Патин сердился на несвоевременность этих помощников, а сам уже собирался в дорогу.
Наказав Капе сидеть на берегу, он кружным путём сбегал к Савинкову. Тот рассудил без паники:
— Унтер? Видимо, он маху не даст. Пусть ждут команды.
Патин полетел обратно и ткнул придремавшую Капу в бок веслом:
— Греби. Я забегался.
— Так ты-то мужик, скидывай повязку. Неча при мне придуриваться.
— Не придуриваюсь, Капа, — взял левое весло, а правой ногой сунул ей.
— Неуж взаправду?.. — покосилась она на грязно-серую перевязь. — Где ж тебя угораздило?
— Греби! — уже не в шутку прикрикнул он.
По берегу проходил какой-то красноармейский взвод; может, мыться-стираться, а может, и по делам, потому что с винтовками.
На пару они быстро перемахнули Волгу. А там Патин уже всерьёз принялся командовать: и так его обними, и этак любовь изображай!.. Не нравилось, что и здесь попадались неурочные красноармейские отряды. По всем сведениям, под Рыбинском, в отличие от Ярославля, не было серьёзных воинских частей, только охрана складов, пристаней да железной дороги. Откуда заносит этих уверенно топающих красных солдатиков?.. Свои опасения он Капе не высказывал, а только при каждой нечаянной встрече прижимался плотнее к ней и уж совсем не в шутку любовь изображал. Она даже расплакалась:
— Андрюша, я уж теперь не знаю, как и быть... я от Вани-Ундера чижолая...
Он невольно рассмеялся:
— Ну, так ещё одним воителем прибудет!
Таиться уже не имело смысла. Они пересекли гряду нагорных холмов, кое-где застроенных довоенными порушенными дачами, и шли теперь по узкой тропке гуськом. Капа, разумеется, впереди. Тропка становилась всё уже, а скоро и вода под ногами захлюпала. Ну, Капе недолго: обувку свою скинула, подол чуть не до брюха задрала — и готова! Патину похуже пришлось: снимай сапоги да и штанины закатывай. С одной-то рукой?.. Но тут уж было не до просьб: Капа самолично его разула, сапоги связала за ушки и через своё плечо перекинула. Встали — побежали!
Многое он признавал за Капой, но не думал, что она ещё и свистать по-разбойничьи умеет. Но ведь резанула сквозь засунутые в рот пальцы так, что дальняя болотина откликнулась. На этот отклик и пошли со всей возможной осторожностью. Над тропой давно сомкнулась куга, и даже ряска запроблескивала, — путь по утопшей лежнёвке указывал лишь зыбкий проброд. Раза два даже сама Капа оступилась... ну, по самое это!.. Патин похмыкивал, пока она замывала-затирала свои рыже-торфянистые голяши. Но дальше стало посуше, начался подъем, а вскоре и суходольная тропка обозначилась. Вот там-то, за развесистой елью, и мелькнул хорошо знакомый Патину плоскоблесткий штык.
— Коль позвали, встречайте гостей, — сам поторопил.
Но штык вылез навстречу не раньше, чем напоролся на Капу.
— Полегче шпыняй! — безбоязненно прикрикнула она. — Веди к Ване-Ундеру.
Этому дозорному сходить с места, видимо, было нельзя — дождались из глубины лесного островка другого, уже знакомого Патину по прежним делам. И обрадовало, и удивило: старый знакомец по всем правилам отдал честь. После сказал:
— Идемте к командирскому балагану.
К шалашу то есть, большому и крытому на два ската еловым корьём. Оттуда уже выходил сам унтер. Тоже честь отдал, прежде чем протянуть руку.
— Господин поручик, принимайте отряд, — с достоинством и нескрываемым удовольствием сказал он. — Было нас десятеро — теперь три десятка. В округе беглых подобрали. — И открыто скомандовал: — Стро-оиться!..
Право, трёх минут не прошло, как из упрятанных под деревья балаганов повыскакивало и в самом деле не меньше трёх десятков хорошо одетых солдат и на маленьком утоптанном плацу пристукнуло прикладами.
Патин смущённо потупился:
— Хорош командир!.. даже без сапог!..
Но та же Капа и помогла — не садясь на землю, а только опираясь на её плечо, обулся. Всё-таки была на нём кой-какая гимнастёрка, одёрнулся, провёл левой рукой по несуществующему ремню и вспомнил старое, армейское:
— Здоровы будем, братцы!
