин накрыл ее руку своей.

– Я бы тоже себя ударил. Пожалуй, я это заслужил.

– Никто этого не заслуживает, – сказала Хейвен. – Мне ли не знать.

– Разве мы уже дважды не обсудили то, что иногда люди делают и говорят такие вещи, которые на самом деле делать и говорить они не хотят? Нам нужно еще раз это обсудить? – Хейвен покачала головой, и он нежно улыбнулся ей. – Хорошо. Хочешь вернуться домой? Этот вечер длится уже целую вечность, и, ко всему, мне не мешало бы убраться с озера до того, как Николас передумает и вызовет полицию.

* * *

Винсента окружали стопки бумаг. Казалось, что с каждым мгновением их становилось все больше и больше. Он сидел в своем кабинете уже несколько часов, пытаясь разобраться с работой, но ему никак не удавалось сосредоточиться.

У него не осталось ни капли энергии, и все вокруг разваливалось на части.

Винсент уже в пятый раз перечитывал один и тот же абзац, когда дверь в его кабинет с шумом распахнулась. Подняв голову, он увидел своего сына, входящего в его кабинет.

– Ты превращаешь эту ночь в настоящий ад, Кармин.

– У меня есть то, что сделает ее лучше, или же вконец испортит тебе жизнь.

Бросив записную книжку на стопку бумаг, Кармин случайно выбил ручку из рук своего отца. Посмотрев на книжку, Винсент вздохнул.

– И что это?

– Не узнаешь мамин дневник?

Винсент замер.

– Он был у девушки?

– Да. Я не знаю, что именно в нем написано и сколько всего Хейвен успела прочитать, но она знает правду. Она нашла дневник в библиотеке.

Облокотившись на спинку своего кресла, Винсент ошеломленно смотрел на дневник.

– Я предполагал, что твоя мать вела дневник, но я думал, что он хранится вместе с остальными ее вещами. Мне и в голову не приходило, что он мог находиться среди книг.

– Но именно там он и хранился. Именно по этой причине я и поехал за ней на озеро. Если ты хочешь на меня поорать, то приступай, но я не жалею о своем решении.

Винсент промолчал. Он не мог подобрать нужных слов.

После того, как Кармин ушел, Винсент провел рукой по потрепанной обложке. Поддавшись любопытству, он открыл дневник своей жены, и пролистал его до последней страницы. Смотря на знакомый почерк, он чувствовал себя так, словно кто-то вонзил руку ему в грудь и крепко сжал в ладони его сердце.

Просматривая одну из записей, он заметил хорошо знакомую ему дату. 12 октября 1997 года. Маура сделала эту запись в день своей смерти.

Винсент практически слышал голос своей жены, читая последнюю запись в ее дневнике.

Дверцу шкафа в спальне Кармина сегодня с утра заклинило. Мне пришлось сломать ручку для того, чтобы ее открыть. Очередное дополнение к списку неисправностей… нижняя ступенька шатается, крыльцо проседает, окно на кухне в большинстве случаев открыть невозможно, качели во дворе волочатся по земле, входную дверь уже давно пора покрасить. Это мелочи, которые легко исправить, но они больше не кажутся мне мелочами. Напротив, кажется, что все вокруг меня разваливается на части. Мир вокруг рушится, в то время, пока я, замерев, стою на месте. Думаю, времени больше не осталось – не у нее, а у меня. Я пересекла черту и уже слишком поздно поворачивать назад. Но я в любом случае не стала бы этого делать, даже если бы у меня была такая возможность. Я знаю, что сейчас Винсент этого не понимает, но когда-нибудь он увидит то же самое, что и я. Однажды он поймет, почему я не могла сдаться и забыть про нее. Возможно, к тому времени, когда это случится, он починит качели. Возможно, крыльцо не будет проседать, окно будет заменено новым, а ступенька перестанет шататься. Возможно, и дверь будет выкрашена в новый цвет. В синий, а не в красный. Я устала видеть красный цвет. Возможно, тогда мы обретем покой. И, может быть, к тому времени она, наконец-то, будет свободна. Думаю, в тот момент, когда это случится, мир перестанет рушиться.

Винсент закрыл дневник. Его мир по-прежнему рушился.

* * *

Стоя у кухонного окна, Хейвен смотрела на подъездную дорожку, ее взгляд остановился на «Мазде». В свете дня машина выглядела еще хуже, чем ночью. Лобовое стекло с пассажирской стороны треснуло, не пережив встречи с кулаком Кармина. Даже из дома она видела оставшиеся на стекле следы крови.

Она ранила его, и теперь осознавала в полной мере, что они, как и «Мазда», не смогут волшебным образом оправиться за одну ночь. Они не смогут просто взять и забыть об этом, как бы сильно им обоим этого ни хотелось.

– Я проснулся в одиночестве.

Раздавшийся позади Хейвен хриплый голос вырвал ее из размышлений. Обернувшись, она увидела стоявшего в дверях кухни Кармина.

– Ты так мирно спал, – ответила она. – Мне не хотелось тебя будить.

Бросив взгляд на руку Кармина, она заметила проступившие на его костяшках синяки, которые потемнели к утру.

– С моей рукой все в порядке, – сказал он, замечая взгляд Хейвен. Он согнул пальцы, дабы подтвердить свои слова, и стиснул зубы, стараясь не морщиться. Его рука точно была не в порядке, но Хейвен не стала спорить с ним об этом.