Ввалившийся в комнату Грэм начал звать Меган, приглашая ее поиграть в «пивной» пинг-понг. Бросив на Кармина последний взгляд, она проследовала за своим парнем.

Облокотившись на спинку дивана, Кармин попытался навести порядок в своих мыслях в надежде на то, что боль, наконец, успокоится. Посидев еще несколько мгновений, он поднялся на ноги и вышел из комнаты, оставив кокаин на столе.

Он едва не налетел на Дию, неожиданно возникшую у входной двери. Прищурившись, она перегородила ему путь.

– Почему ты не отвечаешь на телефон?

– Он сломался.

– Сломался? – недоверчиво переспросила она. – Точно так же, как и лобовое стекло твоей машины?

– Может быть.

Диа покачала головой.

– Что ты вообще здесь делаешь? Поверить не могу, что ты отрываешься на вечеринке в то время, пока твоя девушка находится невесть где!

– Она не «невесть где», – сказал Кармин. – Она на озере, ты не запамятовала?

– Значит, вместо того, чтобы дожидаться ее возвращения, ты решил вернуться к старым привычкам?

– Господи, ничего я не делал. Я трезв. Да, я раздолбал машину, но это она сбежала, а не я.

– Ты никогда не отличался терпением, Кармин, но и сдаваться было не в твоих правилах.

Вздохнув, Кармин отвел взгляд, понимая, что за ними наблюдали собравшиеся на вечеринке люди.

– Я ухожу, – сказал он, выходя из дома.

Кармин направился к машине и уже собирался было сесть на водительское сиденье, когда его остановил голос Дии.

– Ты был прав, когда мы разговаривали по телефону. Ты сказал, что из всех именно ты смог бы понять, через что она сейчас проходит. Это правда, так почему же ты не понимаешь? Ты наделал столько ошибок, обидел стольких людей. Но ты всегда оставался моим другом, и я никогда не переставала в тебя верить. Так что же случилось с твоей верой в нее?

У Кармина не было ответа на этот вопрос.

* * *

Вернувшись домой и увидев на подъездной дорожке только лишь «Mercedes» своего отца, Кармин вновь ощутил отчаяние. Сделав глубокий вдох, он зашел в дом, встретив в фойе отца. Улыбка Винсента померкла, когда он заметил выражение лица Кармина.

– Что-то случилось?

– Да, – ответил Кармин. – Николас случился.

– Проклятье, Кармин! Сколько еще раз это будет повторяться? Ты должен оставить этого юношу в покое!

Кармин покачал головой.

– «Мазде» досталось больше, чем Николасу.

– Твоей машине? Что случилось? Где девушка?

– Я же сказал – Николас случился, – огрызнулся он. – И ее, блять, зовут Хейвен. Хейвен. Используй иногда ее имя.

Винсент смотрел на сына, ошарашенный его вспышкой.

– Если хочешь знать, где Хейвен, то отыщи Николаса. Они на озере, – Кармина словно осенило, когда он произнес эти слова. – Ты ведь вернешь ее, да?

Винсент сжал пальцами перегородку носа.

– Это ее жизнь, Кармин. У нее могут быть друзья, и ты должен с уважением к этому относиться.

– Думаешь, я стану уважать его после того, что он сделал? По-твоему, мне должно это нравиться?

– Я не говорил, что тебе должно это нравиться. Как и о том, что ты должен его уважать. Я говорил лишь о том, что ты должен уважать ее право на самостоятельный выбор, независимо от того, нравится ли он тебе или нет.

– Я уважаю ее выбор, – сказал Кармин. – Я не такой уж и мудак. Я все время говорю ей о том, что она должна принимать свои собственные решения.

– Что ж, тогда ты должен понимать, что именно это она сейчас и делает.

Вздохнув, Кармин протиснулся мимо отца и направился к лестнице.

– Почему никто не встает в этой ситуации на мою сторону?

Винсент рассмеялся.

– Дело не в том, кто и какую сторону занимает. Я говорил тебе о том, что однажды реальная жизнь тебя в любом случае настигнет, и, кажется, этот момент настал.

– О, я в курсе, – ответил Кармин. – Я понял это в тот момент, когда она дала мне пощечину.