В ответ давно забытое, трогательное:
— Здрав-ж-жаем-господи-ручик!
Вот тебе и тайны, и секреты... Поручик!
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — понял взводный унтер его озабоченность. — Без дисциплины в нашем деле нельзя. А народ проверенный... до последней уж косточки...
— Ну, раз нельзя... тогда благодарю за службу! Дайте в таком случае и посмотреть вас... Соскучился, — улыбнулся искренне.
Обходя этот вполне приличный армейский строй, он узнавал старых знакомцев, каждому подавал руку и внутренне удивлялся происшедшей с ними перемене: не было робости, не было пленной униженности. Да и физиономии округлились, выглядели вполне сыто.
— Я вижу, у вас хороший начальник снабжения.
— Снабжают нас начальники продотрядов, они и личный состав подбрасывают, — сразу ответил на все его вопросы взводный. — Кое-что возвращаем законным владельцам, остальное на своё довольствие идёт. В том числе и обмундирование, уж не обессудьте, господин поручик. Дырки штопаем, а Капа стирает. На войне как на войне.
Кивнув в знак согласия, Патин негромко скомандовал:
— Вольно, братцы-сослуживцы.
Строй в мгновение ока рассыпался, разбежался по своим балаганам. Обратно повылезали уже без винтовок, весёлые. Но Патин вдруг вспомнил:
— Да, взвод у вас хорошо укомплектованный, но я не вижу одного знакомого? Рыже-кучерявый такой?
— Мы ещё на прежней стоянке его раскусили, — не стал скрывать взводный. — Партийцем он оказался. Сбежал и пытался запродать весь наш лагерь. Недалеко от Рыбинска настигли и...
— ...не договаривайте. Всё ясно и справедливо. Но вот что: я не могу быть здесь больше часа. Прошу не обижаться. Позволю себе только короткий разговор с вашим командиром.
Они прошли в штабной балаган, побольше и поуютнее других, сели на земляной, покрытый лапьём и шинелью топчан. Патин посчитал за нужное высказаться в открытую:
— Думаю, пройдёт мало... очень мало!.. времени — и ваши штыки потребуются на том берегу. А пока оставайтесь в этом лагере и возьмите под контроль левобережье Шексны и Волги. Что-то мне не нравится здесь... Вроде как происходит скрытое наращивание красных сил. Пока шёл сюда, встретились три группы красноармейцев, правда, без оружия. По ведь оружие можно на любой сенной телеге подвезти, не говоря уже о машинах и речных катерах. Вы случайно не наследили?
— Нет, — без раздумий ответил взводный. — Пробирались сюда глухими лесами и только в ночное время. Здесь на берег никто, кроме Капы, не выходит, а уж она...
— ...она вне подозрений, — согласился Патин. — Наследить могли и на нашем берегу, и, что хуже всего, никто не застрахован от предательства...
Что-то беспокоило и взводного, может, поэтому он и решил сменить разговор:
— Ладно, часок-то мы себе позволим?.. Довольствие у нас, сами изволили заметить, вполне приличное.
Под земляным топчаном находился вроде как штабной сундучок, и взводный ловко выхватил оттуда запечатанную сосновой смолой бутылку:
— Не обессудьте, самогонка.
— Ну, какие сейчас суды-пересуды.
Выпили и хорошо закусили шекснинской стерлядкой. Но как ни сладка она была, Патин не удержался от вопроса:
— Ведь за ней к реке надо идти?..
— Тоже не сомневайтесь. Рыболовы уходят вверх по Шексне, под самое Пошехонье иногда, и, само собой, без гимнастёрок.
Час — невелико время. Патин обговорил всё, что нужно, и уже хотел уходить, но взводный решился высказать последнее сомнение:
— Мы должны быть готовы в любой день и час — правильно? Но как нам этот час угадать? По какому сигналу?
Патин колебался. И не только потому, что окончательный день и час назначит сам Савинков, — при всём доверии, и риск немалый. Об этом знали только Савинков, полковник Бреде, полковник Перхуров да он, Патин. Остальным оставалось догадываться да помалкивать. Но ведь и обида, выкажи он это недоверие немолодым уже служакам, променявшим красную звезду на белого орла, — обида немалая, забудется ли?..