Винсент уставился на него, ухмыляясь.

– Она ударила тебя?

– Что в этом такого, блять, забавного?

– Я просто приятно удивлен, – ответил Винсент. – Не подумай, будто я считаю, что ей следовало давать тебе пощечину, но я шокирован тем, что она решилась на это. Возможно, она все-таки сможет встать на ноги в этом мире.

* * *

– Ты когда-нибудь слышала о стокгольмском синдроме[38]?

Хейвен с беспокойством посмотрела на Николаса, услышав этот вопрос. Закатав штанины, он свесил ноги с пристани, водя ими по водной глади. Хейвен сидела рядом с ним, скрестив ноги, их обувь лежала рядом с ними на пристани.

– Нет, что это за синдром?

– Это такое состояние, когда человек начинает испытывать симпатию к своему похитителю.

Хейвен воздохнула, поняв, куда именно он клонит.

– Меня не похищали.

– Правда? Значит, доктор Д. не вырезал буквы из журнальных статей и не приклеивал их на лист бумаги для того, чтобы оставить красочную записку с требованием о выкупе?

– Нет.

– Хм, интересно, – сказал Николас. – Хотя, это может быть и не похищение. Суть в том, что человек, которого держат в заложниках, начинает испытывать симпатию к тому, кто это делает.

– Ровно то же самое ты сказал и в первый раз. Кроме того, Кармин не удерживает меня в заложниках.

– Но тебя все же удерживают, верно?

– Я этого не говорила.

– Но и не опровергала, – заметил Николас. – Порой, когда люди оказываются в подобных ситуациях, им хорошенько промывают мозги, заставляя думать, что их похитители – хорошие люди только лишь по причине того, что они их не бьют.

– Мне не промывали мозги.

– Откуда тебе знать? Тактика отрицания, наоборот, вполне типична для того, кому промыли мозги.

Хейвен покачала головой.

– Тебе попросту не хочется верить в то, что Кармин изменился. Я права?

– Нет, – ответил Николас, – и хватит менять тему. Сейчас мы обсуждаем то, что тебя похитили.

– Я же уже сказала, что меня не похищали.

– Я понял. Хотя, я был уверен в том, что тебя похитили, – сказал Николас, качая головой. – Я надеялся на то, что тебя разыскивают родители.

Услышав эти слова, Хейвен ощутила вновь вспыхнувшую в груди боль.

– Мои родители умерли.

Хейвен ощущала на себе пристальный взгляд Николаса, однако она так и не осмелилась взглянуть на него. Отвернувшись, наконец, от Хейвен, он вновь начал болтать ногами в воде.

– Моя мама тоже умерла. Она погибла, когда я был младше. У меня остался отец, но мы с ним плохо ладим.

– Почему?

– Он все время ожидает от меня худшего, – признался Николас. – Так что, какой смысл делать что-то правильно, если он в любом случае этого не заметит? Он всегда замечает только плохое. Но теперь это уже неважно. Мне восемнадцать, поэтому я могу съехать и найти себе работу. Начать все где-нибудь с чистого листа – там, где люди, слыша имя «Николас Барлоу», не будут машинально думать «ах, этот деградирующий идиот».

– Думаешь, люди так думают? – спросила Хейвен, смотря на него.

– Я знаю, что они так думают, – ответил Николас. – Все стало еще хуже после того, как Кармин…

– После того, как Кармин – что? – спросил она, так и не дождавшись от него законченного предложения. – После того, как он изменился?

Николас промолчал, и его молчания было достаточно для того, чтобы подтвердить догадку Хейвен. Улыбаясь, она перевела взгляд на воду. Они сидели в тишине, которую нарушали только лишь всплески воды и сверчки, стрекочущие в ночи.

– Я рассказывал тебе шутку про масло? – спросил спустя несколько минут Николас, прочистив горло.

– Про летающее масло?

– Нет, про масло.

– Что это за шутка?

Николас расстроенно вздохнул.

– Ты портишь всю соль шутки. Давай попробуем еще раз. Я рассказывал тебе шутку про масло («butter»)?

– Нет. Думаю, нет.